При всем обилии прогнозов ключевыми сценариями на 2017 г. остаются «умеренные» или «эволюционные». Они, как ни назови, обозначают не столько уверенность аналитиков в том, что никаких значимых потрясений не предвидится, сколько их неуверенность в направлении развития тех тенденций, которые они наблюдают. Очень часто осторожный аналитик оказывается прав — «умеренный сценарий» хотя бы «статистически» является наиболее вероятным.

Вопрос, однако, состоит в способности предсказать направления развития ситуации по ключевым точкам неопределенности. Чем их больше, тем более востребованным, но одновременно менее вероятным становится «умеренный» сценарий.

Применительно к Новой Евразии на 2017 г., вероятно, следует сделать базовый вывод о том, что количество «точек неопределенности» увеличилось по сравнению с 2015—2016 гг. незначительно. Однако происходящие вокруг Евразии геополитические и особенно геоэкономические процессы сделали эти «точки неопределенности» существенно более значимыми. Хотя бы потому, что в 2016 г. многие «ожидавшиеся» (правильно или ошибочно — другой вопрос) перемены были «отложены».

Обе стороны, вероятно, поняли последствия реализации «радикального» сценария в данном случае и приостановили нагнетание обстановки. Но, насколько это «примороженное» состояние сохранится при новой американской администрации, — большой вопрос. И это тоже одна из важнейших «точек неопределенности» для Евразии.

Ключевым вопросом в развитии постсоветской Евразии является обеспечение устойчивого экономического роста после полутора лет замедления, а в ряде случаев, — и стагнации. Именно от этого обстоятельства фундаментально зависит реализация того или иного сценария.

Экономический рост в постсоветской Евразии или его отсутствие в значительной мере является продуктом глобальных геоэкономических тенденций. А это означает, что именно эти тенденции и должны стоять в центре анализа перспектив 2017 г. В качестве таких ключевых тенденций обозначим следующие:

Ключевым результатом глобальных внешнеполитических и внешнеэкономических процессов, оказывающих влияние на постсоветское пространство, стало сокращение в 2016 г. внимания стран Запада к ситуации в Евразии. А участие Китая и других стран (например, Ирана), если и увеличилось, то не существенно.

2016 год стал относительно комфортным для политических элит стран региона. Они имели возможность достаточно свободно пользоваться национальным суверенитетом и относительной эмансипированностью элиты от общества.

На этих двух основаниях и базировались основные процессы развития Евразии в 2016 г. Совершенно неочевидно, что такая же ситуация сохранится и в 2017 г. даже в случае реализации пресловутого «умеренного» сценария с точки зрения глобальных тенденций.

Полноценных «черных лебедей» в глобальной политике, в действительности, не так много. Скорее, есть точки перехода «количества в качество», когда медленно накапливающиеся изменения в результате взрывного события создают новую ситуацию.

Каковы в 2017 г. могут быть основные «точки перелома»на постсоветском пространстве:

На основании этого можно сформулировать четыре ключевых «узла бифуркации» в том, что касается развития ситуации на постсоветском пространстве:

Причем одним из участников станет относительно самодостаточное государство Иран, не имеющее отношения к постсоветскому пространству. Появление такого проекта (даже если в нем и не появится выраженного политического компонента), выведет интеграционные процессы далеко за рамки просто «раздела советского наследства» и торговли вокруг условий функционирования зоны свободной торговли. Для постсоветских интеграционных проектов это станет вызовом, особенно учитывая прямую подключенность всех трех первичных участников «каспийского пояса» к ключевым мировым рынкам.

Если этого не произойдет, то тогда вопрос о перспективах развития существующих интеграционных институтов, прежде всего, повышения эффективности ЕАЭС и вывода объединения за рамки расширенной зоны свободной торговли, будет отложен.

То есть возникнет мощное структурированное исламистское объединение, претендующее на монополию во влиянии. Во втором варианте интерес стран постсоветского пространства к более тесным формам военно-силового взаимодействия существенно увеличится и, возможно, ОДКБ ждет ренессанс. В противном случае, все ограничится сохранением нынешнего во многом «методологического» уровня взаимодействия.

Хотя некоторое усиление политического взаимодействия по военно-силовым вопросам пока выглядит почти неизбежным при любом сценарии. Например, в части координации усилий по противодействию терроризму и угрозам «низкой интенсивности». Важным аспектом может оказаться взаимодействие на информационно-аналитическом уровне.

Проблема кроется в том, что характер вызовов военной стабильности и безопасности в Евразии таков, что неминуемо потребует, в случае реального обострения, выхода военно-силовых структур за формальные пределы постсоветского пространства, что также будет значимым вызовом, прежде всего, организационного и политико-психологического характера, к которым ряд государств ОДКБ может оказаться не готов.

Нельзя исключать и разворот вектора миграции от Европы в сторону постсоветского пространства. В условиях европейского кризиса мигранты начнут рассматривать некоторые страны ЕАЭС не только как «территорию тразита», но и как место, где можно безопасно и относительно комфортно осесть на длительный срок.

Таким образом, основной сценарий для Евразии на 2017 г. — «умеренный», но существует ряд факторов, которые могут оспорить или скорректировать «умеренный» сценарий развития обстановки в регионе. Ситуация выглядит многомерной, причем есть основания полагать, что 2017 г. существенно усилит эту многомерность. 2017 г. — это год тактической предсказуемости и стратегической неопределенности.