Российско-американские отношения: риски и возможности для постсоветской Евразии

Тема постсоветского пространства публично не была обозначена в ходе встречи президентов России и США в Хельсинки. Однако накануне американская сторона поднимала вопросы, связанные с постсоветским пространством. Неслучайно после встречи с Дональдом Трампом Владимир Путин сделал заявление о важности ЕАЭС как центрального института развития постсоветского пространства. Встреча в Хельсинки обозначила новые геополитические реалии, определяющие место не только России, но и стран Евразии в будущей глобальной системе.

Первое. Для американского руководства главным геоэкономическим и геополитическим противником на краткосрочную перспективу является Иран, а на среднесрочную – Китай. Россия рассматривается как участник геополитической игры, способный временно быть полезным США.

Впервые обозначилась ценность России как самостоятельного игрока, способного стать союзником США в ряде принципиальных и очень важных сфер развития, таких, как углеводороды и энергетика, глобальная логистика и освоение критических для США рынков. Например, европейского энергетического рынка или рынка продукции химической промышленности на Ближнем и Среднем Востоке. На среднесрочную перспективу достаточным результатом для России было бы отсутствие дальнейшего ухудшения отношений с США.

Второе. Ситуация внутри США не вполне контролируется ни республиканцами, ни демократами. Это означает неспособность ни одной из групп американской политической элиты выполнять взятые на себя внешнеполитические обязательства и повышенную степень манипулятивности современной американской политики в отношении стран, не являющихся безусловными приоритетами для Вашингтона. Хотя, как показывает ситуация вокруг «атлантических отношений», даже в отношении ключевых партнеров США возникает и разно-векторность политики, и эффект повышенной манипулятивности. Трамп не обладает достаточным влиянием, чтобы преодолевать сопротивление своим инициативам без компромиссов. Ситуация вокруг встречи в Хельсинки показала и то, что американский президент стал более податлив к медийному давлению.

Третье. В США господствует политика национального эгоизма, поддерживаемая большей частью элиты и общества. Неограниченные глобалисты, доминировавшие в первой половине «десятых» годов, сейчас находятся в меньшинстве. Даже противники Трампа признают невозможность воссоздать прежнюю модель поведения, а дискуссия ведется о темпах и глубине сокращения внешней вовлеченности США. Американцы осознали дальнейшую невозможность при нынешнем состоянии экономики обеспечивать глобальные гарантии безопасности и финансовое содействие странам, объявляющим себя их союзниками, включая партнеров на постсоветском пространстве. Даже в отношении Украины явно начинает проявляться политика минимизации издержек.

Четвертое. Стратегической целью группы элиты, стоящей за Трампом, является сохранение контроля над глобальным рынком углеводородов, и не только с точки зрения его финансовой, но и операционной составляющей. Политика Вашингтона по данному направлению будет носить, вероятно, исключительно жесткий характер, но будет отражать негативные воспоминания о тяжелых последствиях демпинговых войн на глобальном рынке углеводородов в 2014-2016 гг. США будут стремиться к управляемой перестройке глобального рынка углеводородов, фактически к его рекартелизации с целью получить доминирующее влияние как крупнейший производитель. Контроль над ресурсами Евразии становится приоритетом. Но, учитывая ограниченность ресурсов, приемлема и «программа-минимум»: провоцирование конфликта с Россией в энергетической сфере и максимальное ухудшение отношений стран региона с ОПЕК.

Пятое. Санкционная политика становится естественным инструментом управления глобальными и региональными экономическими процессами. США и дальше будет активно пользоваться национальными возможностями введения широких или узких (персонифицированных) санкций даже не против геополитических противников, а для решения исключительно экономических вопросов. Например, против ЕС или его отдельных стран-членов, хотя атлантические отношения пока далеки от полного развала. Важно и то, что глобальные экономические регулятивные институты уже не играют значительной роли в качестве операционных ограничителей американской политики. И пока нет признаков, что США в обозримой перспективе вернутся к политике опоры на глобальные институты, служившей основой внешней политики США при Бараке Обаме.

Сама по себе Евразия для США сейчас не является критически важным регионом, но в контексте отношений с другими странами представляет интерес своим манипулятивным потенциалом. Например, для предотвращения доступа к ресурсам региона стран, которые США считают своими геополитическими конкурентами – Китая и Ирана, но сейчас уже и ЕС.

Ситуация такова, что, с одной стороны, ресурсы Евразии остаются крайне интересными для внешних сил. С другой – в Евразии пока не возникло интегрированной технологической или инвестиционной системы, дающей региону полноценную экономическую субъектность, хотя бы и на уровне развития ЕС конца 1970-х гг.

Наличие в Евросоюзе системы, хотя и деградирующей, сдерживает Трампа от перехода к более жестким методам давления на европейских конкурентов.

Руководству России встреча в Хельсинки показала, что способность выстроить взаимовыгодные отношения с элитами Евразии становится важным компонентом отношений с ведущими глобальными силами, готовыми использовать влияние в отдельных странах Евразии для втягивания Москвы в процессы, где их свобода действий будет гораздо шире, чем у руководства России. Это потребует от Москвы определенной переоценки ценностей. В России в последние полтора года господствовала уверенность, что отношения с постсоветскими государствами и их элитами являются вторичными по отношению к восстановлению отношений с США и другими странами «коллективного Запада»: считалось, что при достижении «широкого компромисса» с США должный уровень отношений со странами Евразии начнет выстраиваться автоматически. Теперь становится очевидным, что даже при достижении политического компромисса на высшем уровне, практическая реализация договоренностей крайне затруднена.

Конечно, возможность настоящей «большой сделки» между Россией и США невелика, что связано не столько с двусторонними отношениями, сколько с крайне сложными процессами трансформации глобальной политической и экономической архитектуры, не говоря уже о сложной ситуации в американской элите. Но призрак «большой сделки» уже сейчас играет существенную роль в политических процессах, как минимум, в США и странах ЕС, но отчасти и в Китае. Опыт встречи в Хельсинки показывает, что договоренности России и США по частным вопросам вполне возможны. Потребность в таких договоренностях будет объективно возрастать по мере того, как геополитические и геоэкономические проблемы в отношениях с ближайшими союзниками буду сокращать свободу маневра Вашингтона. Для улучшения переговорных позиций в отношениях с приоритетными партнерами (Китаем, Индией, ЕС), Вашингтон просто вынужден будет «обнулять», как минимум, часть из второстепенных позиций, являющихся наследием прошлых администраций, считавших Евразию зоной приоритетных интересов для США (как это сейчас происходит, например, в отношении Украины), но иногда накопленных про «запас».

В последние полгода администрация Трампа пыталась имитировать возрождение интереса к постсоветскому пространству, хотя было очевидно, что США не готовы сейчас инвестировать в постсоветское пространство какие-либо значимые ресурсы. Активизировались эти попытки и незадолго до встречи в Хельсинки.

Политический стиль американской администрации подразумевает, что если отношения России и США начнут развиваться по негативному сценарию, ситуация в странах Евразии и их отношения с Россией будут теми самыми болезненными точками, куда будет легче всего надавить для получения от Москвы уступок. Но США могут вступать в компромиссы и размены по поводу вопросов развития постсоветского пространства не только и не столько с Россией. Это создает реальную угрозу превращения Новой Евразии в объект геополитических игр, направленных и против стран региона, и против России, как главного фактора интеграционных процессов.

Можно не сомневаться, что США будут крайне болезненно относиться к попыткам стран постсоветского пространства выстроить самостоятельные геоэкономические отношения с КНР, в том числе и в сфере логистики. И совершенно неочевидно, что в рамках своей многослойной и становящейся все более запутанной и жесткой «торговли» с США по экономическим и политическим вопросам, Пекин будет в полной мере учитывать интересы своих партнеров в Евразии.

Декларировавшаяся многими странами Евразии в 2000-2010 гг. геэкономическая многовекторность и сопутствовавший ей политический нейтрализм сейчас может только обострить риски, связанные с прямым противоборством глобальных игроков за влияние. Сейчас, более чем когда-либо, от постсоветских стран требуется максимальный реализм в оценке собственного потенциала.

Наиболее опасным вариантом развития политики США на постсоветском пространстве будет попытка разыграть в ряде стран сценарий управляемого элитного конфликта с целью давления на Россию или Китай.

Это в условиях современной американской политики может быстро привести к выходу ситуации из-под контроля. Применение сценария «арабской весны» на постсоветском пространстве, причем с меньшей заинтересованностью в сохранении стабильности региона, является вполне реальным. Особенно учитывая, что Трамп не контролирует ни американские спецслужбы, ни бюрократию государственного департамента, способные действовать автономно от высшего политического руководства.

Развитие странами ЕАЭС устойчивой коллективной геоэкономической субъектности является не просто ключом к дальнейшему успешному развитию региона не как пространства осваиваемых ресурсов, а как интегрированной динамичной системы, достойно участвующей в новом глобальном разделении труда. Это становится и определенной гарантией от превращения в объект внешних манипуляций. Без такой субъектности только Россия имеет потенциал самостоятельного встраивания в новые глобальные экономические и политические тенденции. Иные страны могут интегрироваться в новую архитектуру глобальных процессов в качестве единых в государственном (но не всегда – в экономическом) отношении пространств только либо вместе с Россией, либо против нее.

Отметим, что опасения глобального кризиса, возможность возникновения которого внутри финансового сектора США считается реальной, ставит перед странами Евразии вопрос о создании не просто экономической субъектности, но экономической субъектности, имеющей и финансово-экономическое измерение.

Страны Евразии получили на среднесрочную перспективу не только новый набор рисков, но и пространство для маневра. Стало окончательно ясно, что встраиваться в новый формат глобальной экономики будет более эффективно в качестве относительно интегрированной системы, имеющей собственную внутреннюю логику развития, выстроенную на идее разумной реиндустриализации.

Именно реиндустриализация, основанная на новых технологических возможностях машиностроения и потенциале стран ЕАЭС в сфере переработки сырья хотя бы и на уровне начальных переделов (при условии совместной корпоратизации ряда отраслей промышленности), может стать основой обновленной геоэкономической субъектности Евразии, обеспечивающей устойчивое развитие и возможность управления финансово-инвестиционными потоками.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ