Как говорил один восточный мудрец: «Тяжело жить в эпоху перемен». И, наверное, особенно тяжело в век цифровых технологий.

Евразийский экономический союз заработал в тяжелый для всех 2015 г. Отрицательная политическая и экономическая конъюнктура: украинский кризис и вытекающие из него санкции, переформатирование технологических укладов мировой экономики, геополитические трансформации с попытками создания Транстихоокеанской и Трансатлантической зон свободной торговли, распространение мирового терроризма и конфликтности в исламском мире и, фактически, «новое переселение народов». Все эти факторы не могут не влиять на формирование ЕАЭС.

Евразийская интеграция стала антикризисной моделью для основных стран постсоветского пространства. 

СНГ, 25 лет которого мы будем отмечать в декабре, не смогло справиться с теми задачами, которые были поставлены перед этим образованием. Фактическое углубление кризиса шло параллельно со все возрастающим разводом постсоветских государств. Все попытки перехода на более эффективные и глубокие уровни интеграции заканчивались ничем.

Как это ни странно, мировой кризис 2008 г. стал неким отрезвляющим моментом для постсоветского пространства. Постепенно мы начали избавляться от миражей в нашем сознании и более критично относиться к тем концепциям, которые массово предлагались из-за рубежа.

Подобный эффект не нов. Еще в середине ХХ в. немецкий юрист Эрнст Форстхофф выдвинул идею, что «обеспечение существования», то есть базовых потребностей общества в безопасности, в конечном итоге всегда будет довлеть над сомнительными прожектами реформ.

В нашем случае интересно то, что «обеспечение существования» на постсоветском пространстве может функционировать только в рамках интеграции. Такое геополитическое измерение «обеспечения существования» и подвигло лидеров Беларуси, Казахстана и России запустить проект ЕАЭС.

В этом смысле ЕАЭС, прежде всего, имеет, конечно же, антикризисную сущность. Постсоветское пространство за 25 лет своего разведенного существования не смогло предложить миру конкурентоспособной модели развития. Наш технологический уровень практически не продвинулся вперед, а экономика во многих секторах даже не вернулась к уровню советского развития. Запуск ЕАЭС сгладил те кризисные тенденции, которые бы без его создания больно ударили по всем нашим странам.

Однако запуск ЕАЭС именно в период глубоких перемен несет куда более глубокие возможности. Отсидеться в тихом закутке периферии от магистральных процессов – это может казаться привлекательным.

Однако, если мы хотим большей отдачи, то должны усилить именно качественную научную, технологическую, промышленную интеграцию. 

Мир находится в состоянии переформатирования. Это эпоха, когда старые связи разрываются, а новые еще не налажены, старые рынки исчерпывают себя, а новые еще не сформированы, старые технологии уже не востребованы, а новые еще не заработали.

Подобный транзит в истории открывает окно возможностей для прорыва. Что-то подобное было и в Китае периода Дэн Сяопина. Можно вспомнить и модернизацию Германии эпохи Бисмарка.

В этом отношении эпоха перемен для ЕАЭС также может стать трамплином к развитию. И здесь главное не ограничиваться узкими «хуторянскими» интересами стран-одиночек, а пытаться воспринимать события сквозь призму общего будущего. А это возможное создание общих транснациональных компаний, общий евразийский космос, общеевразийское импортозамещение цифровых технологий и, конечно же, общие научные исследования.

 Петр Петровский