В 2016 году на евразийском пространстве продолжались тектонические сдвиги. ЕС перестал быть единственным центром притяжения, поднимаются Китай и Индия, создан Евразийский экономический союз, расширяется ШОС, открывается Иран. В этой ситуации странам ЕАЭС предстоит ответить на ряд общих вызовов. Как провести модернизацию экономики и не попасть в подчинение Западу или Востоку? Возможно ли создать самостоятельный центр развития? Для ответа на эти вопросы требуется качественная экономическая экспертиза и научный анализ. 

Одним из лидеров по изучению евразийской экономической интеграции в России сегодня является Санкт-Петербургский государственный экономический университет. «Евразия.Эксперт» побеседовал с ректором Университета, доктором экономических наук, профессором Игорем Максимцевым, долгие годы занимавшимся изучением европейской интеграции, а также взаимодействием с китайскими партнерами в сфере науки и образования.

– Игорь Анатольевич, Санкт-Петербургский государственный экономический университет считается одним из лидеров в России по изучению евразийской экономической интеграции. Почему Вы решили сделать ставку на это направление?

– Ответ на этот вопрос связан с необходимостью и возможностью исследования проблем евразийской интеграции.

Во-первых, необходимость. В настоящие сложные времена наиболее эффективным способом борьбы с экономическим кризисом является интеграционный механизм, позволяющий сконцентрировать ресурсы на перспективных направлениях развития экономики, оптимизировать разделение труда и повысить специализацию производства, расширить спрос в рамках интеграционного рынка, а на его базе увеличить объемы торговли и производства.

В начале 1990-х гг., когда развалились СССР и СЭВ, объединявшие страны социалистического лагеря, рухнуло и наше участие в международном разделении труда. Мы обратились с просьбой включить нас в систему разделения труда западных стран. Нас включили при условии, что у нас не будет собственной финансовой системы и наша экономическая роль – сырьевые поставки на международный рынок и покупка товаров обрабатывающей промышленности на Западе.

В результате Латвия не производит микроавтобусы RAF и радиоприемники «Спидола», популярные в Советском Союзе, Венгрия не поставляет нам автобусы «Икарус», в России практически исчезло станкостроение, которое снабжало братские страны.

С начала 2000-х гг. в России поменялся политический курс в направлении обретения экономического суверенитета. Реализация этого курса постепенно привела к экономическим санкциям в области финансирования экономики, экспорта и импорта.

Это заставило пересмотреть место России в международном разделении труда. Базой для этого как раз и являются различные формы интеграционных объединений и соглашений со странами, которые не участвуют в экономических и торговых войнах против нас. Ведущим объединением такого рода выступает ЕАЭС, кроме того, активизировано наше участие в ШОС, БРИКС и других интеграционных объединениях.

Теперь о возможности. В Санкт-Петербурге с самого начала располагалась Межпарламентская ассамблея государств-участников СНГ, в рамках которой работало много высококвалифицированных специалистов по евразийской интеграции, которые закладывали основы создания ЕАЭС.

В этой работе участвовали и научные сотрудники нашего Университета. В частности, профессором нашей кафедры мировой экономики и международных экономических отношений является Михаил Иосифович Кротов, который с 1992 г. работал на руководящих постах в Межпарламентской ассамблее государств-участников СНГ (в том числе Генеральным секретарем Совета), а сейчас является руководителем аппарата комитета Государственной думы по делам СНГ и евразийской интеграции.

В течение последнего года нашим ВУЗом подготовлены учебники по евразийской интеграции: «Евразийская политическая экономия», «Эффекты и риски евразийской экономической интеграции», программы подготовки специалистов в проектируемом Евразийском сетевом университете. Таким образом, возможность таких исследований основана на нашей научной и кадровой базе.

– После создания Таможенного союза в 2010 г. отмечался заметный экономический эффект для стран-участниц. Евразийский экономический союз (ЕАЭС) заработал в 2015 г. на фоне падения цен на энергоносители и «санкционных войн», что затрудняет рост. Не откажутся ли страны ЕАЭС от интеграции под грузом внешних проблем?

– Как я уже говорил, интеграционный механизм в настоящее время стал базовым для решения экономических проблем.

Если мы откажемся от интеграции в ЕАЭС, в различные интеграционные объединения с восточными странами, это не означает, что нас примут с распростертыми объятиями, например, в ЕС.

Теме отношений России и Европейского союза была посвящена моя докторская работа, и я хорошо представляю, как много усилий мы приложили для интеграции в ЕС. Это не получилось, и не по нашей вине. Поэтому отказ от ЕАЭС нецелесообразен.

Но чтобы интеграция в ЕАЭС стала эффективным механизмом решения экономических проблем, требуется приложить массу усилий: снятие нетарифных барьеров в евразийской торговле, создание евразийских технологических платформ, евразийской сети трансферта технологий, налаживание новой системы разделения труда с оптимизацией специализации производства, гармонизация технического регулирования и т.д. По большому счету, мы в начале пути, если брать в качестве точки отсчета 2015 г.

– Крупнейшая экономика в ЕАЭС – российская, и от ее состояния во многом зависит развитие всего объединения. Как вы оцениваете ее перспективы по выходу на новую модель экономического роста?

– Как ни парадоксально, санкционная политика стимулировала развитие ряда отраслей нашей экономики, а также государств-участников ЕАЭС, на которые был перенаправлен ряд позиций нашего внутреннего спроса.

То, что российская экономика самая крупная в ЕАЭС – это почетно, но несет в себе существенные риски. В случае возникновения экономического кризиса в России, он автоматически переливается в другие страны-участницы. Этот риск будет только усиливаться по мере укрепления производственной и торговой кооперации.

Поэтому от нас зависит, как будет развиваться экономика ЕАЭС. Но новая модель экономического роста еще не сформировалась, идет серьезная борьба между либеральным и консервативным крылом экономической мысли (отмечу, что консерваторы отнюдь не против экономических реформ, у них свои принципы проведения этих реформ).

Мне кажется, что в этой ситуации при продолжении санкционной политики, так же как это уже происходит в производстве и торговле, нас просто заставят сформулировать новую модель экономического развития.

В этой модели, возможно, будет отказано в долларизации экономики, будет предусмотрен суверенитет нашей финансовой  системы, которая будет направлена на инновационный рост на базе стимулирования инвестиционной деятельности, с более акцентированным вектором восточного направления в международном разделении труда.

– Вы пристально изучали европейскую интеграцию. В 2000-е гг. сохранялись надежды, что произойдет интеграция России и Евросоюза. Однако череда кризисов показала, что в обозримом будущем прорывов ждать вряд ли стоит. Какой могла бы быть новая модель отношений с объединенной Европой?

– Несмотря на проблемы с интеграцией в ЕС, у нас достаточно динамично развиваются торговые отношения и производственная кооперация с рядом ее государств-участников.

Спад во внешней торговле в 2015-2016 гг. был предопределен, в первую очередь, снижением цен на нефть и резким падением курса рубля. Однако по-прежнему, если не брать Китай, в первую тройку торговых партнеров России входят Германия (свыше $45 млрд), Нидерланды ($44 млрд) и Италия (свыше $30 млрд).

Франция продолжает заметную инвестиционную деятельность: производство в России автомобилей Peugeot и Renault, пищевых продуктов Bonduelle и Danon, металлургической продукции компании Arсelor, строительных материалов Lafarge и Saint-Gobain, шин – известной компании Michelin. Более 600 британских компаний работают на территории России, в том числе  с большим интересом к нефтегазовому сектору (Shell, BP). Инновационное сотрудничество налажено с такими итальянскими компаниями как Danieli и Pirelli, Fiat, Indesit.

Европейские капиталы и товары будут идти в Россию, если это представляет взаимную выгоду.

Поэтому модель экономических отношений России со странами Европы заключается в индивидуальных отношениях с теми из них, кто не боится работать с нами и рационально оценивает эффект этого взаимодействия. Те из них, кто испугается, будут нести потери.

Ярким примером этого является отказ Болгарии от реализации проекта газопровода (вместо него теперь будет строиться «Турецкий поток» и доходы от транзита газа пойдут в копилку турецких партнеров).

Таким же примером является отказ от строительства АЭС «Белене» при нашем участии – только от самого отказа эта страна должна выплатить Росатому штраф более €600 млн по решению арбитражного суда при Международной Торговой Палате в Женеве, не говоря про существенные потери от закупки электроэнергии у ЕС по более высоким ценам.

В этой связи хочется отметить, что в новой экономической модели отношений со странами Европы надо видеть не идеологию, а экономику. Ведь от взаимной торговли и кооперации выгоду получает не только Россия, но и ее европейские партнеры.

– Вы много лет взаимодействуете с китайскими партнерами. В том числе, в рамках Российско-китайской межправительственной рабочей подкомиссии по вопросам гуманитарного и научного сотрудничества. Как Вы оцениваете результаты так называемого «разворота России на Восток»?

– Мы возвращаемся к вопросу о причинах этого разворота: даже если бы мы не хотели этого, нас к этому толкают наши «западные партнеры». Кстати, и Китай толкают к этому американские политики в процессе их активизации в Тихоокеанском регионе. Китай рассматривает свой проект Шелкового пути как компенсацию разворота США к странам Восточной Азии.

Разворот на Восток налицо: Китай стал крупнейшим торговым партнером России (около $100 млрд внешнеторгового оборота в 2014 г., что намного больше начала 1990-х гг. – $5 млрд оборота).

В ближайшее время планируется перейти на расчеты в рублях и юанях (вплоть до 50% торгового оборота). Укрепляется военно-техническое сотрудничество, в том числе в торговле вооружением. Сотрудничество с Китаем важно для России с точки зрения развития экономики Дальневосточного региона.

Первоначальный подход «Европа от Лиссабона до Владивостока» (а это было реальное предложение нашего политического руководства) сменяется на парадигму «Большая Евразия от Шанхая до Санкт-Петербурга».

Расширение ШОС предполагает политическую и идеологическую альтернативу ЕС (укрепление традиционных ценностей, политический суверенитет, принятие того, что Европа не является центром вселенной и колыбелью единственно правильной цивилизации).

Говоря про «разворот на Восток», следует обратить внимание на перспективы развития внешнеэкономических отношений также с Индией, Малайзией, Кореей, с интеграционным объединением АТЭС, АСЕАН.

Однако при «развороте на Восток» следует учитывать ряд существенных экономических рисков. Это большая разница в масштабах экономик России и Китая, более высокая зависимость от взаимной торговли у России по сравнению с Китаем, дисбаланс в структуре торговли (риск России стать «сырьевым придатком» Китая), низкий уровень развития транспортной инфраструктуры восточной части России вдоль границы с Китаем.

К этому следует добавить долгое отсутствие идеологического единства между двумя странами, как это было в момент образования КНР, запутанность территориальных вопросов. Также наблюдается напряженность в отношениях Китая с Вьетнамом, с которым у России в последнее время растут торговые отношения (в середине этого года заключено соглашение о свободной торговле между Евразийским экономическим союзом и Вьетнамом), не полное принятие проекта Шелкового пути другими членами ЕАЭС.

Данные проблемы объективны и оправданы тем, что это только начало работы по развороту на Восток, где все надо тщательно взвешивать. Решение большинства экономических проблем этого разворота зависит от самой России, от того, какую экономическую модель развития она выберет.

– В 2016 г. начались активные переговоры о сопряжении Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути КНР. Перспективы заманчивые, но не станем ли мы в этом объединении «младшими партнерами»?

– Здесь опять же надо оценивать риски не только от участия в проекте, но и риски отказа от него. Если мы откажемся от него, то транспортный коридор пройдет в обход нашей страны: например, через Казахстан, Узбекистан, Иран, Турцию и далее в Европу. При этом мы понесем потери не только из-за неполучения доходов за транспортный транзит, но от отказа от крупных инвестиций в экономику. Данный проект – это не просто транспортная инфраструктура доставки грузов, но строительство множества производственных предприятий, которые будут участвовать в активной международной торговле в рамках Шелкового пути. 

Конечно, экономика Китая больше российской в 5 раз, но если в проект войдут страны ЕАЭС, а также другие страны Азии со своими интересами, и если строить отношения на базе экономического суверенитета, как это принято в ЕАЭС, то риски экономической асимметрии будут во многом нейтрализованы.

Кроме того, для принятия соответствующих решений по Шелковому пути требуются серьезные экономические расчеты. При этом надо еще учитывать взаимную зависимость: в проекте «Сила Сибири» в более зависимом положении оказывается потребитель, а не поставщик. Проект Шелкового пути интересен, но требует дополнительных научных исследований.

Беседовал Вячеслав Сутырин