Американо-турецкие отношения переживают сложный период. Вероятно, и Анкара, и Вашингтон практически исчерпали возможность развивать отношения в прежнем формате «стратегического партнерства» в сдерживании России и тактического взаимодействия на анти-асадовской основе. Ранее появилась неподтвержденная информация о вывозе ядерного оружия США из Турции. Но недавние заявления вице-премьера Турции Вейси Кайнака о том, что руководство Турции ставит под вопрос размещение сил коалиции во главе с США на авиабазе Инджирлик, выделялись даже на этом неблагоприятном фоне. 

Эти заявления заметно выходят за рамки военно-политического взаимодействия Турции, как члена американо-центричной системы, и США, – как центра этой системы.

Возникшую ситуацию многие склонны рассматривать как некое эмоциональное проявление, вызванное пониманием турецким руководством неустойчивости своих позиций и боязни повторения попытки военного переворота. Однако ситуация, думается, более сложная.

Возникают два вопроса: каковы корни столь острого развития ситуации, и каковы будущие рамки возможного военно-силового взаимодействия между США и Турцией?

На первый вопрос ответить относительно просто. Турецкий лидер многие нынешние действия основывает на недоверии к США. Возник опасный феномен «пропагандистской инерции», когда тактическая пропагандистская формула становится основой среднесрочной политики. «Сконструированный враг» в лице «проповедника-экстремиста Гюлена» помог Т.-Р. Эрдогану глубоко «зачистить» силовые структуры. Справедливости ради надо признать, что

определенная основа для опасений относительно неких «тайных планов» США для базы Инджирлик есть: достаточно вспомнить ту большую роль, которую сыграли, например, ВВС Турции в ходе неудавшейся попытки переворота.

Так что упрекать Эрдогана в нелогичности и чрезмерной эмоциональности поведения, вероятно, не стоит.

Но сейчас «борьба с Гюленом» создает целый ряд проблем для практической политики – как внешней, так и внутренней. В частности, во взаимоотношениях с США. А слишком высокий градус риторики не дает возможности отступить без потери лица ни одному из участников, хотя Т.-Р. Эрдоган, даже учитывая монопольное положение в элите, так или иначе будет вынужден со временем сворачивать антиамериканскую риторику.

Второй вопрос существенно важнее, учитывая, что вряд ли США действительно решат «уйти» из региона, который, несмотря на все особенности современной глобальной геоэкономики, остается весьма важным.

Каковы же могут быть ключевые рамки нового формата присутствия США в Турции, которые, вполне возможно, могут начать восприниматься как модель поведения и в других странах:

• Беспрепятственный доступ представителей государственных органов Турции в контролируемые США зоны военных объектов. Ликвидация зон де-факто экстерриториальности.
• Согласование планов военной деятельности. Показателен ключевой упрек турецкой стороны: неясность степени участия США в решении реальных проблем безопасности Турции.
• Согласование политических планов сторон. Подразумевается отказ США от силовой поддержки враждебных Турции и Эрдогану сил. Сейчас это курды, но конкретика может и меняться.

Новую модель можно было бы назвать «ситуативным партнерством», когда национальное правительство будет сохранять под контролем все регулятивные рычаги и будет обладать возможностью ситуативно корректировать условия доступа к военным объектам.

Конечно, возникает вопрос, насколько новая американская администрация будет склонна делать турецкому руководству искомые уступки. Но вопрос не столь прост.

Ситуация с военным присутствием США на Ближнем и Среднем Востоке в целом развивается по одному вектору. Примерно в таком же русле видит ситуацию руководство Египта. Чем дальше, тем больше вызывает опасения «свобода рук» США в Иордании. 

Практически единственным государством, которое согласно с «колониальной» моделью использования американцами военных объектов на своей территории, остался Катар, однако и тут могут начаться подвижки.

Вопрос не в том, что американские союзники на Ближнем Востоке и в других регионах мира хотят прекратить отношения с «единственной сверхдержавой» и избавиться от военных объектов США на своей территории.

Но союзники заинтересованы в новой модели партнерства с США, когда военные объекты гарантированно не будут использованы для подрыва позиций находящихся у власти политических режимов, а режимы будут четко понимать, что происходит «за оградой».

Способность турецкого руководства создать новую модель, при этом сохранив американские военные объекты, в долгосрочном плане создаст для США более значимые вызовы, нежели просто утрата доступа к значимому, но не критическому объекту. Возникает риск прецедентности и тиражируемости подобного рода решений другими странами. 

Но если новая американская администрация сможет достичь с Анкарой взаимоприемлемого компромисса по вопросу о базах, это может дать новый импульс американской стратегии опоры на военные объекты за рубежом.

А стратегия эта на сегодняшний день пребывает в глубоком кризисе, прежде всего, по политическим причинам. Если в результате жесткой торговли между Анкарой и Вашингтоном этот кризис политической модели существования американских военных баз будет преодолен, – это станет вызовом уже не для США, но для некоторых  геополитических конкурентов Америки (и не только на Ближнем Востоке).

В целом мы присутствуем при явном переформатировании турецкой внешней политики. И пересмотр отношений с США является одним из элементов большой картины. Другим новым компонентом «пазла», который вполне вписывается в «большую картину» является договоренность Анкары с иракским руководством о выводе турецких войск с территории Ирака на определенных условиях. Налицо стремление Анкары получить максимальную «свободу рук» во внешней политике.

Вероятно, можно говорить о том, что руководство Турции пытается пересмотреть ту версию «неоосманизма», которая была связана с реализацией «ближневосточного» вектора и которая предусматривала максимально тесное взаимодействие с США, а также взятие на себя целого ряда значимых военно-силовых обязательств.

Вопрос о новом «постсирийском» векторе «неоосманизма» требует отдельного рассмотрения. Но очевидно, что относительно благоприятным для продвижения выглядит только «северо-восточное» направление (т.е. территория Прикаспия и постсоветской Средней Азии). И надо признать, что возможности для усиления турецкого влияния на этих территориях объективно имеются.

Конечно, для расширения влияния в этих регионах Анкаре необходима прочная идеологическая основа, которая, к тому же, еще и должна вытеснить объявленный враждебным «гюленизм». И освобождение от ставших избыточными военно-силовых отношений с США такие возможности дает.

Поэтому велика вероятность, что за требованиями Анкары к Соединенным Штатам скрывается куда более широкая «повестка дня», связанная с попыткой турецкого руководства осуществить «маневр на выживание». Важно, однако, учитывать, что при определенных условиях «полем» для этого маневра может оказаться Новая Евразия.

Профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев