2 мая в Сочи состоялась встреча президента России Владимира Путина и канцлера Германии Ангелы Меркель. Это первые двусторонние переговоры глав государств за 2 года. Профессор ВШЭ Дмитрий Евстафьев анализирует итоги встречи и приходит к неутешительному выводу: конфронтация мешает Москве и Берлину подобраться к обсуждению по-настоящему важного вопроса о падении конкурентоспособности экономической системы Европы в мире.

Даже на общем откровенно пустоватом фоне российско-европейских отношений переговоры президента России Владимира Путина и канцлера ФРГ Ангелы Меркель выглядели разочаровывающим примером несовпадения «повесток дня», причем, вероятно, не только политических руководителей, но и политических элит двух государств.

Выдвижение на первый план вопроса о ситуации на Украине является естественным, однако негативным симптомом. Показательно, впрочем, что для А. Меркель вопрос о ситуации на Украине остается приоритетом высшего уровня, тогда как для В. Путина это был просто один  из вопросов текущей политики.

Из этого наблюдения, пожалуй, стоит сделать первый вывод и о ходе переговоров, и о более глубинных обстоятельствах в отношениях России и Европы:

зацикленность европейских, и германских в частности, политиков на ситуации на Украине приобрела навязчивый и, вероятно, пока непреодолимый характер.

Однако это связано не только с комплексом субъективных политических ощущений и настроений, но и с объективным непониманием в европейских элитах дальнейшего развития ситуации в Европе, если ее не удастся вернуть к состоянию на 26 февраля 2014 г. или хотя бы на начало июня того же года.

Условно «пост-украинские» сценарии европейскими и, в частности, германскими политическими кругами отрицаются. И едва ли эта ситуация изменится в обозримой перспективе. Даже если объективная реальность будет толкать их в этом направлении. Но возможности эффективно влиять на политику Киева у Берлина (и, тем более, Брюсселя) в настоящее время явно не столь велики. Именно этим и объясняется откровенная боязнь А. Меркель хотя бы минимально начать пересматривать становящийся все более неадекватным современной ситуации «Минск-2».

Но, если справедливы экспертные оценки, свидетельствующие, что «блиц-визит» был организован по инициативе германской стороны, то тогда мы являемся свидетелями деградации европейского понимания и российской политики, и настроений в российском обществе. В противном случае, выглядит странной нарочитая, даже с учетом приоритетов внутригерманской предвыборной борьбы, попытка А. Меркель пропагандистски акцентировать вопрос о свободе гей-меньшинств в Чечне и судьбе секты Свидетелей Иеговы* (организация запрещена в России как экстремистская). То есть акцентировать вопросы, которые почти автоматически воспринимаются в руководстве России, как попытка вмешательства во внутренние дела, причем в духе 1990-х гг.

Вероятно, второй вывод, который следует сделать из состоявшихся в Сочи переговоров: Россия и Германия перестали понимать друг друга в среднесрочном контексте.

Это, по всей видимости, будет иметь последствия для обеих стран, причем не только во внешней, но и во внутренней политике. Это сокращает возможности диалога по среднесрочным политическим вопросам и повышает вероятность не вполне продуманных решений в экономике, которая пока остается сферой взаимодействия, а не конфронтации.

Проблема в данном случае не в том, что вопросы защиты прав сексуальных меньшинств или кибервойн (понятно, что А.Меркель волновала проблема «русских хакеров» и их чудачеств в ходе грядущих выборов) заняли гипертрофированное место в ходе переговоров.

Проблема в том, что лидеры двух стран явно не смогли подойти к обсуждению того, что действительно важно для России и Германии в среднесрочной перспективе: утраты в условиях взаимной конфронтации глобальной конкурентоспособности экономической системы Европы, не исключая и Россию, которая пока является частью этой системы.

Понятно, что к этому разговору не готова, прежде всего, А. Меркель, которой пока явно не удается выйти за рамки сложившихся в 2014-2015 гг. стереотипов, – прежде всего, надежд на экономический коллапс в России и усиление прозападных сил в элите. Думается, что в целом требовать от А. Меркель признания «посткрымской России» (с учетом того, что она с большим трудом признавала право России «образца 2012-2013 гг.» на существование) было бы недальновидно.

Но и Россия пока не предложила комплексного видения вариантов выхода из нынешнего «общеевропейского кризиса».

Ситуацию, развивающуюся с середины 2013 г., и правда стоит рассматривать как полноценный «европейский кризис». Речь идет о сломе сложившейся в 1990-е и «нулевые» архитектуры европейской безопасности, т.е. ключевых формальных ограничителей военно-силовой деятельности.

Иными словами, «Единая Европа» в лице ее безусловного лидера Германии еще не готова обсуждать содержательные вопросы во взаимоотношениях с Россией, включая сценарии постепенного восстановления отношений на «сбалансированной основе»,

включающей признание нового политического и военно-политического статуса России и наличия у нее особых интересов в ряде регионов Европы.

Одновременно Москва уже не готова, в том числе и по внутриполитическим причинам, обсуждать не только сценарии ползучей капитуляции перед Западом, но и варианты восстановления статус-кво.

Причем, ни на европейской политической площадке, ни в других вопросах. Но одновременно Россия не готова взять на себя лидерские функции в формировании новой системы безопасности в Европе, предпочитая «играть вторым номером», дожидаясь сдвигов в понимании ситуации у европейских партнеров.

Вероятно, российскому руководству стоит признать, что в ЕС сложился среднесрочный консенсус относительно ключевых направлений развития взаимоотношений с Москвой. И ключевые европейские группы интересов, включая теневые, будут поддерживать этот консенсус любой ценой. Даже ценой нарушения традиционных европейских норм политической демократии (Франция) или развертывания массированной антироссийской пропаганды (Германия).

Увы, но надежды на приход к власти, как минимум, в нескольких странах ЕС политических сил, достаточно лояльно относящихся к России и способных изменить стратегический вектор политического взаимодействия между Россией и ЕС, не оправдались и вряд ли оправдаются.

С другой стороны, ситуация, когда Европа говорит с Россией «единым голосом» и этот голос принадлежит персонифицированной Германии, обретающей (особенно, если на выборах во Франции победит Э. Макрон) статус единоличного гегемона «Единой Европы», а не абстрактной наднациональной бюрократии, для Москвы является скорее положительным, нежели отрицательным фактором. Особенно если отложить в сторону идеи о возможности договариваться с Европой где-то, кроме как в Берлине. Такая возможность появится в Европе еще не скоро, если вообще появится.

Конечно, за кадром кое-что осталось, спрятавшись за  откровенно абстрактной формулировкой «подготовка к саммиту G-20» в Гамбурге. И это «кое-что», а вернее, «кое-кто» – Дональд Трамп.

И Россия, и Германия понимают, что обе стороны просчитались в оценках развития ситуации в США и последствий этого для глобальной политики. Просчитались по-разному, но последствия оказались чувствительными для обеих сторон. Однако и Россия, и Германия, думается, озабочены ситуацией слабой предсказуемости и непоследовательности современной американской внешней политики.

Действия Дональда Трампа последнего времени показали европейским политикам в целом, а не только А. Меркель и В. Путину, как далеко при определенных условиях может завести «твиттер-дипломатия». И эти «политические горизонты» вряд ли вселили в двух лидеров оптимизм.

Предпоследний вывод относительно блиц-визита А. Меркель в Россию должен, вероятно, заключаться в том, что обе стороны, похоже, «вчерне» согласовали свое видение усилий по введению американского президента на встрече G-20 в некие институциональные рамки.

Удастся ли это – большой вопрос, но если эта гипотеза верна, то визит следует считать все же среднесрочно успешным. Поскольку он, как минимум, обрисовал возможность диалога России и Европы по глобальным перспективным вопросам.

Завершая попытку краткого анализа итогов встречи В. Путина и А. Меркель в Сочи, рискнем предположить, что в сложившейся политической и информационной атмосфере будет почти невозможно перейти от разговора по стереотипизированным частностям к обсуждению перспектив развития.

И некие договоренности о снижении остроты взаимной пропаганды, если они не только будут достигнуты, но и начнут соблюдаться, были бы весьма полезны. В том числе и тем, что продемонстрируют наличие у правящих в странах Европы элит политической воли выйти за пределы и «твиттер-дипломатии», и «воронки пропаганды», пагубность которых мы вполне увидели за последние годы. Что уже будет хорошим сигналом для Европы и мира.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ