Постсоветская Евразия между Европой и Америкой

Коренные изменения в отношениях Европы и США, безусловно, не являются однонаправленными и в них возможны различные изменения. Особенно, если в обозримой перспективе мы будем свидетелями существенных кадровых подвижек в руководстве ключевых государств Запада. Тем не менее, крайне маловероятно, чтобы отношения Европы (как интегрированной экономической системы) и США вернулись на уровень 2015 г., который можно считать вершиной развития политического атлантизма, когда речь шла о его превращении в некое подобие идеологии.

В Европе, вероятно, мы сейчас наблюдаем признаки очередной системной трансформации, связанной с кризисом традиционных европейских политических институтов на фоне неспособности в дальнейшем поддерживать институт «социального государства» в прежнем формате. В США запущен, но еще не прошел «точку невозврата» сложнейший процесс реиндустриализации, являющийся важным звеном попытки глубокой перестройки системы американских внешнеполитических обязательств и внешнеэкономических связей.

Формат отношений с Европой и США у стран Евразии всегда был различным. США рассматривались в большинстве стран постсоветской Евразии как крупнейший и наиболее значимый политический партнер, во многом – гарант выживания целого ряда режимов в постсоветских государствах. Однако Европа имела большее «текущее» влияние в силу важности экономических связей, будучи одним из важнейших, а для ряда государств – важнейшим торгово-экономическим партнером. Более того, Европа в политическом плане играла роль некоего «противовеса» американскому доминированию.

Для США экономическое значение отношений со странами Евразии явно перестает быть приоритетом, чего, вероятно, нельзя будет сказать о политических отношениях, которые, конечно, останутся в «повестке дня».

Однако маловероятно, чтобы новая администрация Трампа выделяла значимые реальные ресурсы под политически мотивированные проекты в постсоветской Евразии.

Хотя, конечно, высока вероятность «блефа» в политике США по отношению к постсоветскому пространству, которая будет направлена не столько на достижение реальных экономических или политических целей, сколько на хаотизацию ситуации и усложнение условий для действий конкурентов.

Напротив, для Европы значимость стран Евразии, как минимум, в краткосрочной перспективе возрастет, причем и в политическом, и в экономическом плане.

Европа начала опасно приближаться к геоэкономическому вакууму, в котором возможно, как минимум, частичное обнуление накопленного геоэкономического потенциала ЕС, ибо он таков, что может быть реализован только вне ЕС. Евразия является весьма привлекательным объектом для реализации этого потенциала.

Кризис в отношениях Европы и США: 5 последствий для Евразии

Выделим пять направлений влияния кризиса в отношениях Европы и США и внутренней перестройки экономических систем обеих стран на ситуацию в Евразии. Прежде всего, они касаются роли Европы.

Первое. Изменение вектора экономических интересов Европы в Евразии. Конечно, Европа будет продолжать оставаться источником инвестиций в экономики стран Евразии, однако в ближайшие годы ситуация может измениться.

Экономика стран Европы будет в куда большей степени нацелена на вытягивание ресурсов из экономик других стран, причем ресурсов, прежде всего, финансовых, ибо эти ресурсы будут важным инструментом любых попыток реструктуризации европейской экономики и социальной системы. Значимым риском может стать «портфелизация» европейской инвестиционной политики в отношении Евразии и превращение европейских инвесторов в классических «миноритариев». То есть в инвесторов, нацеленных на максимизацию прибыли «здесь и сейчас» при сокращении инвестиций в основные фонды.

США, в то же время, могут быть готовы к более долгосрочному планированию отношений со странами Евразии, однако в существенно меньших масштабах и при обязательном получении политических гарантий на самом высоком уровне.

В любом случае, такое понятие, как «инвестиционная привлекательность» применительно к взаимодействию стран Евразии как с США, так и с европейскими субъектами, может испытать значительные трансформации.

Второе. Эрозия системы «одного окна», при которой договоренности с Брюсселем или Берлином практически однозначно означали договоренность с Европой в целом.

Германия, конечно, смогла закрепить за собой статус лидера по ключевым вопросам развития Европы. Но это произошло ценой утраты стратегического «общеевропейского консенсуса», а также существенного понижения статуса брюссельской бюрократии (которая, по сути, и была функциональной и организационной основой системы «одного окна»), не говоря уже о выпадении из системы такого важного компонента, как Великобритания. Эти обстоятельства начинают проявляться даже в принципиальных вопросах европейской «повестки дня». Российские элиты в лице ее наиболее европеизированных представителей уже столкнулась с некоторыми проявлениями «административной мозаичности», прежде всего, по вопросам о статусе собственности и активов в европейских странах.

В любом случае, следует быть готовым к повышению уровня бюрократизации в экономическом взаимодействии с Европой.

Третье. Масштаб и степень «политического обременения» экономического взаимодействия. Степень политизации экономики в Европе не уменьшается, а, скорее, увеличивается. Причем, по тем направлениям, которые исторически являются крайне чувствительными для стран Евразии. Вопрос в том, насколько страны Евразии и их политические элиты готовы к развитию экономического сотрудничества с ЕС не только при растущем и становящимся менее контролируемым уровне политических рисков (например, рисков административного и судебного произвола), но и в случае увязок экономических вопросов с «гуманитарными».

Вероятно, следует считать данную тенденцию долгосрочной для Европы, причем проявляться она будет независимо от того, кто будет лидером в процессе «новой трансформации Европы», - брюссельская бюрократия или национальные элиты.

Усиление «политического обременения» отношений со странами Евразии со стороны США также неизбежно, но, вероятно, будет носить менее акцентированный и публичный характер. 

Четвертое. Вопрос долгосрочности и преемственности достигнутых договоренностей. Обостренность политических и экономических процессов делает крайне уязвимыми все договоренности, которые выходят за рамки тактической перспективы. Механизм преемственности в экономических проектах и договоренностях еще существует, особенно в Европе. Однако деятельность президента США Дональда Трампа показала относительно низкий уровень устойчивости даже самых фундаментальных договоренностей. Особенно, если возникнут определенные стимулы к отказу от такого рода соглашений. И, крайне маловероятно, чтобы европейские элиты не попытались бы взять на вооружение данный прецедент. Особенно учитывая, что Д. Трамп «обнуляет» ключевое и в политическом, и в экономическом плане Парижское соглашение по климату.

Конечно, подобное развитие ситуации затронет всех, но для постсоветских государств и их элит оно может оказаться весьма чувствительным в силу известной деликатности соглашений, а также того, что значительная часть договоренностей со странами Евразии по экономическим вопросам носит политический характер.  

Пятое. Неопределенность отношений с Китаем. Конечно, мы наблюдаем заметную активизацию отношений Китая и Европы на всех уровнях. Но сейчас совершенно неочевидно, что Европе удастся сохранить тот же статус в китайских логистических и экономических проектах, как в начале «десятых» годов XXI в.

Европа была бесспорным логистическим приоритетом для Пекина, поступательно развивалась, расширялась и двигалась к глубокому партнерству с США. Пекин стремился оказаться внутри возникающей мега-системы. Мозаичная Европа периода экономического упадка вряд ли будет столь же привлекательна даже как рынок сбыта, а, тем более, если европейские элиты попытаются развернуть товарооборот в другу сторону.

Если в Европе будут нарастать кризисные процессы, а тем более проявится политическая и экономическая фрагментация, то и роль Евразии как «моста» из Китая, да и в целом, – с Дальнего Востока именно в Европу станет еще более сомнительной.

Не говоря уже о том, что с экономической точки зрения это может стать существенно менее выгодно. Это заставит китайское руководство существенным образом пересматривать свою стратегию и, в частности, инвестиционную политику, что естественно отразится и на государствах Евразии.

Российский фактор

К сказанному выше необходимо добавить и российский фактор. Отношения ЕС и, вероятно, Германии с Россией при условии сохранения сегодняшней конфигурации политической власти в Москве (и тут возникает прямая аналогия с отношениями Европы и США) останутся преимущественно негативными, даже если дальнейшего скатывания к прямой конфронтации (как на рубеже 2015-2016 гг.) удастся избежать.

Это поставит страны Евразии и, прежде всего, страны-члены ЕАЭС, перед весьма деликатным политическим выбором между активным сближением со странами Европы (даже если это будет происходить только на «страновом» уровне) и хорошими отношениями с Москвой. Вероятно, ряд глобальных сил будет сознательно педалировать антагонистический характер таких отношений и соответствующих моделей развития.

Более того, Москва, при сохранении сегодняшнего вектора отношений с ЕС, вряд ли будет рассматривать идеи «среднего пути», балансирования между двумя и, тем более, тремя (если к ЕС и США добавится Китай) силами как позитивный для России вариант развития политики того или иного соседнего государства.

Кризис в американо-европейских отношениях являет странам Евразии новый уровень глобальной политической и особенно экономической взаимозависимости, который требует не просто отказа от традиционных стереотипов политического мышления, но и нового качества долгосрочного планирования, анализа и прогноза.

В складывающихся условиях Евразии важно не попасть между европейским «молотом» и американской «наковальней», причем не только на государственном, но и на корпоративном уровне, и не быть подверженным резким изменениям экономической конъюнктуры, в том числе и вызванным политическими факторами. В действительности, это существенно повышает значимость кооперативного поведения стран Евразии в сложных экономических вопросах и наличия у них общего видения экономических проблем.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ