Подходит второй год участия Беларуси в Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС). За это время союз пережил не только крупнейшее падение цен на товарных и сырьевых рынках, но и западные санкции, введенные против крупнейшей экономики ЕАЭС - России. Сумеет ли Беларусь раскрыть свой потенциал теперь, когда антироссийские санкции фактически превратили ЕАЭС в закрытую протекционистскую структуру? Есть ли у Минска необходимость вступать в ВТО и как следует выстраивать российско-белорусские экономические отношения? И какая идеология ЕАЭС выгодна Беларуси? На эти и другие вопросы в интервью «Евразия.Эксперт» отвечает специалист по Восточной Европе, кандидат политических наук, доцент МГИМО Кирилл Коктыш (Россия).

– Кирилл Евгеньевич, что дало Беларуси членство в Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС)?

– На сегодняшний день все преимущества исключительно спящие, другой вопрос, что и недостатки тоже убаюканы. Изначально Евразийский союз создавался на уровне конструкций как калька с Евросоюза. То есть это четыре свободы – свобода перемещение товаров, услуг, капитала и рабочей силы. И если бы он в таком виде реализовался, то, я думаю, не принес бы особого добра ни одной из стран-участниц по той причине, что вряд ли в Беларуси есть хоть одна корпорация, которая могла бы претендовать на то, чтобы стать глобальной. В России такими могли бы быть энергетические компании, и на этом, пожалуй, все – остальной рынок с учетом членства России в ВТО стал бы добычей больших транснациональных корпораций.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Санкционная реальность превратила ЕАЭС в де-факто закрытую протекционистскую структуру. И эти четыре свободы, которые положены в ее основание, теперь, по идее, должны быть дополнены и уравновешены принципами, которые бы закрепляли возможности евразийских государств быть брокерами на своем внутреннем рынке и определять правила его функционирования. Проблема в том, что этих принципов сегодня нет не то что на уровне законов, но даже и на уровне содержательной экспертной дискуссии.

В отношении позиций Беларуси в ЕАЭС, таким образом, можно говорить, что на сегодня у нее есть потенциальное преимущество, когда вынужденный изоляционизм ЕАЭС может стать локомотивом ее промышленного роста.

Однако это преимущество никак не зафиксировано ни на уровне нормативов ЕАЭС, ни даже на уровне общественного мнения. Это нельзя пускать на самотек, нужно выходить на достаточно широкое обсуждение вопроса о ценностях ЕАЭС, некую идеологическую составляющую – чтобы идея о том, что сохранившая свой индустриальный потенциал Беларусь именно по этой причине является ключевым участником Евразийского союза, была как минимум знакома гражданам остальных евразийских стран, и воспринималась ими как естественная. И тогда и переговоры в коридорах власти о продвижении белорусских интересов, имея опору в виде общественной поддержки, будут куда эффективнее.

Этой работы за Беларусь не проделает никто – ни Россия, ни Евразийская экономическая комиссия. Потому что если брать Евразийскую комиссию, то она по поводу евразийских ценностей обычно заявляет, что в рамках своего мандата она занимается экономикой и ничем больше. Но это очень сегментарное видение – не задавшись вопросом об остальных частях системы, ты не понимаешь, соберется это воедино или нет. Как, к примеру, автомобиль можно собрать исключительно из автодеталей, но в него сложно будет вставить детали от лодки или самолета.

Один из моих лучших студентов в этом году защитил диплом, в котором проанализировал возможность наличия ценностных конфликтов между странами-участницами Евразийского союза практически по всему спектру актуальных вопросов, от местной законодательной традиции и исторической политики до установок и убеждений ключевых элитных групп. «На выходе» получилось, что ситуация отнюдь не фатальная, конфликтов и противостояний можно избежать, а интересы можно гармонизировать. Но, отметим, странно, что этим вопросом задается студент, пусть и ведущего вуза, но не ЕЭК, и не государства-учредители.

В этом плане Беларусь должна продвигать свой интерес в отношении ценностной конструкции ЕАЭС, чтобы этот поезд не ушел без нее. И интерес этот простой – как минимум, Беларусь заинтересована, чтобы идеология ЕАЭС предполагала индустриализм в качестве залога самостоятельности и успешности общего союза.

Ведь идеология в самом простом функциональном виде – это контракт между государством и обществом о хорошем, плохом и правилах игры, соблюдая которые индивид и может построить свою жизнь успешной. И в этом плане говорить об идеологии ЕАЭС, вслух рассуждать о общих ценностях и о том, какими они должны быть, чтобы устраивать всех, безусловно, надо. Все, в конце концов, начинается со слова.

– Россия состоит в ВТО, и сейчас ЕАЭС проводит переговоры с целым рядом стран о создании зон свободной торговли с рядом стран – с Индией, Египтом, Израилем и т.д. В то же время Беларусь только стремится попасть в ВТО...

– Зоны свободной торговли выстраиваются между ЕАЭС и целым рядом иных стран, ВТО к ним отношения не имеет. При этом вообще создается впечатление, что ВТО ее же создатели довольно быстро превращают в организацию вчерашнего дня, все менее влияющую на решение реальных вопросов.

Так, с одной стороны, санкции против России были введены в прямое нарушение Устава ВТО, что автоматически сняло и с России обязанность следовать ее правилам. С другой, президент Обама нанес по авторитету ВТО два сильнейших удара, инициировав – опять же, в нарушение принципов ВТО – два партнерства, Транстихоокеанское и Трансатлантическое. Понятно, что президент Трамп ликвидировал уже одно из них, и наверняка торпедирует и второе – однако авторитет ВТО вряд ли восстановится.

Похоже, что ВТО прошла свой полный цикл жизни – от привилегированного клуба условно продвинутых стран, гарантирующего своим членам бонусы, до массовой организации, куда вступают, чтобы уже не столько извлечь бонусы, сколько чтобы не подвергнуться дискриминации, и до организации, превратившейся уже в чистую издержку, не способную защитить свои же собственные декларируемые принципы.

В этом плане я совершенно не вижу смысла вступления Беларуси в ВТО сколько-нибудь дорогой ценой. Поскольку аргумент «вступать» по большому счету будет уже один – «неприлично» не вступать, когда все соседи вступили. Прагматического смысла нет, только символический – но за него вовсе не надо переплачивать. А вот в отстаивании своих прав учредителя в ЕАЭС насущной прагматики куда больше.

– Но что будет с Беларусью, если Россия вдруг закроет для части белорусской продукции свой рынок, как это уже случалось с отдельными категориями товаров?

– Россия не может закрыть свои рынки для товаров государства-члена ЕАЭС. Ограничения, которые периодически вводятся, касаются в первую очередь товаров третьих стран – в этих случаях Россия настаивает, что Беларусь экспортирует не свою продукцию, а чужую, в отношении которой в России введены ограничения, и в ряде случаев приводит на самом деле весомые аргументы.

Борьба вокруг «спорных» товаров периодически активизируется с переменным успехом, поскольку у каждой из сторон тут есть своя правда. И, как мы видим, эти ситуации так или иначе разрешаются, не приводя к безвыходным тупикам. Но сам факт такого рода конфронтаций приводит к существенным потерям по тем пунктам, которые спорными в принципе быть не должны.

Так, например, в рамках российских программ импортозамещения стратегическими, т.е. теми, которые должны производиться исключительно на территории России, оказалось довольно много товаров, которые традиционно поставлялись Беларусью, начиная с камвольных тканей и заканчивая многим другим. Причина понятна – каждый товарный конфликт наносит удар по взаимному доверию, его уровень снижается, и пропорционально же упрощается и товарный обмен. А чем проще товар, тем ниже и доля добавленной прибыли.

Поэтому выгодный путь – это повышать взаимное доверие, и на его основании выходить на высокотехнологичный экспорт, имеющий высокую стоимость и приносящий вполне ощутимую прибыль.

И для этого, как мы уже говорили, у Беларуси должна появиться своя стратегия в отношении Евразийского союза, которая могла бы сочетать и политический, и информационный, и экономический инструментарий.

– Можно ли Беларусь назвать медиатором между Россией и Западом?

– Нет, конечно, медиатор необходим при отсутствии диалога, а такой диалог есть, и весьма интенсивный. И проблема не в том, чтобы его создать или развить, а в том, чтобы его сохранить.

Сегодня в роли своеобразного «медиатора», играющего на понижение, вопреки желанию и ЕС, и России, пытаются выступить Соединенные Штаты. Ставки понятны: США хотят переориентировать российский товарооборот с Евросоюзом на себя, претендуя на замену российского газа в Европе своим (который будет минимум на 30% дороже). И до сих пор США вполне удавалось продвигаться на этом направлении, поскольку, кроме прочего, у них есть и решающий «аргумент королей» – огромное количество своих военнослужащих, размещенных на постоянной основе в Европе.

Действительно, если в той же Германии находится несколько десятков тысяч американских военных, то всегда можно быть уверенным, что канцлер Германии будет принимать все решения с учетом этого жизненно важного момента. Схожая картина и по остальным странам Европы.

Тем не менее, мы видим, что когда речь заходит не просто о деньгах, а об очень больших деньгах, то даже такой ресурс давления, как у США, начинает сбоить. Тем более что в конкуренции за Европу, вернее, за европейский рынок, давно и уверенно участвует и Китай. Поэтому говорить о какой-то предопределенности в любом случае рано.

В этой битве гигантов Беларусь, как мы видим, в принципе не может сыграть весомой роли в качестве еще одного независимого игрока. Что, впрочем, отнюдь не исключает возможности успехов в качестве игрока командного. Членство, как мы знаем, Беларусь оформила себе в евразийской команде.

– В чем сегодня для России заключается главная проблема в отношениях с Евросоюзом?

– Такой проблемы нет. Вернее, она формулируется как нехватка субъектности Евросоюза, Вашингтон последние пару лет слишком настойчиво демонстрирует, что вопросы, связанные с ЕС, нужно решать с ним.

– Но санкции ведь есть. Как Россия будет взаимодействовать с ЕС, учитывая новые реалии (международную террористическую угрозу, вопрос беженцев)?

– Проблемы есть между Россией и США, между Китаем и США, между Ираном и США... А между Россией и ЕС их по большому счету нет, по той причине, что Евросоюз пока не является полноценным субъектом, и поэтому его о его же интересах особо и не спрашивают.

Возможно, Европейский союз рано или поздно обретет свое мнение, но в этом не заинтересованы Штаты, которым куда выгоднее аморфная Европа, да и сама Европа, которая резонно боится, что в этом случае она будет смотреть на мир немецкими глазами и иметь по большому счету немецкое мнение.

Немецкий проект дважды складывался в Европе с самыми разрушительными для нее последствиями, и третий раз никто этого не хочет.

– Владимир Путин подписал концепцию новой внешней политики России. Каковы, на ваш взгляд, современные приоритеты России во внешней политике?

– По большому счету мир сейчас пытается возвратиться к старому понятному реализму: это и брекзит, и избрание Трампа. Это невозможно не учитывать и в собственной концепции: разговаривать и договариваться надо на том языке, на котором тебя поймут, а не на котором тебе хотелось бы. Реализм, кроме прочего, означает рост удельного веса силового ресурса, в его рамках главный деятель – это государство, а не корпорация. Что, скорее всего, будет означать рост фактора «двух чемоданов». Базируется он на простой презумпции: любой инцидент с ядерным потенциалом России или США чреват планетарной катастрофой, чего нельзя сказать о ядерном потенциале любой третьей страны.

Это дает мандат хозяевам двух ядерных чемоданов решать проблемы глобальной безопасности, в том числе и с хозяевами маленьких чемоданчиков. Так было во времена биполярного противостояния, к тому же движется ситуация и сейчас, поскольку на поверку биполярная система оказывается более стабильной.

Это накладывается и на особенности бюджетного процесса в рамках протестантской культуры: дело в том, что легитимным образом получить и потратить деньги в США легче всего вы можете на безопасность, другой легитимной цели по большому счету нет. И задача политика, таким образом – не достигать, не приведи господи, результата, а поставить на рельсы процесс. Причем желательно, чтобы последний был бесконечным и самодостаточным.

В этой логике и требования США в отношении той же НАТО, которая, к слову, вовсе не является бесплатной организацией и стоит не очень дешево, примерно 2% от ВВП страны-члена, которые вы можете потратить на закупку продукции американского ВПК. По большому счету НАТО – это бизнес, это продажа военной гарантии. И претензии еще кандидата Трампа к НАТО носили вполне предметный характер. Так, Трамп даже пригрозил закрыть НАТО, если европейские партнеры, сумевшие избежать оплаты счетов при Обаме, вздумают и дальше экономить на оплате своей безопасности. Из этого разряда и счет на 400 млрд евро, якобы выставленный Трампом Меркель.

Но это, опять же – реализм. Где главное не победа, а поддержание баланса сил. В том числе и финансовым образом.

– Китай был и остается еще одним ключевым партнером для Беларуси. Вместе с тем динамика развивающихся белорусско-китайских отношений не может не учитывать возможность возникновения новой зависимости (как минимум, в сфере экономики) страны от Китая. Как в данном вопросе обеспечить баланс отношений Беларуси между Востоком и Западом?

– Новый Шелковый путь идет по нескольким векторам, включая и Северный морской путь. И надо понимать, что весь этот путь с точки зрения голой экономики заведомо неэффективен: он раза в два дороже существующего морского пути. Однако с политической точки зрения путь очень осмыслен: в случае, если США смогут перекрыть морской путь, у Китая будет наготове сухопутная альтернатива. И косвенным результатом развития проекта Шелкового пути является развитие евразийского пространства – и это, мне кажется, очень хорошо.

Столь завидная возможность получить инвестиции под развитие собственной инфраструктуры возникает крайне редко. И пользоваться ей нужно по полной программе. Тем более что проект ШП не ставит перед странами-реципиентами никаких идеологических условий и обязательств, кроме одного: развивайтесь!

При этом нужно понимать, что десятимиллионная Беларусь как рынок, конечно, мало интересна полуторамиллиардному Китаю. Но в качестве ворот на рынок ЕАЭС Беларусь, напротив, крайне важна. Поэтому проект ШП – это завидная возможность получить от Китая технологии и инвестиции и для промышленного расцвета, и для занятия своих высокотехнологичных ниш на рынке ЕАЭС.

Тем более что Беларусь, имея и индустриальный потенциал, и Парк высоких технологий, и являясь учредителем ЕАЭС, имеет как минимум три слагаемых сегодняшней инновационной экономики, когда реиндустриализация должна сопровождаться оцифровыванием целого ряда производственных процессов. Осознание своих сильных сторон является базовой предпосылкой для их практической реализации – и хотелось бы верить, что к этим трем компонентам добавится и политическая воля, без которой практическое прорастание идей попросту невозможно.

Беседовала Диана Шибковская