Инициативы главы Еврокомиссии Ж.-К. Юнкера по глубокому реформированию Евросоюза интересны не только по факту заявленных амбициозных реформ. В конечном счете всем очевидно, что ЕС находится в системном кризисе и необходимо что-то менять. Новые инициативы президента Франции Э. Макрона по усилению военно-силовой составляющей Евросоюза означают понимание части европейских элит необходимости разработки стратегии ЕС на период «после атлантизма». То есть когда гарантии безопасности США уже не будут столь непреложны. Тем не менее инициативы Юнкера и Макрона являются не просто фундаментальными, но этапными для европейской политики. Фактически они выдвигаются в противовес укреплению немецкой гегемонии. В игру против Германии все больше вовлекаются Польша и Прибалтика. И антироссийские настроения могут стать одной из базовых «точек сборки» нового европеизма – плана «Юнкера-Макрона» в противовес «Европе Меркель».

Конец «европейской весны»

Последние полгода в мировой политике можно смело назвать «европейскими». Взгляды экспертов и политиков были вроде бы прикованы к Сирии, Корейскому полуострову и Персидскому заливу. Но ключевые изменения произошли в Европе, которая считалась еще не так давно эталоном стабильности. Выборы во Франции, Голландии и, наконец, в Германии сопровождались беспрецедентной борьбой принципиально различных моделей развития. Они продемонстрировали новое политическое состояние Старого Света.

Выборы в Бундестаг Германии и выборы в сенат во Франции завершают определенный цикл, который можно назвать «время ожидания перемен».

На следующие 3-4 года расклад сил в европейских элитах относительно стабилизировался, а ключевым процессом становится торг за передел европейского финансового и политического «пирога».

Европа стоит на пороге формирования, конечно, еще не двоевластия, но «двоецентрия» в принятии важнейших решений. Заявка Берлина на лидерство сталкивается со стремлением европейских надгосударственных структур расширить свое влияние на принятие ключевых политических решений в Старом Свете. Концепция германского лидерства основывается на приоритете экономических факторов. Общеевропейские же структуры начали обозначать и перспективы политического и военно-политического взаимодействия в качестве основы «общеевропейского единства».

Но в общеевропейской повестке дня налицо проблема. Оставив в стороне вопрос о противодействии «русской угрозе», выясняется, что поводов для консенсуса у европейцев не так уж и много. Да и в целом наблюдается явная эрозия безальтернативности идей европейского единства. Так что объективно завершение перераспределения сил внутри ключевых европейских государств открывает большой простор для начала серьезного разговора о реформировании ЕС.

«План Юнкера»: попытка перехватить инициативу у Берлина

Появление «плана Юнкера» – набора предложений, высказанных главой Еврокомиссии в ежегодном обращении к странам ЕС – вряд ли случайно даже по выбору времени. Юнкер их сформулировал, когда стало ясно, что прежней свободы рук у А. Меркель в управлении ФРГ уже не будет.

Помимо естественно привлекшего к себе внимание объединения постов председателя Еврокомиссии и главы Европейского Совета в этих предложениях было много других интересных идей. Например, предложение о радикальном расширении «зоны «евро» с включением в нее всех стран-членов ЕС. Или введение поста министра финансов ЕС с исключительно широкими полномочиями.

Важно то, что предложение Юнкера идет в «противоход» ключевому вектору настроений в ЕС в последние годы. Общественное мнение и элиты еще не успели отойти от стрессов, связанных с перспективой банкротства не только Греции, но и более значимых страны ЕС.

Актуализация идеи расширения еврозоны, к слову, – серьезный сигнал и для ЕАЭС. Максимальная консолидация валютно-финансового пространства видится сейчас даже самыми консервативными игроками как важный инструмент обеспечения стабильности в эпоху экономической и политической турбулентности. «Валютная анклавность» становится уделом «геополитических радикалов» вроде Польши, ищущих источники роста экономики в нестандартных областях.  

На первый взгляд это выглядит как попытка наднациональных европейских структур использовать тактический эффект итогов выборов в ФРГ. Речь идет об общем раздражении германским канцлером и ее политическим стилем в Европе.

Да и появление М. Шульца, человека, прочно связанного именно с наднациональными политическими институтами ЕС, в качестве оппонента Меркель вместо Ф. Штайнмайера выглядит не просто символично. Евробюрократия пыталась дать германскому доминированию бой на германской же территории. Неслучайно и то, что под руководством сугубо «общеевропейского» политика СДПГ получила худший результат за всю свою историю. Общеевропейские институты в Германии проиграли.

Есть ли шанс у «плана Юнкера-Макрона»?

Было бы ошибкой рассматривать «план Юнкера» и изящно дополнивший его «план Макрона», как всего лишь новое обострение традиционных противоречий между берлинскими элитами и брюссельскими бюрократами. Опасным легкомыслием было бы считать, что за предложениями Юнкера стоят только те страны и силы, которые заинтересованы в нагнетании военно-политической обстановки в Европе и получении «ренты» за счет своего статуса «прифронтового государства».

Конечно, Польша, прибалтийские государства, Румыния в наибольшей степени заинтересованы в том, чтобы привнести в европейские политические процессы военно-политический компонент. Но движения в этом направлении хотели бы многие.

Усилить военно-силовой компонент в европейской политике в противовес продвигаемому Германией экономикоцентризму было бы выгодно, например, для Франции. Париж, как сейчас уже окончательно ясно, борьбу за экономическую биполярность в Европе Берлину проиграл.

Неудивительно, что именно президент Франции Макрон выступил с масштабным планом развития в ЕС военно-полицейской составляющей. И надо быть совсем наивным, чтобы полагать, что предложения Юнкера и «план Макрона» были не согласованы между собой. Но по сути это две части одной и той же концепции, смысл которой – изменение критериев влияния стран в ЕС.

«План Юнкера-Макрона» может оказаться привлекательным для многих стран, которых настораживает неизбежная германская гегемония, если нынешний «экономический» вектор развития ЕС сохранится. Особенно после того, как перспективы поддержки со стороны США растворились. Конечно, это осложнило положение Германии и лично Меркель. Но одновременно подчеркнуло лидерство Германии в ЕС как единственного противовеса европейской политике Трампа.

К тому же объективно в европейской политике давно читается потребность в создании совместного, в перспективе – реально наднационального силового компонента для действий в Южном и Юго-Восточном направлении. А это вполне отражает интересы таких стран, как Италия, Греция, Кипр, даже Испания. Они не имеют достаточных силовых ресурсов для противостояния даже тем относительно низкоинтенсивным вызовам, которые сформировались для европейских стран в Средиземноморье. При осуществлении «плана Юнкера» именно европейские структуры будут вынуждены брать ответственность за политическую стабильность, а теперь – и территориальную целостность государств ЕС.

Идеи Юнкера-Макрона именно сейчас могут найти благодарных слушателей из числа вполне влиятельных представителей ключевых европейских стран. Особенно тех, кто понимает, что для сохранения влияния на процессы развития европейской экономики им нужно привнести в эту экономику некоторую долю политики.

А ведь в случае включения в состав еврозоны стран Центральной и Восточной Европы Берлин утратит доминирование в принятии решений по экономической и финансовой стратегии. Кроме того, он станет более зависимым от позиции своих «партнеров» из числа стран «Старой Европы».

Немецкая гегемония в Европе

Разворот общеевропейских структур в сторону военно-силовой интеграции говорит об их подозрениях, что долгосрочная линия Германии – это ренационализация немецкой экономической стратегии. Это опасно для других стран-членов ЕС.

Например, бенефициарами ключевого геоэкономического проекта Европы последних лет – стратегического партнерства с КНР – могут оказаться далеко не все европейские страны. На всех просто не хватит инвестиционных ресурсов.

Об этом можно судить хотя бы по начавшейся уже в 2016 г. «санации» европейских логистических проектов. Полноценное развитие получают только те, в которые может быть привлечено внеевропейское финансирование. Не говоря уже о том, что приоритетными становятся именно те проекты, которые прямо направлены на укрепление позиций Германии. Например, оспариваемый и надгосударственными структурами, и частью стран-членов ЕС проект «Северный поток – 2». Важно и то, что исход выборов в Германии может усилить эти тенденции. Приведя на определенном этапе к ренационализации не только экономической, но и немецкой внешней политики в целом.

А за «планом Юнкера-Макрона» проглядывает запрос на новую идеологию европейского единства. В ней экономические факторы (обещание всеобщего благоденствия) уступают приоритету защищенности и безопасности. Причем эта идеология является конкурирующей уже не только по отношению к «Европе Меркель», хотя и этот фактор присутствует. Эта идеология – конкурент право-национальных сил в Европе. Последние хоть и не победили в ходе «европейской весны» 2015-2017 гг., но впервые получили полноценную политическую легализацию.

Проблема «плана Юнкера-Макрона» состоит, однако, не только в том, что под его реализацию необходимы немалые ресурсы. Особенно в том, что касается идей французского президента. В складывающейся в Европе ситуации ряд европейских элит (например, французских и южноевропейских) будут более чем склонны финансировать такие проекты. Проблема может оказаться в кадровом наполнении. Велика вероятность того, что источником кадров для новой системы, особенно в военно-политической части, вполне может стать Польша и страны Прибалтики. И запрос на новую идеологию будут выполнять именно они.

То есть антироссийские настроения в случае, если «план Юнкера-Макрона» начнет обретать практические формы, может стать одной из базовых «точек сборки» нового европеизма.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ