На фоне экономических трудностей последних трех лет было модно рассуждать о неэффективности Евразийского экономического союза. Вместе с тем страны-участницы продолжают интеграцию, хотя ее темпы были не столь высоки на фоне экономических сложностей. В 2017 г. в ЕАЭС обозначился рост несырьевой торговли и промышленного производства, что настраивает на позитивный лад. Профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев предлагает взглянуть на роль ЕАЭС в долгосрочной перспективе. По мере обострения борьбы между традиционными и новыми центрами силы проявляются контуры нового мирового порядка. Первенство в нем, по всей видимости, окажется за успешными коалициями, а не сверхдержавами. Евразийская интеграция формирует системную основу для выживания и развития в таком «мире коалиций».

Два полюса мировой системы

Говоря о многополярном мире, стоит отметить два обстоятельства. Во-первых, практическая многополярность пока еще полностью не сформировалась. Мы имеем дело с «гибридной» системой международных отношений, в которой сильно влияние – во многом реализуемое через систему глобальных институтов – «остаточной» однополярности США. Во-вторых, развитие многополярности преимущественно связывается с военно-силовой сферой, где происходит очевидная деградация потенциала США. Но если смотреть на ситуацию и с точки зрения экономики в широком смысле, включая глобальные финансы и логистику, все далеко не так просто и линейно.

Можно говорить о двух «полюсах» развития системы глобальной экономики и политики. На одном «полюсе» стоит группа традиционных экономических центров силы («условный Запад») и его сателлиты на Востоке – Япония, Южная Корея и примыкающая к этой группе Саудовская Аравия). Их в принципе устраивает современная архитектура мировой экономики. Они вполне успешно развиваются в ее рамках, демонстрируя периодически неплохие формальные темпы роста. Но эти страны не способны коренным образом изменить свое положение в данной системе. Такие попытки предпринимаются сейчас фактически только Германией. Не способны они и оказать влияние на формирование стратегии глобального развития. Наиболее печальный пример такого «геополитического стокгольмского синдрома» демонстрирует Япония.

На другом полюсе – амбициозные центры экономической, прежде всего, индустриальной мощи (Индия, Иран, Бразилия, Египет) и Россия, возрождающая свой военный потенциал и возможности глобальной логистики. Эти страны стремятся изменить свое место в системе мировой экономики, понимая, что преодолеть «проклятие полупериферийности» можно, не только получив новые рынки, но и обеспечив себе политическое влияние и самостоятельность в сфере безопасности.

Но векторы «желаемого развития» у традиционных и новых центров силы расходятся все дальше. Это важнейший признак предкризисного состояния мировой экономики и кризисного – мировой политики.

Страны условной первой группы выступают за сохранение глобального экономического статус-кво. Система должна оставаться даже не столько «американоцентричной», сколько «доллароцентричной». То есть доллар должен сохраниться в качестве главного средства глобальных инвестиций и средства взимания основных типов «ренты» (технологической, сырьевой, логистической).

Эти государства, понимая неизбежность эрозии глобальной американской монополярности, в перспективе хотят заменить ее «коллективной монополярностью» Запада. Фактически воспроизведя как минимум в политическом и военно-силовом контексте модель «концерта великих держав Запада» в их отношениях с «колониальным миром». А заодно – выведя из-под контроля американской элиты как минимум часть глобальных политических и экономических институтов. Объективно ситуация в мире такой шанс «конкурентам» США внутри Запада дает.

Вторая группа, новые центры силы, стремится к переменам. Но переменам управляемым, которые бы не привели к разрушению всей архитектуры глобальных институтов.

Иными словами, эта группа государств не хотела бы, чтобы на волне разрушения глобальной экономической и, как следствие, политической монополярности на арену мировой политики вырывались «страны-хулиганы» (как, например, КНДР) и негосударственные, порой сетевые участники международных отношений. Будь то религиозные экстремистские движения или же транснациональные корпорации. Но взаимные связи и зависимость внутри второй группы намного слабее, чем внутри первой. Эти страны «мало что должны» друг другу.

Мир коалиций, а не гегемонов

Ключевая роль среди стран второй группы – у Китая, который действует весьма осторожно. Это вполне понятно, учитывая, насколько плотно экономика КНР вписана в доллароцентричную систему. Но за последние 3-4 года уверенность китайской элиты в правильности курса на превращение страны в политического и экономического «спарринг-партнера» США оказалась поколебленной. Что и отразилось, например, в реанимации проекта ШОС. Судя по итогам последнего съезда компартии, Китай еще не дошел до понимания того, что биполярность в цифровом мире может быть только «коалиционная». Но в Пекине уже точно осознали, что экономическая мощь не всегда продуцирует политический статус. Так что «возможны варианты».

Современная глобальная многополярность развивается на базе не столько индивидуальной «национальной» мощи государства. Скорее, она формируется на основе тех системообразующих связей, которые государство способно создавать и в дальнейшем контролировать.

Это серьезный вызов и для Китая, и для других государств, претендующих на повышение своего статуса в новой системе международных отношений. «Новая многополярность» будет, во-первых, асимметричной, то есть проявляться не во всех сферах одновременно и сбалансированно. А, во-вторых (и это главное), она будет «коалиционной».

«Полюсами силы» будут не отдельные страны, а их коалиции. Но коалиции постоянные, несмотря на тактические расхождения в интересах. Основой многополярности станет способность выстраивать союзнические отношения в политике, экономике и социальном взаимодействии в целом.

Последствия для стран Новой Евразии

На этом фоне принципиально новые задачи встают и перед государствами постсоветского пространства. Во всяком случае, теми, кто претендует если не на серьезное влияние в мире, то на самостоятельное определение собственного развития, причем не только социально-экономического, но и политического.

Не все группы элит постсоветских государств устроит модель «сателлизации», даже если она будет происходить во внешне неунизительных формах. Но думать, что странам постсоветской Евразии удастся, образно говоря, «отсидеться» в стороне, пока не прояснится новый расклад сил между глобальными центрами силы – наивно.

Страны Евразии будут пытаться втягивать в новые экономические системы, которые станут продуктом выстраивания государствами, претендующими на статус «полюсов силы», системных связей вокруг себя.

Это уже происходит. Например, достаточно посмотреть на сложную обстановку, складывающуюся вокруг Туркменистана. Страна стала весьма привлекательным объектом для втягивания в систему зависимости в силу большого объема природных ресурсов и особенностей внутренней и внешней политики, причем с весьма туманными обязательствами перед национальной элитой.

В новые геоэкономические процессы лучше встраиваться, используя те инструменты и инфраструктуру, которые в Евразии уже созданы. На потенциал ЕАЭС стоит посмотреть с точки зрения тех системных связей, которые формируются вокруг его государств-членов.

Евразийский союз в постглобальном мире

И этот потенциал не так уж и слаб, учитывая все обстоятельства последних 25 лет. Но самое главное – он дает возможность решить несколько задач, которые будут полезными странам постсоветской Евразии в процессе формирования «новой многополярности»:

• Возможность ограждения себя от избыточного импорта. Как бы мы ни ругали ЕАЭС за увлечение вопросами регулирования торговли между странами-членами, но по факту мы получили «спящий» (то есть тот, который может быть задействован в случае кризиса) рестриктивный торговый блок. Такой потенциал будет совсем нелишним в условиях неизбежной перестройки мировых рынков сбыта и локализации производства в рамках «четвертой промышленной революции» и регионализации целого ряда рынков, не исключая и рынок продовольствия.

• Защита финансовой системы стран региона. Формирование многополярного мира неизбежно приведет к возникновению финансово-инвестиционной турбулентности, включая и обнуление многих финансовых обязательств. Новой Евразии стоит продумать меры, чтобы обезопасить себя от наиболее жестких последствий такого развития ситуации. Естественно, это возможно только при условии согласованных действий. Механизмы ЕАЭС дают для этого все возможности.

• Возможность доминирования в отдельных отраслях, критических для мировой экономики. Пока это будут отрасли, связанные с переработкой сырья на втором и, в существенно меньшей степени, третьем переделе. Но и это уже немало, поскольку главный риск при нынешней модели формирования многополярности заключается в выпадении тех или иных регионов из глобальной экономической системы и инвестиционных потоков, превращении их в «лишние». Но такое точечное доминирование возможно только в рамках ЕАЭС и связанных с ним институтов и корпоративных структур.

• Возможность сохранения национального контроля над логистическими коридорами. Для государств Новой Евразии в процессе глобализации этот аспект является едва ли не первостепенным, особенно с учетом непредсказуемости процесса переконфигурации логистических маршрутов в результате четвертой промышленной революции. И ключевым инструментом управления этим риском может быть только если не единая, то как минимум скоординированная политика, возможности для которой уже созданы в рамках ЕАЭС. Для этого необходимо принять четкие политические решения.

ЕАЭС по своему политическому, да и экономическому потенциалу вполне может претендовать на то, чтобы стать основой коалиции, которая в будущем при определенных условиях может стать «полюсом силы» в новом постглобальном мире. Причем сохранив за пятью странами-основателями статус основных социально-экономических бенефициаров.

Что касается доминирования России в ЕАЭС, то оно является неизбежным фактором. Более того, вероятно, степень этого доминирования в обозримом будущем усилится в силу выстраивания в России новой инфраструктуры внешнеэкономических связей и опережающего – по сравнению с большинством других стран ЕАЭС – развития процессов новой индустриализации. Но страны ЕАЭС в отношениях с Россией могут, как минимум, претендовать на «блокирующий пакет» в том, что касается встраивания в новые глобальные экономические системы. А это уже немало, с учетом того, что перемены в мировой экономике могут оказаться весьма бурными и болезненными. И пережить этот бурный период в ожидании грядущего «светлого будущего» стоит все же вместе.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ