1 ноября президент России Владимир Путин совершил визит в Тегеран, где он провел встречу в трехстороннем формате с Хасаном Рухани и Ильхамом Алиевым, а также отдельные переговоры с ними и с духовным лидером (рахбаром) Ирана Али Хаменеи. Российско-азербайджано-иранский саммит становится регулярным мероприятием. В 2016 г. он прошел в Баку, а следующие переговоры президентов состоятся в Москве. Можно ли рассматривать этот формат как заявку на формирование некоего альянса? Или речь идет о прагматизации отношений трех евразийских государств? Что само по себе не так уж и мало, учитывая перегруженность Кавказско-Каспийского региона этнополитическими конфликтами и социально-экономическими противоречиями.

Как правило, при рассмотрении положения дел на Большом Кавказе в фокусе внимания оказываются противоречия между Россией и Западом, евроатлантическим и евразийским интеграционным векторами.

Между тем в регионе свои интересы отстаивают и другие игроки, чьи устремления не тождественны ни российским, ни американским подходам. Среди них следует особо отметить Иран.

Хотя внешнеполитические приоритеты Исламской республики сосредоточены на Ближнем Востоке, без Тегерана невозможно представить себе урегулирование конфликтов в Сирии, Йемене, Ираке, а без разрешения ирано-израильских и ирано-саудовских противоречий – долгосрочную стабилизацию этого турбулентного региона. Закавказье представляет для Ирана значительный интерес. Исламская республика имеет общую сухопутную границу с Арменией и Азербайджаном, а также с районами, непосредственно примыкающими к зоне нагорно-карабахского конфликта. Будучи одной из пяти прикаспийских стран, Иран крайне заинтересован в бесконфликтном определении окончательного статуса Каспия.

В определенной степени на кавказском направлении Иран продолжает свою ближневосточную политику, сфокусированную на соперничестве с США и Израилем.

Он крайне болезненно воспринимает проникновение внешних игроков в этот регион. Неоднократно острые проблемы во взаимоотношениях Ирана и Азербайджана возникали как следствие азербайджано-израильского военно-технического сотрудничества и взаимодействия Баку с НАТО, а также активного проникновения западных энергетических компаний на Каспий. Тегеран настаивает на том, что острые конфликты в Закавказье могут быть разрешены только с участием трех государств региона (Грузия, Армения, Азербайджан) и их трех евразийских соседей, исторически связанных с судьбами региона (Иран, Россия, Турция). Исламская республика последовательно продвигает формат «три плюс три» как идеальную платформу для урегулирования имеющихся противоречий и недопущения новых конфронтаций.

В то же время было бы неверно рассматривать кавказское направление иранской внешней политики как простое приложение к ближневосточной повестке дня.

Прежде всего следует отметить, что, в отличие и от Москвы, и от Вашингтона с Брюсселем, Тегеран в намного большей степени обращен не только к актуальной повестке дня, но и к кавказской истории.

По словам профессора Сейеда Джавада Мири, разрыв между Ираном и Кавказом «очень пагубно сказался на всех сторонах. И мы видим продолжающиеся трагедии с того времени и до наших дней». Это нестабильность в Грузии, проблемы Южной Осетии и Абхазии, война и конфликт между армянами и азербайджанцами, неразрешенная проблема Каспия.

Не будет преувеличением назвать важнейшим кавказским приоритетом Тегерана урегулирование нагорно-карабахского конфликта.

С одной стороны, иранская позиция близка российской. И Тегеран, и Москва выступают за переговоры, политическое урегулирование и недопустимость силовой разморозки статус-кво. С другой стороны, Россия разделяет консенсус с двумя другими сопредседателями Минской группы ОБСЕ (США и Францией) относительно «базовых принципов» разрешения конфликта (также известных как «обновленные мадридские принципы»), один из которых предполагает размещение международных миротворцев. Но этот шаг неприемлем для иранской стороны, поскольку рассматривается как укрепление нерегиональных игроков в Закавказье.

По-разному Иран и Москва воспринимают и ситуацию вокруг Абхазии и Южной Осетии. С точки зрения Тегерана, территориальная целостность новых независимых государств Закавказья – основа для стабилизации региона.

При этом Иран не считает, что данный результат достижим через силовое подавление республик, отколовшихся от «материнских образований». В целом же, по словам иранского эксперта Кайхана Барзегара, в региональных кризисах, где жестко сталкиваются интересы Запада и России, Исламская республика стремится держать «активный нейтралитет», не делая окончательного выбора между российским и американским «доминированием».

Сдержанный и осторожный подход Ирана к проблемам региональной безопасности подталкивает страны Закавказья искать дружбы с Тегераном. За последние три года азербайджанский и иранский президенты провели девять встреч. Налицо запрос на улучшение двусторонних отношений, которые в течение предыдущих периодов (особенно во время пребывания на посту президента Ирана экстравагантного Махмуда Ахмадинежада) прошли через серьезные испытания. И хотя интенсивность ирано-армянских контактов на высшем уровне за тот же период была меньшей, Хасан Рухани в ходе своих встреч с Сержем Саргсяном выражал заинтересованность в заключении соглашения с ЕАЭС, ведущего к образованию зоны свободной торговли.

Армения видит себя в качестве связующего звена между Ираном и Евразийском экономическим союзом, не говоря уже об очевидном интересе к развитию армяно-иранских транспортных коммуникаций.

На фоне открытия нового железнодорожного проекта Баку – Ахалкалаки – Тбилиси – Карс, идущего в обход Армении, эта задача более чем актуальна. Несмотря на декларируемую приверженность евроатлантической интеграции, свой интерес к развитию взаимовыгодных отношений с Ираном демонстрирует и Грузия. Яркий пример тому – прошлогоднее решение грузинского правительства о возобновлении соглашения об отмене виз для иранцев.

Таким образом, Исламская республика – не просто важный и активный, но и самостоятельный игрок в Закавказье, позиция которого имеет свои отличия и от подходов России, и от интересов Азербайджана. В этой связи видеть в трехстороннем российско-азербайджано-иранском формате некий стратегический альянс – и по сути, и по форме неверно.

В таких регионах, как Закавказье, сегодня на первый план выходят не всеобъемлющие коалиции и блоки, а ситуативное и селективное взаимодействие.

В него будут вовлекаться не только участники ноябрьской встречи в Тегеране, но и Турция, и Запад (например, в процессе карабахского урегулирования), и другие страны региона. Не исключено, что и поверх имеющихся расхождений, если говорить о Грузии и России. И если такое прагматическое взаимодействие войдет в практику, то региональная безопасность хотя и не станет совершенной, но будет более устойчивой, чем сегодня.

Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета