Визит президента России Владимира Путина в Турцию и Египет вновь обозначил приоритетность «южного вектора» российской внешней политики, которая постепенно приобретает стратегическую «глубину». На фоне начала вывода российских войск из Сирии все более выражено происходит подчинение политических и военно-силовых шагов экономическим приоритетам. В целом, позиции России в регионе начали усиливаться впервые с 1984 г., хотя процесс и идет довольно противоречиво и неоднозначно. Последствия «сирийского проекта» Москвы могут выйти далеко за пределы региона. Их следует держать в поле зрения и союзникам России по евразийской интеграции.

Вопреки скепсису и критике российская внешнеполитическая стратегия развивается по рецепту ветерана российской политики Владимира Жириновского, предрекавшего еще более 25 лет назад движение России по южному геополитическому вектору. Этот вектор связан, как с наличием объективно «свободного» геополитического пространства, так и с объективными потребностями России, как промышленно развитого государства обеспечить для себя органичные рынки сбыта конкурентоспособной продукции обрабатывающей промышленности. Также важно участие – в ряде случаев совместно с партнерами по евразийским интеграционным процессам – в глобально значимых логистических коридорах. Проект российской промышленной зоны в СЭЗ «Порт Саид», во всяком случае, является для России прорывным с точки зрения механизмов поддержки российского технологического экспорта.

Разгром ИГИЛ (запрещенная террористическая организация) в Сирии и Ираке, серьезное ослабление инфраструктуры других исламистских организаций усилили восприятие России как страны, которая может обеспечивать свои экономические и политические позиции военно-силовым путем. Это повышает ее востребованность как политического союзника. Хотя ценность Москвы как экономического партнера осознана в полной мере  странами региона лишь в сфере мировой торговли углеводородами.

В целом возникает понимание, что Россия может стать серьезным партнером и гарантом политических процессов, причем, оставаясь игроком, обозначающим простую и понятную «повестку дня», а главное – свои цели во взаимоотношениях с партнерами.

Долгосрочные тенденции развития Ближнего Востока

В долгосрочном плане на Ближнем Востоке наметились четыре важнейших процесса, которые могут коренным образом изменить политическую и экономическую картину:

1. Замораживание территориального передела региона. Вопреки многим более ранним концепциям, территориальное переустройство региона заморожено, хотя основания для этих процессов далеко не сняты. Это касается не только формирования «Большого Леванта», но и территориального переустройства в Ираке, создания курдского государства и формирования «Большого Египта». Можно спорить о целесообразности такого решения России, Ирана и некоторых других государств (вероятно, влияние оказала и позиция Турции), но на обозримую перспективу сохранится традиционная конфигурация региона.

Исключение составляет только ситуация в Аравии, где одновременно несколько стран переживает глубокий кризис государственности. Не исключено, что центр территориальной перестройки сместится в Северную Африку, где пока нет признаков смягчения факторов дестабилизации.

2. Возникли варианты новой институционализации. Конечно, созданные по инициативе Москвы «каспийская» и «средневосточная» тройки (Азербайджан-Иран-Россия и Россия-Иран-Турция соответственно) не могут рассматриваться как полноценные  организации и даже база для их создания в дальнейшем. Однако подобные формы взаимодействия вполне отражают «рабочий» характер отношений между ключевыми странами и нецелесообразность строительства вокруг «проектного» политического и экономического взаимодействия какой-либо бюрократии.

Важно то, что в рамках возникших «троек» все партнеры являются равноправными и берут на себя вполне прозрачные обязательства. Этот пример может оказаться весьма привлекательным на фоне коллапса прежних институтов. Лига арабских государств оказалась приватизирована Саудовской Аравией и другими государствами Персидского залива и в обозримой перспективе не сможет полноценно выполнять свои функции. Особенно с учетом новой роли в регионе не только России, но и Ирана.

Напрашивается создание «красноморской тройки», нацеленной на обеспечение безопасности в широкой трактовке в важнейшем в логистическом плане регионе с участием Египта, Судана и России, к которым в перспективе могли бы примкнуть Израиль и Иордания.

3. Инициирована перестройка экономического пространства. Ключевым процессом, вероятно, будет перераспределение экономического влияния от государств Персидского залива, где нестабильность останется на высоком уровне. Перераспределение может ускорить успешная реализация проекта коридора «Север-Юг».

Отметим, что в ряде стран (например, в Египте) анонсированы программы экономического развития, которые могут при определенных условиях перерасти в новую региональную индустриализацию, обновляющую потенциал, созданный в 1980-х гг.

Конечно, такое возможно только при условии стабилизации политической и военно-политической ситуации в регионе. Но если Ближний Восток станет регионом устойчивого экономического роста и экономической модернизации хотя бы в отдельных странах (а предпосылки к этому имеются), то вся структура мировой экономики претерпит значительные изменения. В частности, с точки зрения движения инвестиционных ресурсов, деньги будут «притягиваться» регионом, а не «выталкиваться» из него, как это происходило последнее десятилетие.

4. Меняется формат интернационализации региональных процессов. Помимо России, которая, успешно осуществив стабилизационную миссию в Сирии, получила значительный кредит доверия в плане предоставляемых гарантий безопасности и экономических проектов, к региону проявляют интерес и другие относительно новые внерегиональные силы.

Китай обозначает свой интерес к взаимодействию с Ираном, что создает для иранской элиты, в целом делавшей еще недавно однозначную ставку на стратегическое партнерство с ЕС (влияние которого в регионе будет ослабевать), принципиальной новую ситуацию. В частности, с точки зрения развития новых наземных газотранспортных проектов в направлении Восточной Азии.

Пока еще в мягкой форме, но интерес к участию в политических и военно-силовых процессах в регионе проявляет Индия, для которой район Африканского рога и юго-восточной оконечности Аравийского полуострова – естественное направление проецирования влияния.

Остается проблема непредсказуемости политики США в регионе. С одной стороны, прямое политические присутствие США на Ближнем Востоке сократилось, и американцы уже не имеют того почти монопольного влияния на правительства стран региона.

Последние уже убедились, что современные США не обладают способностью обеспечивать любые свои обязательства перед союзниками. С другой стороны, изменение структуры обязательств перед региональными силами создает ситуацию, когда США, фактически, впервые с Кэмп-Дэвидского соглашения 1979 г. всерьез «никому ничего не должны». У Вашингтона полностью развязаны руки в процессе розыгрыша любых геополитических комбинаций, даже основанных на механизмах глубокой дестабилизации обстановки. К тому же экономические интересы США в целом не исключают, как минимум, дестабилизации механизма поставок нефти с Ближнего Востока и из Персидского залива.

Решение Д.Трампа о признании Иерусалима столицей Израиля в целом лежит в русле стратегии дестабилизации региона, хотя и не означает форсированного отказа США от влияния в арабском мире.

Вопрос только в том, что немедленные последствия решения Д.Трампа будут проявляться в основном в пространстве вокруг Израиля. Максимум они затронут Иорданию, чье руководство сильно зависимо от США и куда выведена часть силового потенциала радикальных исламистов. Но эти риски вполне сдерживаемы в рамках обычных военно-полицейских процедур, которые у Израиля отработаны на относительно высоком уровне. Экономические интересы России и перспективы усиления ее присутствия регионе в действительности будут слабо задеты этим решением.

Что касается широкомасштабного конфликта между Израилем и коалицией арабских государств, то он может стать даже чисто гипотетической возможностью только в очень отдаленной перспективе, когда (и если) восстановится военно-силовой потенциал Ирака. Единственного государства региона, в принципе способного создать военную машину, сравнимую с израильской.

У России и других стран, которые решат принять участие в процессе экономической реструктуризации Ближнего Востока, есть достаточный запас времени, чтобы, как минимум, начать серьезный диалог по вопросам региональной безопасности. Он будет более продуктивным на этапе экономического подъема.

И российская военно-силовая инфраструктура в регионе может сыграть существенную роль в формировании новых предельных рамок в сфере безопасности, которые будут актуальны не только для арабских стран, но и для Израиля.

Будущее Ближнего Востока и «сирийский проект» Москвы

Однако при всех позитивных аспектах приходится признать, что Ближний Восток практически обречен на повторение волн нестабильности. Причем, они могут прокатиться в существенно более важных для глобальной и региональной экономики его частях, нежели Сирия.

Срыв Ближнего Востока в новую эскалацию – как за счет возобновления нестабильности в Сирии, так и в силу дестабилизации по «окраинам» региона – может стать триггером глобальных негативных экономических процессов, новой глобальной экономической депрессии.

Ближний Восток остается очень тесно «вписан» в глобальную финансовую систему, прежде всего, как источник «свободного капитала», прекращение генерации которого будет особенно чувствительно для Европы.

Напротив, успешный выход региона в фазу новой индустриализации приведет к восстановлению темпов и, что самое важное, сбалансированного характера глобального экономического роста, стимулом к началу «четвертой промышленной революции» в социально разумном формате.

Реиндустриализация Ближнего Востока с опорой на «новую стабильность» неизбежно будет фактором, облегчающим реконструкцию и модернизацию Африки, а это – ключевая задача на период до 2050 гг. Если, конечно, «развитый мир» не собирается бороться с социальными вызовами Африки, в том числе связанными с деятельности радикальных исламистских группировок, у себя дома.

Для России ключевой задачей является уже не просто сохранение возможности сдерживания террористической угрозы «на дальних рубежах» в целях обеспечения не только своей безопасности, но и стабильности во всей Евразии.

Россия должна проводить политику, чтобы экономические цепочки, которые будут сформированы на Ближнем и Среднем Востоке с участием Москвы и ее союзников в Евразии, были бы защищены от «волн нестабильности» и гарантированы Россией с военно-силовой точки зрения.

Военно-силовое присутствие России в Сирии, которое сохранится и после вывода основной части контингента, а главное – инфраструктура военно-силового присутствия, станут ключевым инструментом обеспечения политической и экономической стабильности не только на Ближнем Востоке, но и, возможно, за его пределами.

Вопрос в адаптации этого присутствия применительно к новым условиям. И это – само по себе будет большой и трудной задачей. Но в данном случае важно то, что появляется новая мощная перспектива, которая делает «сирийский проект» Москвы частью не только большой геополитики, но и геоэкономики.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ