Со времен Великой Французской революции, запустившей лозунг «Свобода, равенство, братство!», левое движение Европы успело претерпеть значительные изменения, но тем не менее сохранило свою суть. Идеи левых, такие, как социальное равноправие, улучшение жизненных условий для менее привилегированных слоев общества, ограничение государственного насилия, казалось бы, в условиях начавшегося в 2008 г. экономического кризиса должны были найти отклик у значительной части населения Европы. Однако в решающий момент оказалось, что европейским левым, по сути, нечего предложить в качестве альтернативы существующему мировому порядку. О том, почему сложилась такая ситуация и есть ли у левых шансы победить в Европе, читайте в статье Василия Колташова специально для «Евразия.Эксперт».

Мир после кризиса

Мировой экономический кризис, начавшийся в 2008 г., оказался для левых в ЕС полной неожиданностью. Несмотря на то, что некоторые интеллектуалы предупреждали о нем, это ничего не изменило. Современные европейские левые и теперь не знают, куда и как двигаться.

Первым большим последствием кризиса стала смерть антиглобалистского движения.

Его проповедники называли его альтерглобализмом, намекая на то, что существует некая реалистичная альтернатива неолиберальному порядку на планете. Ее образцом служил, например, налог Тобина – проект сбора с финансовых операций, способный якобы обеспечить деньгами любые социальные программы и снизить неравенство между странами.

Были и иные проекты. Была экологическая и гендерная критика существующего глобального порядка. Более значимыми были антивоенные выступления, носившие преимущественно пацифистский характер. Все это соединялось неорганизованностью и стихийностью, которые якобы воплощали преимущества сетевой организации борьбы над партиями – олицетворением пассивности и коррупции.

Антиглобализм вел оборонительную борьбу против наступления «свободного рынка», транснациональных корпораций и их международных агентов – Всемирного банка, Международного валютного фонда, Всемирной торговой организации и Евросоюза.

В этой борьбе немало было имитации и скрытой за пафосом речей капитуляции. В этой среде рос и распространялся левый постмодернизм. Его компонентами были свобода употребления наркотических веществ, отстаивание прав животных (не путать с защитой их от жестокого обращения) и права каждого выбирать свой пол и модель поведения, связанную с его восприятием.

Все это была безобидная для корпораций и либеральной бюрократии игра, в которой, надо признать, были традиционные и важные вкрапления. Здесь можно выделить борьбу наемных работников и дискриминированных групп людей (безбумажники в ЕС, люди без документов), требование свободы информации, ее копирования и общей декоммерциализации информационного пространства.

В результате антиглобалистский поток объединял в себе прогрессивные и деструктивные начала. Традиционные левые (коммунисты и социалисты) критиковали его за аморфность, что, как не без основания утверждалось, так легко позволяло организаторам форумов идти на сделки с капиталом.

Поражение антиглобализма

Антиглобалистский поток возник из множества ручейков к 2000 г. Это произошло после двух десятилетий растущего на западе разочарования в партиях и даже профессиональных союзах. Однако поток этот устремился не туда: из него ничего не вышло, если не считать нескольких идейно аморфных политических сил, вроде партии «Сириза» в Греции. Движение осталось, но люди в нем начали остывать еще до начала большого мирового кризиса. Причиной тому было явное бессилие альтернативы.

Неолиберальные реформы во всех странах преодолевали сопротивление и шли дальше: происходило сокращении социальных гарантий, увеличивался пенсионный возраст, университеты теряли свое самоуправление, в школах размывалось качество обучения. Антиглобализм не создал мощной международной силы, способной остановить этот процесс. Его национальные представители сдерживали поток антисоциальных реформ, но общество сохранило разочарование в партиях и странную веру в реформы.

В основе всего этого лежало ослабление индустрии и организованного рабочего класса в Европе. Оно началось еще в 1980-е гг. и достигло апогея уже после 2008 г. Многие люди были разочарованы в политике и приняли глобализацию как неизбежное зло. Идеологи глобализации настаивали, что возможности национальной политики будут только снижаться, и нет пути развития без принятия «свободной торговли».

В этой обстановке антиглобализм с его всемирными социальными форумами был попыткой найти глобальный ответ на вызовы времени. Этого ответа не нашлось, его и не могло быть, так как международное (включая европейское) левое движение оказалось слишком слабо.

Упущенный шанс

Слабость левых – вот что проявилось уже на национальном уровне, когда в ЕС начался экономический кризис.

В ряде стран он принял характер бюджетно-долгового кризиса (Греция, Испания, Португалия). Во Франции больше проявился как атака бизнеса на избыточные, по его мнению, права трудящихся и социальные гарантии. Две страны – Франция и Греция – дали примеры действия сил, считавшихся левыми. Эти примеры очень важны для понимания того, что может и, вероятно, будет происходить в других странах Евросоюза. В то же время важно и оформление во Франции «правой» антилиберальной политической оппозиции в лице «Национального фронта» Марин Ле Пен.

Мировой кризис был встречен в Европе как шанс для левых. Ничто сильнее падения рынков в 2008-2009 гг., казалось, не могло доказать: неолиберальный капитализм достиг своих исторических пределов. Эти пределы были реально подтверждены в ЕС тем, что за волной падения рынков последовала череда банковских и бюджетных проблем и ослабление евро.

Еврократия и финансовый капитал не сочли себя обреченными и повели новую атаку на входящие в ЕС государства, навязав им политику «жесткой экономии». Ее главным принципом было экономить на трудящихся и собирать с них больше налогов, а средства пускать на поддержку банков. Бюджетная дисциплина, которую проповедовала Ангела Меркель и Европейский центральный банк (ЕЦБ), не означала, что правительства не будут щедры к финансовым структурам. Они не жалели реальный сектор и торговлю, безжалостно изымая деньги у потребителей, но банки могли рассчитывать на поддержку.

Если в США спасение банков стало при Бараке Обаме делом ФРС, то в Европе это в большей мере легло на плечи правительств еврозоны. А ведь право эмиссии было у ЕЦБ. Так и возник европейский долговой кризис. Он же стал обоснованием новых непопулярных неолиберальных реформ. Во Франции одной из таких реформ стал «Закон первого найма», дискриминировавший молодых граждан и способный в целом понизить оплату труда. Он был встречен яростным сопротивлением левых и профсоюзов. В конечном итоге на выборах одержали победу Социалисты, а президентом стал Франсуа Олланд. Тогда – в 2012 г. многие рассматривали этот «успех левых» как начало их общего наступления в Европе, так как французская партия социалистов имела репутацию самых левых реформистов ЕС.

Левые или правые?

Олланд и его партия очень быстро утратили народные симпатии. Зато вырос авторитет «Национального фронта», куда переместилось немало бывших членов Коммунистической партии Франции. Партия эта деградировала с каждым годом все более, пока в 2017 г. не призвала поддержать Эммануэля Макрона, только чтобы остановить Ле Пен. Однако эти «крайние правые» скорее воплощали французскую радикальную республиканскую традицию, то есть могли быть маркирована как левые.

Неолиберализм не только изменил Европу экономически, но и заменил культурными кодами классовые позиции. Если в XIX и XX столетиях левыми были представители рабочих и мелких собственников, то в XXI веке политологи и пресса стали определять левых по культурным критериям.

Если партия, как французские социалисты, предает материальные и социальные интересы наемных работников, но выступает за права меньшинств – ее маркируют как левую. Верно и обратное. Это-то и сделало правыми тех, кто на деле занял левые позиции.

Больших затрат и усилий стоило европейским финансовым кругам остановить в 2017 г. «Национальный фронт» во Франции. Этому серьезно мешал британский референдум, где в 2016 г. большинство высказалось за выход Соединенного королевства из ЕС. На фоне этого события резко выросло влияние британских левых лейбористов – новых людей, хлынувших в партию ради ее исцеления от неолиберализма. Лидером партии стал их представитель Джереми Корбин. Однако консерваторы сохранили власть, а во Франции стал президентом нужный финансовой элите человек. Прошло немного времени, и он стал центром народного возмущения, что является уже чем-то вроде французской традиции.

Горький опыт Греции

Чуть ранее этих событий Меркель и еврократия одержали очень важную победу. С 2008 г. Греция оставалась на передовой бюджетно-долгового кризиса в Европе. Страну непрерывно унижали и принуждали к различным деструктивным мерам. Среди них был и мораторий на наем государством врачей, сокращение пенсий, рабочих мест, налог на жилье и даже налог на безработных – тех, кто официально не имел места работы, но еще не умер с голоду.

До кризиса молодые греки сетовали: мы поколение 700 евро, как ни старайся, – это предел. К 2016 г. заработная плата в €400 не считалась столь уж плохой. Безработных молодых людей было порядка 60% (на пике кризиса до 70%!). Многие люди уехали из страны. Каждый год происходили забастовки и демонстрации, и вот, наконец, на выборах 2015 г. победили «левые». Партия «Сириза» сформировала свой кабинет.

Глава кабинета «Сиризы» и ее лидер Алексис Ципрас обещал отстаивать национальные интересы в переговорах с ЕС, ЕЦБ и МВФ. Он говорил, что давление долга на страну уменьшится, что ее экономику и народ перестанут душить. По его словам, не могло же такого быть, что в Европе нельзя найти общий язык. Эту позицию критиковала Компартия Греции и радикальные левые группы. Но массам хотелось верить в мирное решение. Они не хотели выхода из ЕС или его разрушения, чего во всех странах требовали левые радикалы и национально-ориентированные силы, такие, как партия Ле Пен.

Ципрас был унижен. Никто не пошел ему на уступки. Он провел референдум. Греки сказали «нет» требованиям кредиторов, но Ципрас их принял. Принять их пришлось даже в более жестком варианте, чем ранее. Его партия раскололась. Он собрал старых политиков из уже опозоренной партии местных социалистов – ПАСОК и вновь выиграл выборы.

Греция была унижена так сильно и так очевидно, что это сразу понизило рейтинг всех европейских левых искателей компромисса с неолиберальной элитой и еврократией.

В Испании избиратели заподозрили, что аналог «Сиризы» – движение «Подемос» – не сможет бороться с ЕС, и это лишь унизит Испанию. В Греции европейские левые понесли еще более серьезное поражение, чем принесло им правительство Олланда во Франции. Умеренные (либеральные) левые показали свою трусость и беспринципность. Они не знали, что делать, не понимали обстоятельств и очень боялись экономической блокады своих стран в случае их выхода из ЕС. Еще страшнее выглядело возможное военное давление. Жуткую картину инфляции обещал отказ от евро. Греки очень рано поняли, что к старой драхме дороги у них нет. Изменилась сама экономика: ЕС загубил местную индустрию и навредил сельскому хозяйству, усилив зависимость от немецких туристов.

Наименьшее из зол

Радикальные левые ЕС – сталинисты и троцкисты – указывали на слабости искателей компромиссов без жалости. Однако на свою беду они ничего не могли предложить. Их формула «Только социализм решит проблемы рабочего класса» (сказал так в 1917 г. Лев Каменев) не годилась для реальной политики.

Потому они могли лидировать в протесте, но куда вести свои буржуазные нации, не представляли. Обросшие имуществом за долгие десятилетия экономического процветания обыватели также чувствовали, что будущее никому не ясно. Аскетического же прыжка через трудности они не хотели. Потому во всех странах выбор делался в пользу наименьшего зла, что лишь усиливало разочарование.

В 2017 г. британские лейбористы усилили свои позиции в парламенте. Во фракции же усилились левые корбианцы. Они агитировали за реформистскую программу, которая повысила бы регулирующую роль государства в экономике, позволила бы сосредоточить в его руках больше предприятий (национализация через выкуп) и расширила бы социальную политику.

Это был красивый кейнсианский или социал-демократический план уходящей из ЕС Британии. Он не учитывал лишь одно: логичная девальвация фунта, ограниченность местного рынка и отчужденность рынка европейского при общей дороговизне британских товаров грозила острым кризисом, а не возрождением индустриальной нации. Британии потребовались бы рынки-партнеры, каковых у нее не могло сразу найтись, тогда как свое финансовое значение в мире она теряла. И без того капиталы утекали во Франкфурт (ФРГ), а элитная недвижимость в долларах дешевела.

В некоторых странах левые могли не обращать внимания на все эти проблемы. Такова была позиция Левой партии в Германии. Здесь много лучше, чем в других частях ЕС, была экономическая ситуация, и левые занимались местными муниципальными и земельными проблемами. Можно было отстаивать мир во всем мире и нерушимость границ, права переселенцев с мусульманского востока, помогать им всеми силами, не забывая высоко оценивать их средневековую идентичность, решать экологические и иные задачи.

Тем временем теракты исламистов перестали кого-либо удивлять в Европе. Это все, естественно, никто не одобрял. Но левые в экономически наиболее благополучных странах ЕС могли более явно, а главное без потерь репутации держаться философии и практики постмодернизма.

Слова и дело

Проблемой европейских левых к 2018 г. оставалась слабость классового движения. Потеряв большую часть индустрии, Европа лишилась и прежней силы рабочего класса с его четкими структурами – профсоюзами и партиями.

Левые партии перешли на слегка замаскированные неолиберальные позиции: фактически все социалисты и социал-демократы (традиционно более умеренные) превратились из реформистов в нечестных либералов. Их нечестность выражается в том, что они рассуждают о трудовых правах, о справедливости и демократии, но в любой важной ситуации сдают позиции.

Они берут на себя продавливание наиболее антисоциальных реформ, заранее обещав избирателям ничего подобного не делать. Радикальные левые стали догматичны. Их организации мумифицировались (термин Антонио Грамши), то есть принялись работать на свое сохранение и воспроизводство, защиту от любой мутации. Это отталкивает от них массы.

Мировой кризис повысил в Европе значение левых организаций, обесценив все игры в антиглобализм и вселенское сочувствие. Но сами партии и движения оказались не на высоте исторической задачи. Открытым остаются вопросы о том, какую стратегию будут в силах осуществить левеющие лейбористы Британии и сумеют ли умеренные левые перенести греческий позор и занять твердую – объединяющую сразу немало стран – позицию по ЕС, замена которого на другой блок стран необходима.

Особое значение имеет ситуация во Франции. Здесь на президентских выборах 2017 г. ярко выступил Жан-Люк Меланшон. Он защищал социальное государство и права французов. Однако его критическая позиция по ЕС отличалась словами «либо» и «если», тогда как развития Франции и роста достатка под властью еврократии не может быть.

Меланшон отказался поддержать во втором туре президентских выборов Макрона. Но он и не поддержал Ле Пен, чья позиция по ЕС была более категорична. Это помогло Макрону победить. Потому в случае Франции, страны с большой левой традицией, остается открытым вопрос, как произойдет отстранение неолибералов и приверженцев ЕС от власти.

Разрыв же Франции с ЕС остается необходимым, как и формирования на месте Евросоюза другого блока государств. Он должен отличаться равенством членов, протекционизмом и невраждебностью к России. ЕС же сейчас фактически является антироссийским интеграционным проектом. На свою беду левые Франции отягощены опытом 1980-х гг. Тогда их коалиционное правительство пробовало нажать на капитал, но сдалось после оттока инвестиций. Этот опыт важен и для Британии, где лейбористы могут через несколько лет оказаться у руля государства.

Возможна ли победа левых?

В 2014 г. экономика ЕС показала неплохие результаты. Однако затем мир накрыла Вторая волна кризиса. Она привела к повторению ситуации Первой волны: евро вновь укрепился не к выгоде европейского производства, а социальный кризис напомнил о себе. В связке с Китаем экономика ЕС в 2017 г. держала равновесие, но неолиберальные реформы не прекращались, хотя они (вопреки рекламе) никак не улучшали ситуацию на рынке труда и уж тем более не содействовали росту благосостояния населения. Не случится чуда и во Франции, где весной 2018 г. прошли стачки и демонстрации против реформ Макрона.

Левые идеи будут популярны и необходимы для борьбы. Однако для успеха они должны будут соединиться с задачами национального освобождения от ЕС, МВФ и неолиберализма в целом, поскольку он не в состоянии обеспечить необходимый рост.

Возможно, когда неудачи европейских левых последних 40 лет будут проанализированы, также будет понято, что эпоха глобализации, а значит, неолиберализма подошла к концу. Для развития нужна другая Европа, а рассуждения о реформировании ЕС должны быть оставлены как пустая фантазия.

Публичная порка Греции еврократией показала, что более не может быть надежды вымолить уступки или реформу ЕС. Но переход левых от обороны к наступлению на многократно раскритикованные неолиберализм и Евросоюз как его воплощение требует другого уровня понимания процессов в Европе и мире. Здесь в той или ной форме логично отстаивание интересов трудящихся как национальных, но вот в чем проблема – смогут ли подняться на такой уровень европейские левые? Может быть, это потребует перестроения всего движения и очищения его?

Кто, где и как поведет эту работу? Готовы ли массы перейти от обороны к нападению? Может ли вообще случиться новый сдвиг в левом движении Европы до начала Третьей волны кризиса (с наибольшим поражением Китая и ЕС)? Какую роль может сыграть здесь Украина с ее деградацией и перманентным социальным кризисом? Что случится в России и какую партию осмелится она сыграть в Европе, если США еще больше нажмут на нее санкциями? Практические ответы на эти вопросы будут влиять на левых Европы и на саму ее судьбу.

Пока же можно ожидать, что европейские левые не смогут извлечь уроков из последних событий, а если это и получится, то организованное с осмысленными целями и задачами контрнаступление на неолиберализм пойдет на национальном уровне. Причем наравне с левыми идеями будут использованы и национальные символы.

Василий Колташов, Руководитель Центра политэкономических исследований