То, что мы традиционно привыкли считать европейскими ценностями, на деле сформировалось далеко не в Европе. На протяжении долгого времени происходила невидимая подмена подлинно европейских ценностей их суррогатами. «Евразия.Эксперт» продолжает публикацию цикла статей руководителя Центра политэкономических исследований Института нового общества Василия Колташова о европейских ценностях. В данном материале будет рассмотрено, какие именно ценности подверглись замене, грозит ли им полное истребление и чем это опасно для европейского общества.

Демократия против мультикультурализма и сословий

По мере либерального наступления четырех последних десятилетий в Европе все активней внедрялось представление: демократия есть мультикультурализм и терпимость. Авторы этого тезиса были готовы объявить любого оппонента крайним правым, реакционером, консерватором, ксенофобом, сталинистом и даже сексистом. Воля большинства и его «нетолерантное мнение» не имели отныне никакого значения, тогда как активное и пассивное избирательное право стало европейской ценностью и фактом именно ради выражения и проведения в жизнь воли большинства. Не устраивающее его не должно было допускаться.

Если большинство считает неприемлемым брак для представителей одного пола, особые права для сексуальных, культурных и религиозных меньшинств, то воплощение его воли демократично. Навязывание сверху неприемлемых для большинства законов и правил антидемократично, противоречит принципу народного суверенитета. Однако либералы всегда исходили из того, что «низы» не могут знать, что будет для них лучше, а потому слово «демократия» не должно обозначать их волю, а тем более исходящую от них власть. За этим подлогом в наше время последовала атака родившихся в англосаксонском мире неолибералов на еще одну крайне важную европейскую ценность – равенство.

Равенство всех граждан стало европейской ценностью в процессе борьбы против сословной системы. В сословном обществе все имели разные права и обязанности. Уничтожение этой системы дало мощный толчок развитию всей Европы.

Сейчас же внедряется чуждый принципу равенства порядок наделения неодинаковыми правами разных групп, что либеральные левые обозначают нередко как позитивную дискриминацию, то есть вознаграждение за притеснения.

Так, к изумлению граждан некоторых стран еврозоны, налоги и прочие обязанности падают на их плечи, а социальный пакет и даже право не работать достается совсем другим, так как они признаны беженцами, тогда как являются только лишь ищущими благ «общества потребления» переселенцами.

Критики подобного положения дел сталкиваются в ЕС с обвинением в нападках на мультикультурализм и терпимость, которые провозглашены европейскими ценностями. Но терпимость является европейской ценностью только в паре с нетерпимостью. Дикость и агрессивность выходцев из отсталых стран или представителей местной реакции (Андерс Брейвик и неофашисты), желание многообразных «культурных групп» прогибать общие законы под себя бросает вызов принципу равенства. А это едва ли заслуживает терпимого отношения. Что касается всеобщего права на мнение, слово и образ жизни по своему вкусу, то все это допустимо лишь если не ущемляет свободу других граждан. Об этом все чаще забывают в ЕС, тогда как европейские ценности родились не из дикости, а в результате триумфа цивилизации.

Мужчины и женщины

Равенство мужчин и женщин перед законом отнюдь не сразу стало фактом и правилом в Европе. Решающую роль сыграли социал-демократы и коммунисты, своим лозунгом эмансипации (освобождения женщин из-под власти мужчин) и обращением к обоим полам как равным вынудившие консерваторов сдать позиции. При этом такие видные левые, как Клара Цеткин и Роза Люксембург критиковали суфражисток – предшественниц феминисток XXI в. – за узость социальных задач и борьбу, скорее, против мужчин и ради карьерных перспектив женщин высшего класса, нежели вместе с мужчинами за лучшую жизнь. Потому равенство полов, эмансипация, а не феминизм являют собой еще одну ценность европейского развития.

Гетеросексуальная семья с равным положением обоих супругов – еще одна ценность, которую оспаривают как фундаменталисты от ислама, так и искатели новых «передовых» форм брака. Однако, принимая многообразие эротических отношений, общество едва ли способно отказаться от этой ценности, учитывая и то, что существует право детей на воспитание в нормальной семье, а не в среде экспериментаторов. Но либералы исходят из того, что и здесь «низы» не знают своего блага. Потому они продолжают наступление, буквально насилуя общество, что показало введение брака для сексуальных меньшинств во Франции вопреки воле практически всего населения. И нам не следует принимать фальшивое за истинное.

Внедрение подменных ценностей разрушает жизнь мужчин и женщин, взятых в отдельности. Им пытаются навязать новые «гендерные роли», и это означает не просто дать новые границы отношений, но и подавлять сексуальность и личность.

Это вполне в духе протестантизма, но едва ли может считаться континентальной ценностью. Практика изъятия детей из семьи является еще одной формой атаки либералов на европейские ценности. И хотя проблема жестокого обращения с детьми существует, это не лишает их права на жизнь вместе с родными людьми, а воспитание и обучение едва ли может пока обходиться без принуждения.

Социальное государство как достижение

Если в XIX в. во Франции родилось понятие «социальная республика», то в XX в. появилось социальное государство. Его триумф произошел после Второй мировой войны в условиях угрозы повторения Великой депрессии 1929-1933 гг., в подобие чего при попустительстве правительств мог перерасти экономический кризис 1948 г. Суть социального государства состояла в том, что главной функцией государства становилась забота о человеке – его здоровье, его старости, детях (детские сады, школы, бесплатное образование). Частью социальной политики стало обеспечение жильем, предоставляемым людям в аренду. Субсидии, пособия, льготные кредиты – все это его черты.

Социальное государство стало возможно по двум причинам. Во-первых, к 1930 г. вместе с численностью выросло потребительское значение рабочего класса и примерно с 1945 г. экономически необходимой стала его поддержка как массового покупателя, что и создало общество потребления. Во-вторых, эта многочисленная группа населения была неудовлетворена своим положением и стремилась к перераспределению общественных благ в свою пользу. Социальное государство, в отличие от государства «ночного сторожа», решало эту задачу. Решало еще и потому, что экономика требовала регулирования, и стимулирование спроса (в определенных границах) было частью этой политики.

Неолибералы всегда атаковали социальное государство. Они провозглашали, что оно производит паразитов, а регулирование – душит рынок. Свобода в трактовке либеральных авторов несовместима с патернализмом. Однако подлинное европейское понимание ее не является либеральным или англо-саксонским.

Общественный договор между «низами» и «верхами» включает поддержание и развитие социальной системы, без которой не может быть уже развития наций и повышения качества рабочей силы, говоря грубым языком экономики. Европейская ценность – это не минималистическое государство либералов, а государство, максимально ответственное перед обществом.

Насилие, принуждение, смертная казнь

Французский историк Фернан Бродель отмечал, что старый порядок в Европе старался дозировать насилие. Например, из бунтовавших крестьян казнили немногих, но так, чтобы у всех остальных кровь стыла в жилах от ужаса. Страшные пытки и смертные казни, порка и тому подобное «воспитание» были нормой вплоть до конца XVIII в. Именно тогда была опрокинута эта практика, и было (сперва во Франции) официально признано человеческое достоинство. Уничтожило ли это насилие? Оно не могло исчезнуть, но запрет на физическое насилие (не принуждение!) стал важной европейской ценностью.

Англия очень долго не желала признавать новшеств. Солдат здесь перестали пороть лишь в 1870-е гг., когда почти всюду на континенте это уже считалось позорным. Но дело не сводилось к запрету порки и мучительных казней, была проведена граница между принуждением и допустимым насилием. В современном общество многое делается по принуждению: так, ребенок идет в школу не по доброй воле, а по требованию закона и указанию родителей. Все люди подчиняются правилам и соблюдают табу, установленные обществом. Их нарушение должно вести к возрастающему ограничению свободы нарушителя. Со временем была осознана необходимость воспитания. При этом отказ от смертной казни едва ли может считаться европейской ценностью. Ибо нестерпимые для общества преступления, как массовое убийство Брейвика или действия религиозных террористов, едва ли заслуживают сохранения жизни для преступников. Общество не нуждается в перевоспитании убийц.

Не все исправимо – такова последняя граница европейского гуманизма, которую либералы поставили под сомнение.

Гуманизм в их трактовке стал индивидуалистичным, отрицающим общественный интерес и право, тогда как именно это лежит в основе другого, европейского по рождению гуманизма. Он предполагает ограниченную, а не расширяемую без конца терпимость. И здесь воля большинства, выраженная в форме негласного договора, есть основа всего.

По этой логике принуждение и насилие не ставятся под запрет. Унижение личности запретно. Запретно физическое наказание, запретно избиение (воспетое ныне в американском кино), но не удаление зла. Потому возникшие в Европе ценности не исчезли и теперь, а являются незримой основой сопротивления неолиберализму и американизации общественной жизни.

Василий Колташов, руководитель Центра политэкономических исследований Института нового общества