Первый президент Казахстана Нурсултан Назарбаев сложил с себя полномочия формального главы государства, однако в его руках остается значительная власть. Экс-президент по-прежнему является председателем партии «Нур Отан», членом Конституционного совета и председателем Совета безопасности страны. Несмотря на это, уход Назарбаева с поста президента неизбежно скажется на процессах евразийской интеграции в свете различных внутренних и внешних факторов. Каким образом – читайте в статье профессора НИУ «Высшая школа экономики» Дмитрия Евстафьева специально для «Евразия.Эксперт».

Уход Нурсултана Назарбаева с поста президента Казахстана при всем понимании, что это действие является не более чем стратегическим маневром, направленным на обеспечение более устойчивых и контролируемых механизмов передачи власти, стал важнейшим событием в жизни Новой Евразии.

Это событие неизбежно отразится на процессах евразийской интеграции не только в силу того, что Назарбаев был одним из наиболее активных сторонников идеи евразийской интеграции, но и потому что в силу структурных особенностей евразийского пространства (выпадение из общеевразийских экономических процессов Украины и Молдовы) именно Казахстан становится структурным центром интеграции и фокусом, где сходятся линии воздействия ключевых глобальных внешних сил.

От сохранения устойчивости и управляемости политических процессов в Казахстане зависит чрезвычайно много не только с точки зрения развития Центральной Азии, но и в более широком контексте развития политических и экономических процессов на Среднем Востоке.

Предварительная констатация

Процессы в Казахстане будут иметь высокую степень интернационализации, которую высшее руководство во главе с Назарбаевым попытается ограничить, хотя, вероятно, часть элитных групп заинтересована в прямо противоположном направлении развития.

Уход Назарбаева с формально руководящего поста привел к существенному расширению его личной свободы маневра. Но в более широком и длительном контексте это грозит нарастанием внутренней напряженности внутри элиты, грозящей значимыми публичными всплесками, а также обострением конкуренции внешних сил за влияние в Казахстане.

Казахстан находится лишь в начале крайне сложного процесса, ключевым элементом которого будет не столько кандидатура формального и/или фактического преемника казахстанского лидера (хотя бы потому, что практически при любом сценарии этот «преемник» будет относительно слабым и зависимым от конфигурации внутри казахстанской элиты), сколько среднесрочная внешнеэкономическая и внешнеполитическая ориентация Казахстана, а значит, и степень его вовлеченности, но уже явно не лидерства в процессах евразийской интеграции.

Ключевой вывод из событий в Казахстане не сводится к констатации, что страна в среднесрочной перспективе будет погружена в сложные процессы перестройки внутренней политической, и, как следствие, экономической архитектуры.

В обществах, по стадии развития государственности схожих с Казахстаном, политическая власть определяет экономические приоритеты, а не наоборот, а внутренняя ситуация будет осложняться внешней интернационализацией.

В ловушке многовекторности?

Внутриполитический маневр Назарбаева происходил в усложняющемся внутриполитическом и внутриэкономическом контексте. Главной заслугой казахстанского лидера считается формирование системы политического нейтралитета и экономической многовекторности, что, безусловно, соответствует действительности.

Но экономическая многовекторность Казахстана стала естественным результатом включенности экономической системы этого государства в различные по своей природе и характеру экономические процессы, хотя возможности классической пространственной многовекторности для Казахстана оказываются сильно ограниченными.

Многовекторность для стран с относительно малой экономикой и сырьевой направленностью развития становится вопросом управления внешней эксплуатацией природных ресурсов и человеческого капитала. Казахстан как экономическое пространство оказался включен в целый ряд принципиально различных, в том числе и геоэкономических, процессов:

• Формирование экономического пространства вокруг китаецентричного логистического проекта «Великий шелковый путь».

• Формирование центра экономического роста в Прикаспии с ведущей ролью России и Ирана.

• Возникновение и постепенное укрепление «западного вектора» китайской экономического экспансии, проявляющегося в том числе в усилении последние два года китайской инвестиционной активности в Казахстане.

• Формирование новой системы углеводородных коридоров для обеспечения европейского энергетического рынка.

• Несколько волн попыток Турции и турецкого торгового и промышленного капитала создать собственную сферу экономического (и идейного) влияния вокруг турецких корпоративных структур.

• Процессы перераспределения влияния в Центральной Азии и локальной политической конкуренции с Узбекистаном.

• Попытки части казахстанской элиты сохранить хотя бы минимальную динамику евразийских экономических процессов.

Учитывая снижение заинтересованности России в стимулировании экономической интеграции в Евразии, экономическая многовекторность была единственно возможным вариантом действий казахской элиты, нацеленной на сохранение своего суверенитета и контроля над ресурсами.

Назарбаев, обеспечив для Казахстана во второй половине 2000-х и в начале 2010-х гг. экономическую многовекторность, логикой экономических процессов и настроений в элите вовлек Казахстан в процесс формирования многовекторности политической. Это быстро сделало Казахстан объектом манипулятивной политической игры со стороны внерегиональных сил и стало создавать для Казахстана, его элиты и его руководства (в персонифицированном плане – семьи и ближайшего окружения Назарбаева) значимые точки уязвимости.

Внешние игроки, прежде всего США, этим активно и жестко пользовались. Причем степень откровенности в использовании этих уязвимостей явно росла. Казахстан и его элита оказались более чем уязвимы для правовых и информационно-политических манипуляций со стороны США.

Это приводит нас к выводу о том, что субъектность Казахстана в политических и экономических процессах в последние годы поступательно сокращалась, и крайне маловероятно, что новый лидер Казахстана, даже после того, как транзит власти завершится не только формально, получит возможность существенно эту субъектность расширить.

Главной задачей нового лидера будет укрепление собственной практической легитимности и купирование почти неизбежных общественных «афтершоков», вызванных перераспределением власти и ресурсов.

Будущее евразийской интеграции

Ожидается регионализация процессов экономического роста и возникновение вокруг Новой Евразии нескольких активных центров экономической консолидации, наиболее выраженным из которых, безусловно, становится условно «восточноазиатский». Существенное воздействие на экономические и социально-политические процессы в Евразии будут оказывать и формирование логистического индустриального коридора «Север-Юг», и общее переформатирование экономической и политической архитектуры Ближнего и Среднего Востока.

Уход Назарбаева с поста президента Казахстана, конечно, отразится на процессах евразийской интеграции. И, вероятно, правы те, кто говорит, что трансформации в Казахстане приведут к замедлению этих процессов.

Но замедление общеевразийских процессов началось еще в тот период, когда лидер Казахстана и не думал покидать свой пост, став закономерным результатом и концептуального, и институционального кризиса евразийской интеграции. А отчасти – и результатом пресловутой многовекторности.

С 2015 г. очевиден кризис евразийской институциональности, во многом предопределенный трансформациями внешней политики и экономической ориентации Казахстана. Назарбаев также уже как минимум с 2015 г. отходил в сторону от активного личного участия в евразийских процессах. Казахстанский лидер пришел к выводу, что евразийская интеграция уже не может рассматриваться как главный, а тем более безальтернативный вектор реализации геополитического статуса Казахстана и его личного статуса как глобального геополитического игрока.

С этого времени наблюдается и существенное усиление «национального» компонента в политических процессах в Казахстане, вероятно, призванного создать новую опору для политической системы. Конечно, существенную роль в стагнации процессов евразийской интеграции сыграл и резкий спад интереса, практически разочарование российских элит в этом процессе на фоне политического нейтрализма, проявляемого евразийскими союзниками России по отношению к политическому противостоянию России и «коллективного Запада».

Сейчас Новая Евразия не является глобально или субглобально значимым игроком в процессах формирования регионализированных центров экономического роста и геоэкономического влияния. Евразия как экономически значимый регион может превратиться во вторичный объект интереса со стороны «ядер», в территорию, рассматриваемую, как источник сырья, рынок и пространство для размещения производственных мощностей для обслуживания собственного рынка с меньшими производственными затратами, но никак не значимую часть новых «ядер» экономического роста, обладающую полноценным экономическим и политическим суверенитетом и влиянием на как минимум региональные процессы.

Но насколько можно в принципе сохранить в Евразии центр экономического роста, не только несущий элементы интегративности, ослабевшие за последнее время, но и опирающийся на внутрирегиональные источники роста и хотя бы отчасти на инвестиций?

Пока мы наблюдаем, что экономический рост в Евразии носит преимущественно контекстный характер, становясь все более зависимым от внешних стимулов.

Процессы реиндустриализации постсоветского пространства, способные стать основой для евразийской интеграции в условиях «выгорания» советской экономической интегративности, пока не запущены.

Учитывая, что Казахстан по объективным внутриполитическим и внутриэкономическим соображениям перестает быть драйвером евразийской интеграции, встает вопрос о механизмах, как минимум, сохранения достигнутого уровня интеграции для развития в случае возникновения благоприятных условий на следующем этапе.

«Интеграционная пауза», обсуждаемая на экспертном уровне, в результате процессов в Казахстане становится реальностью. И главным становится вопрос, чтобы эта пауза не привела к разрушению уже достигнутого уровня взаимодействия, особенно в результате внешних манипуляций.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ