Совсем скоро исполняется восемь лет конфликту в Сирии – самому долгому порождению «Арабской весны». В ситуацию оказался тем или иным образом втянут целый ряд государств: Саудовская Аравия, Турция, Катар, Израиль, Иордания, Ливан. Сирия стала полигоном для столкновения сверхдержав – США и России, а в последнее время на арене появился Китай. Кандидат исторических наук Павел Потапейко специально для «Евразия.Эксперт» проанализировал, кто из многочисленных акторов смог за годы конфликта упрочить свои позиции в регионе, а кому война принесла лишь потери.

К началу 2019 г. правительство Асада, которого «демократическая общественность» хоронила, смогло восстановить контроль над двумя третями страны. Как известно, важнейшим фактором стала помощь России, а также Ирана. Порядка четверти Сирии контролирует фактический союзник Асада – Демократическая федерация Северной Сирии, или Рожава, где основной силой являются курдские отряды. ДФСС смогла заручиться поддержкой и США, и России, считавших ее наиболее эффективной силой в боях с ИГИЛ* (организация запрещена в России)*. Москва озвучивала на переговорах ее идеи, США называли надежнейшим союзником. Опыт ДФСС может оказаться ключом к послевоенному устройству Сирии. Правительство, официально не признавая ее, начало сотрудничать, его войска ведут вместе с силами ДФСС операции в провинции Алеппо, куда вошли турецкие части.

Асад и ДФСС в сумме заняли до 90% страны. А что же ИГ*, в 2015 г. владевшее солидной частью Сирии и Ирака? После поражений 2016-2017 гг. его остатки удерживают крошечный пятачок на берегу Евфрата у иракской границы, на карте не сразу разглядишь.

А пресловутая «умеренная демократическая оппозиция», которую ряд стран Запада в свое время поспешил провозгласить легитимной властью? Идлиб, ее оплот, перешел под контроль фундаменталистов, главной силой среди которых является «Ахрар аш-Шам». Они контролируют примерно 5% Сирии. У «Свободной сирийской армии» осталась там пара анклавов. Также ее отряды сконцентрированы в пустыне на юго-востоке страны, у границы с Иорданией, где американцы создали военную базу у погранперехода эт-Танф.

Так что Асаду и ДФСС, научившимся договариваться, осталось покончить с «идлибским котлом» (против чего Западу будет сложно возражать без передергивания фактов, поскольку там остаются почти одни джихадисты) и с последним бастионом ИГ* на Евфрате (это ни у кого возражений не вызывет).

Но затем придется решать деликатный вопрос с прикрытыми американским присутствием «последними демократами» в эт-Танфе и еще более сложную коллизию с турецкими войсками в Африне.

Беженцами стали почти 7 млн человек. Кто-то вернулся, но, по данным ООН, их 6,6 млн в 45 странах. В основном у соседей: половина в Турции, почти 1 млн в Ливане, свыше 600 тыс. в Иордании. До ЕС добралось меньшинство, но в одной Германии их 530 тыс.

Чего добились США

Именно Вашингтон стоял за борьбой с законным правительством САР. Возглавил коалицию из примерно 60 стран, куда не допустили Россию. При этом вооружал любую оппозицию – в итоге оружие доставалось джихадистам. Включая ИГ*, что признавала и госсекретарь Хиллари Клинтон. Госдеп отвечал за «нелетальную» помощь (продукты питания и т.д.), а ЦРУ – за секретную программу вооружения и подготовки повстанцев. Трамп, придя в Белый дом, прекратил все это, в том числе и «помощь на восстановление» в размере $230 млн, заявляя, что у Америки «очень мало интересов в Сирии, кроме уничтожения ИГ*». Но сохранил (пока) контингент как в эт-Танфе, так и в Рожаве (где осталось несколько сотен военнослужащих «спецсил»). И в 2017 г. приказал нанести удары по сирийской авиабазе в ответ на предполагаемое применение химоружия.

А в декабре президент удивил союзников, объявив об одностороннем выводе американских войск: «Мы победили ИГИЛ* в Сирии». Его советники дезавуировали это.

Администрация Трампа посылает противоречивые сигналы по мирному соглашению и сохранению Асада. Но стремится удалить из Сирии иранцев и «Хезболлу».

Администрация Барака Обамы ввела санкции уже в апреле 2011 г., в июле госсекретарь Клинтон заявила, что Асад утратил легитимность. В августе опубликовано заявление Обамы, поддержанное Лондоном, Парижем и Берлином, где говорилось: «Президент Асад должен осуществить переход к демократии или уйти». В тот же день Обама распорядился заморозить все счета правительства САР в пределах юрисдикции США, запретил американцам вести дела с ним и импортировать нефтепродукты.

В 2012 г. ЦРУ советовало поставщикам оружия, каким группам его поставлять, распределяло оружие вплоть до противотанковых установок. А госдеп передал оппозиции $15 млн. В 2013 г. США удвоили «нелетальную» помощь повстанцам до $250 млн, заявив, что Дамаск применил химическое оружие против оппозиции. В августе 2013 г. после истерии вокруг якобы устроенной Асадом химической атаки в Гуте СМИ ожидали уже и нанесения ударов. Но Обама не решился, что вызвало раздражение части истеблишмента.

В конце 2013 г. исламисты покинули Свободную сирийскую армию (ССА) и создали Исламский фронт (ИФ) при поддержке Саудовской Аравии, который начал бои с ССА. Американцы приостановили поставки, когда ИФ присвоил склады оппозиции. А в 2015 г. сами вошли в Сирию.

К 2015 г. истеблишмент США стал обсуждать прекращение поддержки оппозиции. Начали переключаться на курдов. Осенью того года, после вступления России, Обама выделил помощь им, а Пентагон прикрыл программу подготовки повстанцев стоимостью в $500 млн как не достигшую цели. В июле 2017 г. новая администрация закрыла программы ЦРУ по поддержке сирийской оппозиции. По мнению The Washington Post, все они провалились, вытянув из бюджета сотни миллионов долларов. В апреле 2018 г. глава МИД Саудовской Аравии Адель эд-Джубейр сообщил, что обсуждает с США замену их 2-тысячного контингента войсками своей страны и Катара.

В это время американские эксперты Конор Финнеган и Луис Мартинес опубликовали онлайн-аналитику «Что США делают в Сирии». Они пришли к выводу, что, несмотря на слова Трампа, присутствие американского контингента все же затянется надолго. К весне 2018 г. его численность выросла до 2 тысяч – с 500 в начале 2017. Он помог взять «столицу» ИГ* Ракку в мае 2017 г., после чего разгром «халифата» стал вопросом времени. К декабрю 2017, по данным ООН, на освобожденные от него территории Сирии вернулось 715 тыс. жителей. Однако начались столкновения американцев с войсками «режима»: летом 2017 г. они впервые с 1999 г. подбили самолет с экипажем. А в феврале 2018 г. нанесли удар по подразделению, куда входили россияне – заявлялось, что в ответ на их огонь. По данным МИД РФ, погибли российские военные.

Глава центрального командования США генерал Джозеф Вотел в апреле 2018 г. заявил, что предстоит самое сложное – «стабилизация» освобожденных районов. Это курируют 11 чиновников госдепа и USAID, надзирая за разминированием и разбором руин.

Финнеган и Мартинес приходят к выводу: пусть Трамп и объявил о скором выводе войск, но коль скоро сроки не указаны, по сути ничего не изменилось.

В сентябре 2018 г. в The Washington Post вышла аналитика Мисси Райан, Пола Сонна и Джона Хадсона «В Сирии администрация Трампа ставит новую цель – уход Ирана». По оценке журналистов, открыта новая страница участия США в сирийском конфликте – теперь целью стало «положить конец иранской экспансии». Помощник по нацбезопасности Джон Болтон и спецпредставитель госдепа по Сирии Джеймс Джеффри заявили в сентябре, что «военная миссия» продолжится, пока Иран не выведет военных и добровольцев. Впервые официально были увязаны стратегия США по Сирии и Ирану.

Авторы анализа сомневаются, что Иран откажется от плацдарма у берегов Средиземного моря, в который вложено так много. В Сирии, по ряду оценок, по линии Корпуса стражей исламской революции не менее 10 тыс. бойцов, включая добровольцев.

Аналитик Атлантического совета Фейсал Итани считает, что Вашингтон рассчитывает на долгий переговорный процесс и не менее долгую наземную «миссию»: «Мы или вводим людей в заблуждение, а сами остаемся, либо обманываем сами себя в расчете на успех переговоров».

После заявления Трампа официальные лица избегали комментариев по времени вывода, хотя ранее Пентагон утверждал, что это произойдет после освобождения занятых ИГ* территорий и их «стабилизации». Сейчас речь идет уже о «стабильности во всей Сирии». В сентябре 2018 г. министр обороны Джеймс Мэттис заявил, что войска останутся, пока не обеспечат способность «местных сил» предотвратить восстание, подобное иракскому после вывода войск в 2011 г. Болтон говорит о создании Ираном дуги Ирак – Сирия – Ливан до границ Израиля.

Такие эксперты, как бывший посол в Турции и Финляндии Эрик Эделман и сотрудник Института Ближнего Востока Чарлз Листер, указывают: цель США – не позволить Ирану доминировать в регионе.

Но многие аналитики выражают скепсис. Бывший куратор ближневосточной политики Белого дома при Обаме, ныне глава Международной кризисной группы (НГО, занимающейся «горячими точками») Роберт Мэлли считает: «Думать, что Иран можно заставить уйти в обозримом будущем – иллюзия». Тегеран вложил десятки миллиардов в Сирию и потерял там тысячи бойцов. Эксперт Института американского предпринимательства Фред Каган уверен, что одних санкций мало: «Если мы хотим добиться целей, обозначенных Болтоном и другими, надо делать что-то еще».

Авторы говорят: неизвестно, как президент поведет себя в случае столкновений с иранцами. А что будет в случае системных ударов по американцам, вроде иракского сопротивления? Или ударов союзников Ирана по поддерживаемым США силам?

Реакции истеблишмента на заявление Трампа о выводе контингента посвящена опубликованная в декабре 2018 г. в The New York Times статья «Трамп собрался выводить американские войска из Сирии, объявив о победе над ИГИЛ*». Ее авторы Марк Лендлер, Хелен Купер и Эрик Шмитт обвиняют президента в «уступке стратегически важной страны» России и Ирану. Вопреки мнению своей команды, он намерен выполнить обещание вернуть солдат домой. Но решение, опубликованное в его твиттере 19 декабря, подрывает всю ближневосточную стратегию, огорчает союзников и ставит под удар сирийских курдов. Авторы делают акцент на «спонтанности» шага Трампа и ярости на Капитолии. Ее разделяют и некоторые республиканцы, в т.ч. сенатор от Южной Каролины Линдси Грэм: «Если бы такое сделал Обама, мы бы его тут же растерзали». Грэм и еще 5 сенаторов от двух партий направили президенту письмо, призвав пересмотреть решение и предупреждая, что его реализация вдохновит как остатки ИГ*, так и Асада, Иран и Россию. Если курды уйдут к Асаду, пишет сенатор в твиттере, это будет кошмар для Турции и Израиля. А Нэнси Пелоси (готовившаяся в это время занять кресло спикера ПП) заявила, что президент руководствуется личными целями.

Авторы подчеркивают раскол между Трампом и истеблишментом по Сирии.

Если президент говорит о борьбе с ИГ*, то генералы и дипломаты считают, что у Америки интересы там сложнее. Министр обророны Мэттис и другие доказывают, что, если Америка «бросит курдов», ей перестанут верить союзники в борьбе с терроризмом. Генерал Вотел и представитель в коалиции против ИГ* Бретт Макгерк (Brett McGurk) решительно против ухода: Америка оставляет курдов беззащитными перед турецким вторжением, а Асад теперь точно усидит. На брифинге в госдепе в декабре Макгерк заявил, что «миссия не окончена», противореча шефу. Многие уверены, что Трамп решил отвлечь внимание от своих проблем. Но экс-посол в Дамаске Роберт Форд замечает: присутствие контингента не сдерживало ни рост иранского влияния, ни боевые действия.

Под самый Новый год в той же The New York Times вышла статья известной колумнистки Меган Спесиа (Megan Specia) «Кто выиграет и проиграет от планируемого Трампом вывода войск из Сирии». К числу победителей она относит Россию, Иран и Асада. Асад «усилит хватку» и контроль над «разоренной страной». Иран создал там прочные позиции, перекроив геополитику Ближнего Востока и создав коридор к «Хезболле» в Ливане с перспективой новой войны с Израилем. Выигрывает и Россия. Относительно скромные затраты окупились, она преумножила влияние на Ближнем Востоке, восстановила роль глобального игрока.

К проигравшим, по мнению Спесиа, относятся курды, которых Америка бросает на произвол судьбы. ДФСС не одобрила идею в заявлении от 20 декабря: возникнет вакуум, который может дать ИГ* возродиться. Израиль также среди проигравших, для него вывод войск – чистый бонус Тегерану. Но главное, считает она, в проигрыше граждане Сирии. Перечисляет их страдания (очевидно, забыв, что причиной стал «демократический зуд», разжигавшийся той же Америкой) и выстраивает цепочку: вывод войск в итоге приведет к гуманитарной катастрофе. Организации, оказывающие помощь сирийцам, опасаются турецкого наступления. В частности, об этом говорит бывший глава британского МИД Дэвид Милибенд, возглавляющий одну из них.

В те же дни в той же газете вышел текст Бена Хаббарда «Курды Сирии, чувствуя, что США их предали, просят о защите Асада». Он тоже пишет о предательстве союзников. Забывая, что ДФСС сотрудничает с Асадом. Курдские «Отряды народной самообороны» 28 декабря обратились к Дамаску с просьбой выдвинуть войска к Манбиджу у турецкой границы. Открывается путь к контролю Асада над всей Сирией. Ряд американских официальных лиц были в шоке и ярости, по словам источника в Вашингтоне.

А прозападной оппозиции теперь, по мнению The New York Times, остается надеяться только на небольшой контингент британцев, французов и норвежцев. Она на грани исчезновения. «Американцы ударили нас в спину», говорит Мухаммед Джабр, один из командиров, «они просто играли с нами». Мухаммед эт-Талаа, другой командир из эт-Танфа, заявил, что уход американцев отдаст Сирию «на серебряном блюде» Ирану. «Я думаю, у них (оппозиции – прим. автора) теперь лишь один вариант: согласиться на то, что предлагает Асад», считает Рэнда Слим из Института Ближнего Востока.

Евросоюз

Великобритания настаивала на уходе Асада с августа 2011 г., с 2012 г. вела в Сирии тайные операции, помогала оппозиции, делилась разведданными с баз на Кипре, сообщала Турции сведения о перемещениях сирийской армии, а та передавала их ССА. В августе 2013 г. в палате общин прошло голосование по удару по Сирии из-за химоружия. Предложение тогдашнего премьера Дэвида Кэмерона едва не прошло: 285 против, 272 за. В ноябре 2015 г. Лондон поддержал предложенную Парижем резолюцию ООН, обязывающую принять все меры в борьбе с ИГ* и «ан-Нусрой»*, она была единогласно принята. Парламент после этого поддержал авиаудары по ИГ*, в декабре последовал первый (с тех же баз на Кипре). САР призвала Лондон следовать примеру Москвы и координировать свои действия с войсками Дамаска. Британцы дислоцированы на базе эт-Танф.

Франция по привычке несет за Сирию «особую ответственность» как экс-обладательница мандата Лиги Наций. The Guardian считает ее самой активной из западных стран. В 2012 г. предоставила оппозиции «нелетальную» помощь (как и Лондон). В августе 2013 г., когда Дамаск обвинили в применении химоружия в Гуте, Париж призвал к интервенции, в 2014 г. президент Франсуа Олланд признал факт поставок оружия повстанцам. В сентябре 2015 г. Франция начала авиаудары. После терактов в Париже в ноябре 2015 г. усилила их, координируя с американцами. В августе 2018 г. президент Эммануэль Макрон отверг возможность для Асада остаться у власти: тот вот-вот устроит гуманитарную катастрофу. И выразил надежду, что от этого удержат Россия и Турция.

Канцлер Германии Ангела Меркель считает, что без России на Асада не повлиять. Приняв с визитом Владимира Путина, она позвонила Трампу и стала настаивать на посредничестве России в удержании Дамаска от уничтожения «идлибского котла». Запад больше всего заботит теперь, добьют ли этот последний оплот некогда шедшей к успеху оппозиции.

Чего они все добились? Кроме волны беженцев в ЕС, ощущения фиаско, мощного резонанса от помощи Москвы законному правительству одной из стран-жертв «арабской весны», которую они приветствовали? Геополитически Запад в проигрыше. И уже говорит, что Асаду «могло бы найтись место» в переходном периоде.

Что выиграла Россия

Вмешавшись напрямую в ситуацию в сентябре 2015 г., Россия сохранила важного союзника и вернула статус сверхдержавы. Не говоря уже о деталях: авиабаза в провинции Латакия и военно-морская база в Тартусе (которой еще Асад-старший разрешил пользоваться СССР в 1971 г.). Москва поддерживает урегулирование на основе широкого консенсуса, но не отвергает идею автономии ряда регионов, одобряя реформы, проводимые в Рожаве. По мнению аналитиков, США и Россия соперничают за курдов.

Москва подчеркивала, что вмешательство направлено против ИГ*, «Ан-Нусры»* и «Ахрар аш-Шам». США в октябре 2015 г. подписали с ней секретный меморандум о взаимопонимании, чтобы избегать воздушных инцидентов. Уже через 2-3 месяца высокие лица в Вашингтоне в беседах признавали, что Россия добилась главного – стабилизации «режима», причем ценой небольших потерь. А после встречи в ноябре 2015 г. Путина с аятоллой Хаменеи Россия и Иран выработали единую линию по Асаду.

Отмечают и еще одно нерадостное для Вашингтона последствие – Москва теснит США на ближневосточном рынке оружия, считавшемся их вотчиной.

Она показала свою военную мощь. По словам главы «Рособоронэкспорта» Александра Михеева, спрос на продукцию российского ВПК (особенно на С-400) заметно вырос. Даже такие давние союзники США, как Саудовская Аравия и Катар, проявляют интерес, что отмечает, в частности, в интервью немецкой Deutsche Welle профессор Лондонской школы экономики, американский ливанец Фаваз Жержес. По его мнению, вместо лидерства администрация Трампа показывает трения с союзниками. Особенно это заметно по Турции, которая дала понять, что намерена приобрести С-400. В июле 2018 г. конгресс США заблокировал поставку истребителей F-35, частично уже оплаченнных Анкарой.

На стадии переговоров по приобретению С-400 находятся Марокко с Ираком. Египетский бригадный генерал Самир Рагеб (глава Арабского фонда развития и стратегических исследований) заявил Deutsche Welle, что С-400 – хорошая альтернатива Patriot: «Российские ПВО превосходят по возможностям и показателям». Пентагон в ярости: США предупредили, что не потерпят приобретения странами региона новейших российских вооружений. Госдепартамент грозил применить санкции (куда же без них). Эксперт Института Брукингса и экс-куратор политики санкций госдепа при Обаме Ричард Нефью сказал Deutsche Welle, что у союзников будут проблемы, если они попробуют включить в свой арсенал С-400. По мнению аналитика Аарона Мехты, «в Сирии США многое поняли о возможностях России». Они резко выросли, признают в Пентагоне.

Выигрыш Ирана

Тегеран с самого начала решительно встал на сторону законной власти в САР. Ее выживание для него критически важно. Он оказывает логистическую, техническую и финансовую помощь, тренирует армию, содействует разведданными, направляет военспецов. К концу 2013 г. их было, по оценкам, до 10 тысяч, однако Джубин Гударзи из Университета Уэбстера считает это большим преувеличением с подачи оппозиции, на самом деле их менее тысячи. Гораздо больше шиитских добровольцев. С 2012 г. включилась и «Хезболла». Участие в операциях в Сирии пользуется поддержкой общественного мнения Ирана. Но тот заинтересован в урегулировании – поддержал переговоры в Женеве и выступил соорганизатором переговоров в Астане вместе с Россией и Турцией.

20 января 2019 г. на иранском ресурсе появилась аналитика «США не приобрели ничего, потратив в Ираке и Сирии $7 млрд, по словам иранского командующего». Она посвящена выступлению в Тегеране перед генералитетом председателя комитета начальников штабов генерал-майора Мохаммада Бакери.

Бакери отметил, что США затратили огромные деньги, а Иран – несопоставимо меньше, но достиг неизмеримо больше.

Главное – прорыв в борьбе с «такфирийским терроризмом», устранение ДАИШ*. «Страны, создавшие террористические группировки, сегодня выстроились в очередь открыть свои посольства в Сирии и Ираке».

Интерес представляют комментарии читателей к этим публикациям. Судя по никам, участвовали как арабы и иранцы, так и англосаксы. Основная тема: Америка может себе позволить терять деньги в Сирии, так как их печатает в любом количестве или «доит коров» в лице монархий залива, как написал один пользователь.

На том же ресурсе под Новый год опубликован материал, посвященный выступлению замкома КСИР бригадира Хосейна Салями на конференции «40 лет противодействия заговорам» в Тегеране. Тот назвал решение Трампа «однозначным отступлением» и «похоронами политики и стратегии США в регионе».

Живущий в США бывший иранский дипломат Мансур Фарханг оценивает помощь Ирана Сирии с 2012 г. в $30 млрд, включая финансирование шиитских ополченцев и кредиты. Сам Иран (в лице советника Хаменеи по внешней политике Али Акбара Велаяти) говорит о $8 млрд в год (т.е. в сумме более $50 млрд).

С 2013 г. иранские военные, включая КСИР, потеряли в Сирии более 2,1 тыс. чел., в том числе нескольких генералов, но не считая связанных с Ираном шиитов-добровольцев. Те включают отряды «Басидж», афганцев, пакистанцев, палестинцев и иракцев. Дроны иранского производства к октябрю 2018 г. нанесли по позициям ИГ* свыше 700 ударов. The Guardian и другие западные СМИ писали о предоставлении Тегераном Дамаску оборудования для подавления волнений и технологий мониторинга. Западные эксперты считают иранские технологии мониторинга лучшими в мире, после разве что китайских.

В сентябре 2015 г. создана коалиция России, Сирии, Ирана и Ирака (RSII или 4+1, считая «Хезболлу») против ИГ*, предусматривавшая обмен разведданными, создание инфоцентра в Багдаде и координацию российских ВВС, сирийской армии, КСИР и ополчений. Иран подключился к переговорам в Вене, его дипломаты впервые оказались рядом с саудовцами. А недавно его СМИ сообщили, что министр обороны Амир Хатами подписал в Дамаске соглашение о помощи САР, сохраняющее иранский контингент.

Итоги для Турции

С самого начала Турция стала одной из опор сирийской оппозиции. Достаточно вспомнить, что именно на ее территории в июле 2011 г. была создана «Свободная сирийская армия», проходили конгрессы оппозиции. Агентство Reuters назвало ее «основным спонсором выступлений против Асада». В рамках операции «Щит Евфрата», начавшейся в августе 2016 г., ее войска заняли север провинции Алеппо вместе с поддерживаемыми ею повстанцами-туркоманами. Ее главной целью по мере успехов курдских «Отрядов народной самообороны» и расширения ДФСС (Рожавы) становилось их сдерживание.

Анкара хочет создать «зону безопасности» в северной Сирии. Она создана (по договоренности с США) лишь на небольшом участке к западу от Евфрата. А остальная граница со стороны Сирии – под контролем Рожавы. К тому же – постоянные осложнения то с США, то с Россией, то даже с Китаем (из-за баз Исламской партии Туркестана в Идлибе), не говоря уж об окончательно испорченных отношениях с Дамаском. Правозащитники (в т.ч. the Human Rights Watch) обвиняют ее силовиков в гибели сотен гражданских лиц. Поддерживаемые ею отряды оппозиции вот-вот будут разгромлены в Идлибе либо растворились в сирийском пейзаже. Все это вряд ли можно назвать успехом.

Вместе с тем Турция участвует в переговорах, «соучредитель» формата Астаны. Ее договоренности с Россией и Ираном вызвали негодование сирийской оппозиции. Вмешательство в Сирии в турецком обществе непопулярно. Анкара корректирует свою линию. Так, в октябре 2016 г. глава МИД Мевлют Чавушоглу потребовал от «Ан-Нусры»* покинуть Алеппо и призвал повстанцев отмежеваться от нее. Армия стала обстреливать позиции ИГ*, в ответ ударам подверглись турецкие провинции, были теракты.

Но главная проблема для Анкары в Сирии – Рожава. Задача – помешать сближению той с США и Россией.

В Турции многие убеждены в мировом заговоре с целью ослабления, а то и расчленения страны. Хотя один из лидеров оппозиции, Селахаттин Демирташ, выступает за признание ДФСС.

Когда в феврале 2016 г. США и Россия добились прекращения огня, не распространявшегося на ИГ* и «Ан-Нусру»*, президент Эрдоган призвал не включать и курдские «Отряды народной самообороны». Операция «Щит Евфрата», вызвавшая недовольство и РФ, и США, была связана с успехами этих отрядов, к тому же началось сотрудничество частей ДФСС – Сирийских демократических сил (СДС) – как с сирийской армией, так и с американцами. Когда началось турецкое вторжение, США остановили его на р. Саджур, над г. Телль-Абъяд был даже поднят американский флаг, чтобы не допустить обстрела турками.

Когда СДС и сирийская армия развернули успешное наступление в Алеппо, Анкара призвала создать бесполетную зону. Вашингтон и другие члены НАТО не поддержали, не желая конфликта с Москвой. Лишь Меркель сказала, что такая зона была бы «полезна». Турция и Саудовская Аравия настаивали на наземной операции, стремясь втянуть США. Начав «Щит Евфрата», Эрдоган объявил, что это акт самообороны против как ИГИЛ*, так и «Отрядов народной самообороны», которых он в равной мере назвал террористическими группировками. Чего же добивается Турция дальше?

Эрдоган неоднократно заявлял целями своей сирийской политики борьбу с ИГИЛ*, свержение Асада и недопущение курдского государства. А члены его кабинета периодически признают, что уже не добиваются смещения Асада, без которого нереально достичь договоренностей.

У турецкой элиты нет единой позиции по сирийской проблеме. Фактором остается наличие в Турции большого числа сирийских беженцев. Всего за годы войны она приняла более 3 млн. Треть – в 22 лагерях у сирийской границы. В качестве одной из целей создания буферной зоны Анкара называет перемещение туда беженцев.

В октябре 2018 г. после саммита с Россией, Францией и Германией Турция возобновила удары. В декабре Эрдоган заявил, что начнет операцию к востоку от Евфрата, потому что курды не ушли из Манбиджа. Вашингтон назвал это недопустимым.

Если Иран заявляет, что добился по итогам событий в Сирии многого, затратив мало, то про Турцию можно сказать наоборот.

Проблемы с мировыми центрами силы, обилие беженцев, прямая вовлеченность в конфликт с неясными перспективами, курдская автономия у границ, с которой надо либо смириться, либо идти на эскалацию.

Саудиды не сдаются

Эр-Рияд активно вовлекся в сирийский конфликт с самого начала, усмотрев возможность расширения влияния и подрыва позиций Ирана. В 2013 г., по данным The Financial Times, обогнал Катар в помощи оппозиции, а принц Бандар бин Султан был назначен координировать свержение Асада, по сведениям The Wall Street Journal (и наносил визиты в Париж и Москву, убеждая в нужности этого). По словам экс-главы MI6 Ричарда Деарлава, принц Бандар говорил ему, что у шиитов настанут тяжкие времена.

Саудовцы оплачивали приобретение оружия – вплоть до противотанковых орудий югославского производства у Хорватии, поставленных в 2012 г. (именно тогда повстанцы добились успехов). Позже оружие досталось ИГ* и «Ан-Нусре»*. В Иордании были созданы тренировочные базы под эгидой принца Сальмана бин Султана (брата Бандара).

Если для Вашингтона или Анкары иметь дело с фундаменталистами не всегда удобно, то Эр-Рияд воспринимал их на ура.

В 2015 г. (по данным The Independent) они переключились с прозападных повстанцев на «Джаиш аль-Фаттах», включающую и «Ан-Нусру»*. В конце того года в Саудовской Аравии прошла конференция сирийской оппозиции для выработки единой линии, где решили создать «Высший переговорный орган» с резиденцией в Эр-Рияде. Но летом 2017 г. глава саудовского МИД уведомил оппозиционеров, что его страна прекращает им помогать. А в 2018 г. начала переговоры с арабскими отрядами Рожавы. И с США – не сменить ли их в Сирии. Саудовцы создали рекрутинговые центры, предлагая по $200 в месяц.

Видимо, Эр-Рияд намерен бороться за свержение Асада до последнего, пусть шансы на это и тают. Главное – ослабить шиитов, как и в Йемене.

Загадочная ставка Катара

Схожий вывод можно сделать и по Дохе. Она сразу была ведущим спонсором и «оружейником» повстанцев: по данным The Financial Times, вложено не менее $3 млрд только за первые два года. Катар выдавал перешедшим к оппозиции генералам и чиновникам «пакет беженца» на $50 тыс. в год. По данным Стокгольмского института мира, он поставил в Сирию больше оружия, чем кто-либо. На его территории действует совместная с США база для повстанцев, где тренировки проходило по 1200 человек в год.

Результат? Огромные траты и восемь лет хаоса. Но у Саудовской Аравии тут просматривается некая геополитика. А что выиграл маленький Катар, не имеющий общей границы с Сирией? Имидж влиятельного игрока исламского мира?

Результаты для Иордании

Эта страна как раз граничит с Сирией, для нее события – отнюдь не игры в геополитику или престиж. Амман сочувствовал оппозиции, общественное мнение даже к ИГИЛ* поначалу относилось спокойно. Хотя ИГ* грозило и вторжением, и убийством короля Абдаллы II, которого называло в своих видео неверным и тираном. Были и вылазки игиловцев* на территорию страны, и теракты. Осенью 2014 г. страна все же присоединилась к возглавляемой США коалиции и начала наносить авиаудары по ИГИЛ*, в ответ ее территорию стали бомбить тоже. Иордания больше помогала коалиции предоставлением баз, где разместились ВВС США, Франции, Нидерландов и др.

Все изменилось на рубеже 2014-2015 гг., когда в плен попал, а затем был сожжен заживо иорданский летчик Муат эль-Касасбех. По стране прокатился шквал ярости, были казнены игиловцы*, которых думали обменять на него, иорданские ВВС стали бомбить ИГИЛ* до 100 раз в неделю. Пик продолжался 3 дня, названных «Операция «Мученик Муат». Иордания грозила наземным вторжением и вела переговоры о координации с Багдадом, сообщалось о стягивании частей к границе. К концу 2015 г. Амман объявил об уничтожении 20% боевой мощи ИГ* и снизил интенсивность. Хотя авиаудары продолжались до 2017 г.

При этом Иордания продолжала поддерживать «умеренную оппозицию». На ее территории был создан Центр военных операций для координации шагов Запада и арабских стран по поддержке повстанцев.

Иорданцы особенно помогали в Даръа и у базы эт-Танф, фактически координируя т.н. южный фронт. Однако после вступления России начали сворачивать это и договорились о координации с ней.

Это в 2018 г. позволило освободить Даръа. С 2016 г. закрыта граница с Сирией. Помощь ряду группировок продолжалась, но целью уже объявлялась не борьба с Асадом, а «разгром джихадистов».

Обсуждалась идея скоординированно с Турцией нанести удар на севере и юге и создать буферные зоны у своих границ. Но Иордания все же воздержалась.

Свергнуть Асада не удалось, отношения с САР прохладные. Затем на первый план вышла цель создания зон безопасности у границ. Эту роль выполняли Даръа и эт-Танф. В первом случае Асад вернул район, Амман ничего не мог поделать. Эт-Танф пока остается, но это вопрос времени. Так что итоги скорее неудачны. Хотя и жертв особых не было.

Влияние на Ирак

Официальный Багдад оказывал финансовую помощь Асаду, открыл воздушное пространство для иранских самолетов и дороги для грузовиков КСИР, подписал соглашение с Дамаском о предоставлении топлива. Причина – общий враг: ИГИЛ* занял до 20% его территории. Ирак вступил в коалицию с Россией, Ираном и САР. В декабре 2018 г. Дамаск разрешил ему наносить удары по ИГ* на ее территории без запроса.

При этом сунниты западных провинций Ирака на волне ранних событий сформировали Свободную иракскую армию (СИА), которая создала коридор для ополченцев и грузов к сирийской оппозиции. Однако в августе 2014 г. ИГИЛ* уничтожил СИА.

Итог? Ирак сблизился с Ираном, Сирией и Россией, это удар по влиянию США.

Многострадальный Ливан

Вот уж кто больше всех натерпелся от событий в Сирии, не считая ее самой. Принял до 1,5 млн беженцев (часть уже вернулась). В его приграничных районах находятся базы «Хезболлы», тысячи ее бойцов сражались в Сирии. Бои часто перетекали на ливанскую территорию.

Война у соседа не могла не стать фактором обострения и без того сложных межконфессиональных отношений: нарастали столкновения, убийства, похищения.

Обострились и проблемы с Израилем, который наносит удары по его территории. Ряд ливанских политиков (включая лидера друзов Валида Джумблата) призывают «Хезболлу» прекратить участие в боях в Сирии, так как это ставит Ливан под удар.

Выводы для Израиля

Официально нейтрален, но от этого не менее активен. Сирия – давний недруг, за 70 лет не было дипотношений, воевали во всех арабо-израильских войнах (и до сих пор в состоянии войны), Голанские высоты остаются у Израиля, там самая проблемная его граница (в ходе войны в Сирии туда проникали повстанцы). Плюс усиление присутствия Ирана, укрепление «Хезболлы». Да и хаос у соседа – уже повод для боеготовности.

Участие в боевых операциях сводится к обстрелу ракетами, что до 2017 г. отрицалось. Израиль наносил удары по конвоям, доставляющим оружие «Хезболле» и даже властям САР (в декабре 2017 г. признал, что за 6 лет их было до 100), а также по позициям «Хезболлы», в основном в Ливане. С другой стороны, помогает пострадавшим от войны, в 2016 г. развернул операцию «Добрый сосед» в приграничных районах Сирии, резко увеличив гуманитарную помощь, прежде всего детям, включая питание, воду, лечение, даже наладку электричества и обучение. Ею охвачено более 200 тыс. сирийцев. В июле 2018 г. провел эвакуацию 400 человек из Деръа по просьбе западных правительств.

В июле 2017 г. министр обороны Либерман заявил, что хотя повстанцы – варианты «Аль-Каиды»*, Израиль не может позволить Асаду остаться у власти.

По его словам, Израиль не заинтересован во вмешательстве в сирийскую гражданскую войну, однако есть «красные линии». Затем объявил, что не одобряет соглашения о прекращении огня, достигнутого в июле 2017 г. США и РФ, поскольку это легализует иранское присутствие.

В октябре 2017 Либерман признал, что Асад побеждает. Это было понято как поворотный момент для Израиля. Либерман сказал, что Израиль «стремится договориться с русскими, иранцами, турками и «Хезболлой». Велись тайные переговоры с Россией и США, в ходе которых Израиль настаивал на удалении иранских сил. Затем делегация во главе с шефом Моссада Йоси Коэном посетила Вашингтон. Секретные встречи шли также в Аммане, Марокко и некой столице ЕС. Согласно утечкам, израильская делегация включала руководство МИД, Минобороны, армии и Моссада, американскую возглавляли спецпредставители по Сирии Майкл Рэтни и Бретт Макгерк, российскую – советник Путина по Сирии Александр Лаврентьев. Когда в июле 2017 г. Вашингтон и Москва направили Израилю проект соглашения по южной Сирии, тот заявил, что текст противоречит всем его пожеланиям. Ни Иран, ни «Хезболла» не упоминаются, сказано лишь о недопустимости появления иностранных вооруженных групп в зонах деэскалации.

В 2017 г. впервые израильский самолет подвергся атаке сирийской армии (в воздушном пространстве Ливана). Каждый месяц в 2018 г. был обмен ударами ракет. Израиль объявил, что в 2017-2018 гг. выпустил более 800 ракет, что прервало «контрабанду иранского оружия» и привело к эвакуации ряда иранских баз. В январе 2019 г. представитель МИД РФ Мария Захарова призвала Израиль прекратить вторжения в САР.

Аналитик Собхи Хадиди отмечает, что с точки зрения международного права Израиль виновен в нападениях на другую страну, но и Асад провоцирует. И хотя, по мнению аналитиков, вероятность перерастания обмена ударами в полномасштабную войну невелика, это нельзя исключать.

Триумф Китая

В августе 2018 г. на ресурсе www.thediplomat.com видный американский эксперт по Китаю Логан Поли (Logan Pauley) из Стимсоновского центра опубликовал эссе «Китай увеличивает военное присутствие в Сирии?». Сирийская «Аль-Ватан» 1 августа опубликовала интервью с китайским послом Ци Цяньцзинем и военным атташе КНР. Они будто бы заявили, что Китай намерен внести вклад в освобождение Идлиба. Но представитель армии Вань Жуйчжэнь опроверг сообщение: тот не станет вмешиваться.

После войны Сирии понадобятся финансовые вливания для восстановления (по оценкам Всемирного банка, от $250 млрд до $400 млрд). В июле 2018 г. на Форуме сотрудничества Китая и арабских стран в Пекине Си Цзиньпин объявил о выделении займов на общую сумму $23 млрд и гуманитарной помощи на $90 млн Сирии, Йемену, Ливану и Иордании. Китай обещал содействие в инфраструктурных проектах – например, технологический гигант Huawei переделает всю сирийскую систему телекоммуникаций. Большое значение Сирия имеет для роста влияния КНР. И для «Пояса и пути».

Есть и еще один фактор: по оценкам посла Сирии в КНР Имада Мустафы, в рядах джихадистов воюют 5 тыс. китайских подданных из Синьцзяна. Сообщалось, что китайский спецназ появился в декабре 2017 г. в Тартусе для борьбы с их группами. ИГ* обещал пролить в Китае реки крови, в китайских соцсетях были угрозы: «Когда война в Сирии закончится, для Китая настанет день ужаса».

КНР убьет трех зайцев. Во-первых, участие в восстановлении Сирии. Во-вторых, удар по своим сепаратистам. И в-третьих, опыт урегулирования кризиса и разведданные.

В 2017 г. журналистка The South China Morning Post Лора Чжоу (Laura Zhou) в своей аналитике «Роль Китая в бесконечной сирийской войне» писала, что Пекин воздерживается от прямого вступления, но в шестой раз наложил вето на попытки добиться введения санкций. В марте 2017 г. назначен спецпредставитель по Сирии – бывший посол в Иране Се Сяоянь. Асад называет Китай близким другом, в интервью «Спутнику» в 2016 г. пригласил компании из России, Китая и Ирана инвестировать. А гонконгскому телеканалу Phoenix TV подтвердил, что КНР приступила к ряду проектов.

В американских СМИ появляются тексты с заголовками «Как США проиграли России и Ирану войну в Сирии» или «Джихадисты из Китая и Чечни взяты в кольцо в Идлибе. Последний бастион?». В The Newsweek в январе 2018 г. Том О’Коннор публикует аналитику «Китай может выиграть больше всех, если Асад возьмет верх». Автор считает: стратегическое положение Сирии стимулирует Пекин участвовать.

Сирия станет для него хабом, важным для его планов в регионе. Взятие Алеппо в 2016 г. стало поворотным моментом. Глава МИД Вань И встретился с советником Асада Шаабаном и обсудил усиление роли Пекина. Китайские компании видят большое поле работы в Сирии – нужно восстанавливать все. Если США строят там военные базы, то китайцы – железные дороги и порты. Они инвестируют в будущее.

В августе 2018 г. Поли дал интервью неправительственному ресурсу Syria Direct, в котором заявил, что Китай будет в немалом выигрыше после прекращения войны, т.к. поддержал Асада, который предоставит ему теперь большие возможности.

Он стал основным торговым партнером Сирии, покупает 80% ее экспорта. Аналитик считает, что Пекин не примет участия в конфликте напрямую. Но если у США в нем нет ясной цели, то Китай твердо придерживается курса нерушимости границ. Если Москва фокусируется на защите безопасности и стабильности, Пекин – на экономике. В числе прочего речь идет о нефтепроводе в Ливане от Триполи до сирийской границы. Этот и другие проекты будут финансировать Экспортно-импортный банк Китая и Национальная нефтяная корпорация. А вот Вашингтон изгнан из сирийской экономики решительно и надолго.

Возможно, Тартус станет более значимым хабом, чем Турция, для «Одного пояса». Это вписывается в общую стратегию Китая – заполнять вакуум. Кризис в Сирии создал его, Китай устремился туда, гражданская война открыла ему ворота.

Поли ведет также колонку о китайской политике в The South China Morning Post. В октябре 2018 г. он опубликовал статью «Почему окончание войны в Сирии дает Китаю возможность увеличить влияние». Дело идет к окончанию войны. Встает вопрос о реконструкции, а это сотни миллиардов долларов. И международные форумы показывают, что в участии заинтересованы «мириады незападных компаний», а США и ЕС за бортом. В Дамаске в сентябре 2018 г. прошла 60-я Международная ярмарка с участием более 200 китайских компаний. Она послужила площадкой для договоренностей о создании СП и инвестициях. Ни американцы, ни фирмы из ЕС не были приглашены.

Пекин воспользовался отсутствием конкуренции. Решено производить в Сирии китайские автомобили (в Хомсе), строить сталелитейные заводы и электростанции, подтверждено намерение восстанавливать инфраструктуру.

Китай старается показать заботу о Сирии. Он хочет подключить Дамаск к «Одному поясу» и особенно заинтересован в Тартусе.

В октябре в Ливан прибыл танкер с 10 тыс. контейнеров, открыв маршрут поставок из Пекина. Китай начал наращивать влияние через инфраструктуру. А американские санкции только облегчают ему задачу.

В октябре Поли разместил на ресурсе Asia Times аналитику «Китай утверждается в своей роли для послевоенной Сирии». В августе 2018 г. посольство КНР в Дамаске опубликовало письмо посла Ци Цяньцзиня с заверениями о стремлении помочь восстановлению Сирии и всего региона, с упором на инфраструктурных проектах. Но упомянута и сфера безопасности – нечто новое для Китая.

Директор сирийской компании «Маллук» объявил, что его машиностроительный завод в Хомсе начнет производство автомобилей «Чанган» и «Джили». В сентябре министр туризма Сирии объявил, что страну снова посещают китайские туристы. Пекин, поддерживая эту отрасль, делает еще один удачный ход.

Китаю дорогу в Сирию открыло соперничество США и России. И в сравнении с обеими, как считает Поли, он выглядит привлекательнее. Постоянно призывал к сотрудничеству по проблеме, одновременно продумывая инвестиции и проекты. Но его планы зависят от сохранения у власти Асада.

Павел Потапейко, кандидат исторических наук