В последние недели резко обострилось противостояние США и Ирана: обвинения в атаке на танкеры, сбитый американский беспилотник, чуть не повлекший ответный удар Вашингтона. По информации СМИ, США запросили закрытое заседание Совбеза ООН по ситуации вокруг Ирана на 24 июня. Также они ужесточили экономические санкции, введя ряд новых ограничений. В Вашингтоне заявили, что Америка продолжит усиливать давление, пока Иран не согласится на переговоры. В этой связи «Евразия.Эксперт» предлагает взглянуть на то, с какими последствиями может столкнуться регион из-за изоляции Ирана. Об этом и о том, как США используют иранский опыт в давлении на другие страны читайте в статье кандидата политических наук, члена Российской ассоциации политической науки Акопа Габриеляна.

Сегодня в регионе Южного Кавказа реализуются ряд экономических, культурных, военных и политических проектов с активным и непосредственным участием Исламской Республики Иран, чье геополитическое значение на Южном Кавказе и Ближнем Востоке трудно переоценить. Примечательно, что Иран является активным геополитическим актором даже в условиях жесткого давления извне, созданного главным образом на основе внешнеполитических противоречий с Соединенными Штатами Америки.

Принято считать, что политика в отношении Ирана со стороны США и государств, придерживающихся схожей со Штатами позиции по Ирану, берет свое начало с кризиса доверия в вопросе иранской ядерной программы, запущенной в 1950-х гг. в рамках проекта «Мирного атома» (дословно: «Atoms for Peace»), поддержанного непосредственно США для создания первых ядерных реакторов на территории Ирана. Однако, санкции, предпринятые против Ирана, имеют скорее политический подтекст, через призму которого иранская ядерная программа сегодня и рассматривается США и некоторыми союзниками в качестве угрозы международной безопасности.

Истоки санкционной политики США

Запустив проект создания первых ядерных реакторов в Иране, Соединенные Штаты надеялись использовать потенциал совместных разработок и производства в области ядерной энергетики, тесно сотрудничая с монархическим руководством страны, пришедшим к власти в Иране благодаря перевороту в 1953 г., поддержанному и реализованному непосредственными усилиями американского Центрального разведывательного управления (ЦРУ). Как свидетельствуют рассекреченные документы, ЦРУ использовало широкий арсенал действий для подготовки государственного переворота, включая подкуп членов иранского парламента, связи с военными структурами страны, а также создание соответствующих общественных настроений, готовых поддержать шахский режим. После успешного переворота и установления лояльного Америке режима, руководство США во главе с президентом Дуайтом Эйзенхауэром получило необходимые условия для установления практически полного контроля над иранскими энергетическими и ресурсными программами, в том числе по линии эксплуатации атома и добычи нефти.

Очевидно, что в условиях наличия полностью лояльного правительства США не заботила перспектива потенциального использования Ираном своей ядерной программы в более продвинутом варианте. Тем не менее, США не смогли учесть и просчитать качественное влияние зревших в стране антимонархических настроений, подкрепленных недовольством широких слоев населения по факту марионеточным статусом собственного государства. В 1979 г. в Иране произошла революция, следствием чего стало свержение монархии и установление Исламской Республики – политической системы, включающей элементы парламентской демократии, подкрепленной теократическим руководством духовного лидера аятоллы.

Сообразно состоявшейся революции, претерпели кардинальные изменения и внешнеполитические ориентиры Ирана, что, естественно, вызвало соответствующую реакцию США, не признавших революционное волеизъявление иранского народа. Они стали руководствоваться в отношениях с Ираном новой формацией, основанной на политике жесткого санкционирования экономического, торгового, военно-воздушного и научного сотрудничества.

Именно политическая конфронтация, а не формальные научные изыскания Ирана в области ядерной энергетики стали причиной становления санкционной риторики.

В этом свете весьма характерно то, что дальнейшая политика США по привязке и оправданию санкционной политики в отношении Ирана из-за его ядерной программы была полностью развенчана на научно-экспертном уровне соответствующими специализированными оценками Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ), подтвердившими отсутствие «достоверных индикаторов деятельности в Иране, связанной с развитием ядерных взрывных устройств».

Воздействие санкций

Первым шагом в установлении санкционной политики против Ирана стал приказ президента США Джимми Картера от 1979 г. по «замораживанию» всех иранских активов, содержащихся в США, а также установлению торгового эмбарго. С течением времени санкционная политика против Ирана стала методичной, и сегодня она включает в себя ряд установок и механизмов по политико-экономическому давлению, продолжающих логику изначальных санкций и подкрепленных решением президента США Дональда Трампа придерживаться санкционной линии и впредь. Можно предположить, что, следуя данной логике, США пытаются создать условия для коллапса иранской экономики, который непременно привел бы к структурным политическим изменениям внутри страны. Подобные санкции сказываются на внутриэкономической стабильности, способности государства к внешней торгово-экономической деятельности, подрыве позиций государственных и частно-государственных компаний, в том числе стратегических предприятий. При этом давление и влияние на политическую систему через экономику и, более конкретно, санкционный инструментарий не является «прерогативой» одного Ирана.

В недавнем прошлом, как и сегодня, идентичные или схожие сценарии давления предпринимались и в отношении других государств, с которыми у США имеются политические и геополитические разногласия. Среди них числятся Ирак, Ливия, Куба, Никарагуа, Панама, Северная Корея, Россия и, в свете текущих изменений в Южной Америке, Венесуэла. Из данного списка государств Россия и Ирак до 2018 г. обладали одним из самых высоких показателей доли ценных бумаг Казначейства США. Постепенно вклады стали снижаться, так что, согласно последним данным, Россия даже вышла из списка основных держателей, однако, учитывая санкционную практику, нельзя исключать такой негативный сценарий, при котором российские активы, подобно иранским, будут «заморожены».

Несмотря на видимое несогласие в позициях Европы и США по Ирану (формально, европейская позиция была существенно изменена после подтверждения мирного характера иранского атома), Штаты продолжают вести санкционную борьбу против исламской республики. Дестабилизирующий эффект санкционного воздействия в политической плоскости начал проявляться в Иране на уровне активизации оппозиционных сил, а также массовых протестов, прокатившихся по Республике особенно сильно за последние два года. Столкнувшись с «сильнейшим за последние 40 лет» экономическим и санкционным давлением, правительство Хасана Роухани противостоит еще и оппозиционным движениям, дислоцирующимся за рубежом. В их числе наибольшей активностью выделяются «Национальный совет сопротивления Ирана», рассматриваемая синонимично «Организации моджахедов иранского народа», которая считается в Иране террористической организацией, «Движение национального пробуждения Южного Азербайджана», выступающее за референдум на севере Ирана и сепаратизм в пользу объединения с Азербайджаном, «Организация национального сопротивления Азербайджана», с идентичной целью сепаратизма, а также некоторые другие структуры, чья деятельность признана вне действующего закона, так и движениям внутри страны, активно подпитываемым поддержкой из-за рубежа. Выступая против повышающихся цен и за наделение большими экономическими и политическими свободами, протестанты стремятся охватить как можно больше городов и населенных пунктов.

Универсальная методика

К концу прошлого года, как передают американские СМИ, массовые антиправительственные демонстрации проходили в 80 городах, а столкновения с органами правопорядка привели к трагическому исходу в 25 случаях. Примечательно, что организованные акции проходят под лозунгами не только экономических реформ, но и против текущей внешнеполитической линии Ирана, в частности, против его позиции по Сирии. Подобный подход иранских протестантов гармонизирует с политикой США, давая последним дополнительные стимулы и открывая новые перспективы к смещению действующей власти.

Аналогичным образом складывается ситуация и в Венесуэле, где подрыв экономики, ставший во многом следствием жестких лимитаций и конфискаций внешнеэкономических активов, повлек резкий спад в реальном секторе, неконтролируемую инфляцию на уровне 2000% и, как следствие, крайнюю ограниченность легитимного венесуэльского руководства в стабилизации ситуации, искусственно обостряемой извне заявлениями США и ряда европейских союзников Америки о поддержке оппозиционных сил, естественно, более лояльных Западу. Новым методом борьбы в этом смысле стал фактический односторонний перевод венесуэльских активов под управление оппозиционного лидера Хуана Гуайдо, что в корне противоречит созданию атмосферы наибольшей предсказуемости и доверительности в международных отношениях. Проводя аналогию, нельзя полностью исключать применение подобных радикальных мер против России в случае развития более конфронтационного сценария в российско-американских отношениях.

Таким образом, можно заметить универсальность схемы воздействия одного государства на другое, где мощное экономическое давление приводит к дестабилизации внутриполитического поля; под воздействием санкций оно начинает коллапсировать и ослабевать, что в некоторых случаях приводит к смене власти.

В случаях, когда «мягкий» экономический нажим недостаточен, применяется инструментарий «жесткой силы», предполагающей не только финансирование оппозиции и распространение антиправительственных настроений, но и прямое военное вмешательство, потенциальный сценарий которого был в очередной раз продемонстрирован выдержкой из записей «на полях» советника по безопасности США Джона Болтона касательно венесуэльского сценария.

Как Иран противостоит американским санкциям?

Естественно ожидать, что в условиях сильного экономического давления извне, любое правительство, в том числе иранское, попытается найти и использовать внутренние ресурсы для стабилизации экономики. Подобным ресурсом может быть и увеличение цен в ряде секторов, подверженных санкциям, например, изменения цен на рынке электроэнергии. В случае с Ираном нельзя полностью исключать и рост цен для иностранных покупателей, в том числе соседней Армении, стремящейся сделать импорт электроэнергии для себя более доступным посредством иранского направления.

Если подобное произойдет, и Иран в виду внешнего давления вынужден будет поднять цены на экспорт электроэнергии, сохраняя при этом свое положение в качестве крупного экспортера в обход американских санкций, для Армении наиболее актуальным и своевременным решением будет интеграция в потенциальный общий энергорынок ЕАЭС, о чем прямо заявил премьер-министр Армении Никол Пашинян, выступая на заседании ЕЭК в январе этого года. В случае успешного ценообразования и создания подобного рынка, в дополнении к общему рынку нефти и газа, государства-члены Евразийского Союза смогут ощутить «прибавку к ВВП до $9 млрд ежегодно», что, естественно, станет сильным подспорьем для сторон, испытывающих урон от санкций и поможет стабилизировать цены. К данному проекту в перспективе мог бы подключиться и Иран, уже тесно сотрудничающий с ЕАЭС в рамках Соглашения о зоне свободной торговли.

С другой стороны, как утверждают некоторые исследователи, углубление интеграции между Арменией и Ираном может иметь свои специфические последствия и для закавказской республики. Демографическая ситуация в Армении пока не внушает оптимизма, а беспрецедентная за последние десятилетия иммиграция сравнительно недорогой рабочей силы из того же Ирана или Индии может в корне изменить внутреннюю ситуацию в стране, привыкшей к моноэтническому составу населения.

Однако и при этом сценарии нельзя недооценивать стремление США повлиять на Южный Кавказ, консолидировать мировое сообщество против Ирана и создать общий фронт для изоляции исламской республики. Учитывая текущие сигналы, которые Государственный департамент США посылает странам ЕС, России, государствам Ближнего Востока и Южного Кавказа, вполне вероятно ожидать, что американское внешнеполитическое ведомство продолжит добиваться полной изоляции Ирана на международной арене, применяя при этом как санкционные инструменты, так и, возможно, более «продвинутый» арсенал.

Учитывая тенденции и конъюнктуру политики США по отношению к Ирану, весьма вероятно, что последний мог бы разделить участь Ирака, Ливии или Сирии, будь США уверены в своем абсолютном военном превосходстве и отсутствии у Ирана оружия массового поражения.

Однако, понимая, что Иран является крупнейшим региональным геополитическим актором, а потенциальные военные действия против него с меньшей долей вероятности будут поддержаны мировым сообществом по сравнению с тем же Ираком или Сирией, США пытаются создать условия, при которых абсолютная изоляция Ирана раскачает ситуацию изнутри.

Если изоляция и смещение действующей политической системы Ирана являются для США самоцелью, геополитические маневры Соединенных Штатов на международной арене стоит рассматривать в привязке именно к ней. Так, задачей все того же Болтона в интенсивных переговорах с закавказскими республиками и в частности с Арменией, которая поддерживает жизненно важные отношения с Ираном, может быть именно попытка прозондировать потенциальные реакции руководств Армении и Азербайджана на предмет иранской изоляции. Нельзя полностью исключать и такой сценарий, при котором США будут готовы предложить Армении и Азербайджану существенную финансово-экономическую поддержку в обмен на сворачивание сотрудничества с Ираном. На этом фоне активизация американского миллиардера Джорджа Сороса, знаменитого поддержкой американо-настроенных демократических преобразований в различных точках мира, кажется вполне логичным и вписывающимся в «план Болтона» шагом по привлечению Армении к анти-иранской коалиции.

Дабы смягчить колоссальный разрыв торгово-экономических и культурных связей Армении и Ирана, можно предположить, что США будут готовы подложить финансовую подушку постреволюционному руководству Армении. С Азербайджаном в этом смысле будет сложнее, так как страна обладает достаточно сильной ресурсной базой, а предложение демократических преобразований по примеру того, что было предложено Армении Соросом, скорее окажет отрицательный эффект на внутриполитический режим президента Азербайджана Ильхама Алиева и его стабильность. При рассмотрении данного сценария также остается неясным альтернатива транспортным коридорам, которые связывают, а в перспективе могут еще прочнее связать Иран с закавказскими республиками. Но больше всего вопросов оставляет нагорно-карабахский этно-территориальный конфликт между Арменией и Азербайджаном, судьба которого, вопреки расхожим мнениям, не так очевидна.

Решение карабахского вопроса в пользу одной из сторон практически сразу же повлечет реверс внешнеполитической линии другой стороны, которая почувствует себя в данном вопросе обделенной. Если предположить, что вопрос Нагорного Карабаха может стать разменной монетой более глобальных геополитических амбиций США, не вполне ясно, за счет каких инструментов Америка попытается нивелировать эффект почти вековой этно-территориальной нетерпимости, создать условия, при которых общества и народы Армении, Азербайджана и самопровозглашенной Нагорно-Карабахской Республики будут готовы к компактному, мирному сосуществованию. Именно из-за указанной неопределенности ни Армения, ни Азербайджан не станут осевыми государствами в борьбе США против Ирана.

Геополитическая мозаика в этом смысле замыкается на России, которая, судя по всему, является конечной целью в политике давления и ослабления Ирана. Ослабив важнейшего геополитического партнера России на Ближнем Востоке такого масштаба, США смогут беспрепятственно навязывать свою повестку на всем Ближнем Востоке и Южном Кавказе, где стратегическое значение Армении, Грузии и Азербайджана в условиях подорванной ситуации в Иране уже не будет играть той существенной роли, которая принадлежит этим государствам на данный момент. Более того: при реализации указанного сценария, вопрос Нагорного Карабаха на мировой арене может стать второстепенным, что в практической плоскости будет означать многократное увеличение вероятности его решения военным путем с активным вовлечением Турции на стороне Азербайджана в условиях крайне ослабленного Ирана. Это, в свою очередь, будет иметь потенциал окончательного удара по геополитике и интересам России на Ближнем Востоке и на Южном Кавказе, позволит США вернуть полноценную лояльность Турции и контролировать все государства региона.

Нельзя исключать, что долгосрочный мотив «плана Болтона» предполагает именно такой сценарий, хотя в краткосрочной перспективе его сложно различить. Особенности подобного геополитического «броска» сегодня проявляются все отчетливее: об этом свидетельствует как крайне резкое заявление самого Болтона об односторонней ответственности Ирана за ухудшающиеся отношения, так и состоявшийся в феврале этого года Ближневосточный саммит в Варшаве, где разговоры об изоляции Ирана перешли из кулуарного уровня в разряд вынужденной необходимости.

При любом из отмеченных сценариев, Иран останется активным актором в геополитической мозаике Южного Кавказа и Ближнего Востока. Если действия Ирана будут сопровождаться активным вовлечением в интеграционные проекты, существующие на пространстве ЕАЭС, весьма вероятно, что Исламская Республика будет иметь дополнительные преимущества в борьбе с внешним экономическим давлением, а также ослабит внутреннюю напряженность, которая нарастает в условиях санкций.

Акоп Габриелян, кандидат политических наук, член Российской ассоциации политической науки