22 октября в Сочи состоялась встреча президентов России и Турции Владимира Путина и Реджепа Эрдогана, центральной темой которой стала ситуация в Сирии. Одним из ключевых итогов напряженных шестичасовых переговоров стало прекращение турецкой военной операции в Сирии и заключение специального меморандума. Документ закрепляет приверженность Москвы и Анкары «сохранению политического единства и территориальной целостности Сирии», а также комплекс мер по совместному патрулированию зоны конфликта близ сирийско-турецкой границы. Геополитическую подоплеку договоренностей, стратегическое изменение позиций России на Ближнем Востоке и влияние данных факторов на евразийские интеграционные процессы в интервью «Евразия.Эксперт» проанализировал профессор НИУ «Высшая школа экономики» Дмитрий Евстафьев.

– Вокруг встречи был огромный ажиотаж. Сочинские соглашения – это конец войны в Сирии?

– В Сочи созданы условия для мира и подписано перемирие. Это перемирие может перерасти в мир в случае успешного политического процесса и создания атмосферы доверия между сторонами. Подписать мир сложно, мир можно только построить на основе практических действий участников мирного процесса. Эти участники, к слову, должны нейтрализовать тех, кто этому мирному процессу мешает. Пока подписано перемирие, но и это уже неплохо по сравнению с рисками, создаваемыми продолжением конфликта и втягиванием в него все новых и новых сил. Мы же понимаем, что, несмотря на все обещания, ограничить «ареал» ведения боевых операций, пресловутую «зону безопасности» было бы крайне сложно. Особенно учитывая амбиции Реджепа Эрдогана.

Почему вокруг встречи в Сочи был такой ажиотаж тоже понятно: встреча Эрдогана и Пенса фактически открывала путь к большой войне с непредсказуемыми гуманитарными последствиями. И Россия, и, нельзя не отметить, президент Владимир Путин лично, рассматривались как единственная сила, способная остановить этот вал насилия. Остальные «миротворцы», годами поддерживавшие амбиции и турок, и курдов, и исламистов, вдруг как-то «сказались занятыми»…

Продолжение турецкой операции было бы колоссальным позором для «цивилизованного мира», и Москва во многом спасла и Европу, и США, и ООН от этого позора. Благодарностей, естественно, не будет. Будут злоба и зависть, но помнить этот урок и в Вашингтоне, и в Брюсселе, и в Эр-Рияде, и особенно в Париже, да и в Пекине будут долго.

– На встрече отсутствовали США и Иран. Как они отреагируют?

– С США все понятно: они погружены в пучину внутренних разборок, в которых, если верить американским СМИ, одни «агенты Путина» воюют с другими «агентами Путина» за то, чтобы нанести как можно бо́льший ущерб интересам Америки. Думаю, для США, помимо информационной истерики (она уже в самом разгаре) самое главное, – не превратить отступление в бегство и не спровоцировать тем самым обвал дружественных режимов, уже начинающих сомневаться во всемогуществе Америки.

С Ираном сложнее. Не думаю, что в Тегеране довольны произошедшим. Если говорить о конкретной встрече в Сочи, то отсутствие там представителей Ирана, думается, связано со все еще низким уровнем доверия между Анкарой и Тегераном. И вполне естественным желанием обоих партнеров «не множить число сущностей», особенно учитывая нарастающе сложную торговлю между США и Турцией по приоритетным для Эрдогана вопросам. Но в более широкой перспективе ситуация сложнее: перед Ираном стоит вопрос выбора дальнейшей стратегии расширения влияния в регионе: либо стать частью системы новых региональных отношений, конструируемой Москвой, либо попытаться продолжить полностью самостоятельную линию на формирование «шиитского клина», одновременно продолжая надеяться на поддержку ЕС и проявление европейцами геополитической самостоятельности.

Думаю, иранским политикам необходима очень серьезная переоценка ценностей и формулирование новых подходов и к политике в регионе, и к отношениям с Россией.

В условиях одновременного ускорения глобальных геоэкономических процессов, кризиса европейских элит, невнятности в отношениях с США и явного начала активной фазы перестройки региона Тегерану нужны новые опоры для стабильности. Можно пытаться сидеть на двух стульях, но не на четырех.

Есть еще два вопроса, очень хорошо иллюстрирующих положение вещей в контексте встречи в Сочи: отсутствие Китая, взявшего геополитическую паузу после болезненного отступления в торговой войне с США, и полное отсутствие вовлечения европейцев, которые долгое время считались защитниками курдов, более того – пытались активно вмешиваться в конфликт в Сирии. Это и есть новая среднесрочная геополитическая конфигурация.

– Каковы последствия этой ситуации для России?

– Россия сняла с себя риск втягивания в большой вооруженный конфликт на севере Сирии, прежде всего, вокруг Алеппо. Это был реальный риск. Он, конечно, не обнулял достижения Москвы с октября 2015 г., но потребовал бы дополнительных ресурсов, используемых в крайне сложном контексте и с потенциально неясным исходом. Это главное, что касается итогов встречи с политической и военно-политической точки зрения.

Не могу не отметить и то, что встреча в Сочи открыла путь, как минимум, к началу диалога по вопросам региональной системы безопасности. Ключевой момент – вывод с территории всех стран региона иностранных воинских контингентов, особенно тех, кто находится в соответствующих странах незаконно. Вообще, в Сочи был сделан важный шаг к тому, чтобы очистить ситуацию на Ближнем и Среднем Востоке от внешнего вмешательства и манипуляций. Хотя, конечно, ситуация еще в самом начале.

– Что это означает с геоэкономической точки зрения?

– Влияние достигнутых в Сочи договоренностей на геоэкономические процессы часто недооценивается, хотя все прекрасно понимают, что именно Средний Восток становится ареной наиболее жестких и неоднозначных процессов переформатирования. Россия и Турция стремятся – каждая страна по своим собственным соображениям – снять риски возникновения не столько даже крупного (хотя масштабы эскалации ситуации в северо-восточной Сирии могут оказаться очень велики), сколько затяжного и гуманитарно «грязного» конфликта, резко снижающего возможности геоэкономического маневра обеих стран. А для Турции – создает колоссальные риски для всех инвестиционных проектов и процессов, даже не имеющих отношения непосредственно к региону, где идут боевые действия.

И Россия, и Турция заинтересованы в том, чтобы потенциальный военно-силовой узел, неизбежно возникающий в регионе (через него, как мы понимаем, и будет осуществляться региональное переформатирование), был сдвинут из Восточного Средиземноморья. Анкара вовремя поняла, что не сможет быстро решить проблему, а управлять возникающими экономическими и неэкономическими рисками будет крайне трудно.

Соглашение с Турцией, при условии, что его удастся реализовать на практике, открывает не только для России, но и для ее партнеров, разделяющих ее ценности и формирующееся сейчас геоэкономическое видение мира, рынки и логистику одного из наиболее перспективных регионов мира.

Ближний и Средний Восток обременен индустриализацией и социальной модернизацией, что, однако, может быть осуществлено только в условиях обеспечения хотя бы минимального уровня стабильности и чисто физической безопасности. А безопасность, порядок и диалог Россия вполне способна обеспечить, что и признали в Турции, в Сирии, да и курды. Россия получает статус не только гаранта в области безопасности, но и гаранта в сфере сохранности инвестиций.

Но с геоэкономической точки зрения соглашение с Турцией – конечно, если Иран, а, в идеале, и Ирак к нему в той или иной форме присоединятся – будет означать сдвиг дуги нестабильности на Ближнем и Среднем Востоке на Юг и Юго-Восток, то есть во многом туда, откуда и пришла последняя волна разрушительного исламского радикализма. Бумеранг вернется. И тем, кто вкладывал деньги в разного рода исламских радикалов не только в Сирии и Ираке, но и на постсоветском пространстве надо очень хорошо подумать, как и с опорой на кого защитить себя от этого бумеранга, при этом не выпадая из процессов модернизации региона. Такая вот получается пока геоэкономика.

– Что означает соглашение для Евразии и российских интеграционных проектов?

– Процессы укрепления позиций России на Ближнем и Среднем Востоке и интеграционные процессы в Новой Евразии пока развиваются в неких параллельных вселенных. Элиты постсоветских государств пока не осознали значение нового статуса России на Ближнем и Среднем Востоке и последствий этого для себя, за исключением, как кажется, Азербайджана. Такое понимание, – дело времени и способности избавиться от неких стереотипов прошлого. Но, что касается очевидных уже сейчас последствий соглашения в Сочи, то обращу внимание на три аспекта:

Первое. Попытка ряда глобальных игроков (не только США) поставить «пробку» на пути коридора Север-Юг, попутно создав риски распространения нестабильности на Кавказ и Центральную Азию, потенциально выключающие Прикаспий из числа перспективных центров экономического роста и инвестиционных фокусов эпохи регионализации экономики, нейтрализована. Россия в любом случае этим достижением воспользуется, но смогут ли страны Евразии подключиться к формируемым дивидендам – пока большой вопрос. Некоторые национальные элиты все еще рассчитывают «перехитрить» Москву и перетянуть одеяло на себя в логистике, но это наивно и приводит только к потере времени.

Второе. Ближний Восток, – это инвестиционно избыточный регион. Проще говоря, это деньги, которые почти невозможно вложить в самом регионе. Они частью выводятся за его пределы, а чаще, – проедаются. Оттого и инфраструктурные проекты столь грандиозны – ставится задача освоить хоть что-то на своей территории. Соглашение с Турцией о подключении к российским и российско-иранским платежным инструментам – важный шаг в подходе к этим финансам. Не менее важный, чем снятие военно-политических рисков.

Формирование региональных финансово-инвестиционных систем – ключ к достойному месту в новой постглобальной экономической системе, и Россия существенно укрепляет свой статус игрока на финансовом поле, фактически глобализируя свою финансовую инфраструктуру.

Для стран Евразии это, в общем-то, хороший сигнал, но будет ли он услышан…

Третье. Турция постепенно становится ключевым партнером России в энергетической сфере, причем партнером, во многом привязанным к Москве и отношениями военно-политического характера. Вбить клин и подорвать отношения Москвы и Анкары не удалось. Напротив, возникла новая точка консолидации. Возникает совершенно новая конфигурация энергетической отрасли на Среднем Востоке, что создает для евразийских интеграционных процессов новые возможности, если относиться к ситуации по-партнерски. Либо риски, если не учитывать новые реалии. И здесь, опять, «мяч» находится на стороне элит стран Евразии.