События в американо-китайских торговых войнах и политические противоречия США, ЕС и Турции в Сирии и Ираке демонстрируют: управлять глобальной взаимозависимостью не получается ни у кого. Главным катализатором полноценных трансформаций будет глобальный кризис, разрывающий эту взаимозависимость как минимум в финансово-инвестиционной сфере. Вопрос даже не в масштабах подобного кризиса, неизбежно разрушительного, а в глубине потенциально инициируемых им трансформаций. Ни Россия, ни другие страны Новой Евразии не защищены от рисков, вырастающих из перестройки глобального геополитического и геоэкономического пространства.

Эти риски носят комплексный экономический, социальный и военно-политический характер. Ключевым фактором способности стран Новой Евразии эффективно вписываться в глобальные геоэкономические трансформации является восстановление субъектности на геоэкономическом уровне. Но для этого нужно сначала создать инструменты социально-экономической устойчивости в условиях деградации глобальных политических и экономических институтов.

Регионализация как риск для Новой Евразии

В условиях роста глобальной нестабильности, актуальным становится вопрос: насколько возможно сохранение целостности евразийского пространства? Тем более, по периферии Новой Евразии формируется, как минимум, 4 относительно значимых центра экономического роста: Восточноевропейский, Прикаспийский в связке со Средневосточным, Причерноморский и Восточноазиатский с вектором развития по маршруту «Великого шелкового пути».

Геополитической основой для сохранения интегрированности Новой Евразии и целостности стран, ее составляющих, является защищенный и синергичный экономический рост, основанный на воссоздании или построении заново общеевразийских экономических цепочек.

Условием для формирования на пространстве Новой Евразии полноценного субглобально значимого центра экономического роста является защищенный от внешних манипуляций суверенитет, развивающийся в политически понятных рамках на базе прозрачных процедур. Договоренности в рамках ЕАЭС и ОДКБ вполне адекватны этой задаче при условии серьезного отношения к ним со стороны национальных элит.

Наиболее политически «тяжелым» фактором общеевразийской экономической повестки дня является то, что в складывающихся условиях только Россия сможет быть центром кристаллизации тенденций в пользу формирования евразийских источников экономического роста.

Данное обстоятельство потребует и от России, и от национальных элит государств региона нового уровня понимания глобальных процессов и максимально реалистического видения перспектив развития ситуации в Евразии и вокруг нее.

Главный вопрос развития глобальной геополитической ситуации вокруг Евразии заключается в том, что помимо экономической конкуренции мы можем столкнуться с конкуренцией идентичностей, выстраиваемых вокруг новых глобальных и субглобальных геоэкономических проектов. И носители этих идентичностей будут рассматривать Евразию в качестве пространства не только для экономической, но и в целом – цивилизационной экспансии. Конкуренция идентичностей будет вестись на куда более сложном и широком операционном пространстве и потребует не только экономической реалистичности, но и стратегического видения.

Переосмысление Россией внешнеполитической стратегии

В России, несмотря на превалирование во «внешнем контуре» лоббистских и бюрократических процессов, происходит процесс переосмысления задач внешней политики. Как результат мы видим четыре важнейших вектора современной российской геополитики и геоэкономики, до известной степени консенсусные для крупнейших российских элитных групп:

● Повышение значимости «юго-восточного» вектора внешней политики и внешнеэкономической активности на фоне стагнации «западного». Это связано не столько с активным участием России в процессах стабилизации в Сирии и в целом переконфигурирования Ближнего и Среднего Востока, но и, например, с явной активизацией политики в Прикаспии, выстраивании новых геоэкономических систем, объективно повышающих влияние России в регионе.

Этот вектор российской политики повышает значимость евразийского направления внешней политики, но одновременно выводит эту политику за рамки тех институтов, ранее созданных для Новой Евразии, например, того же ЕАЭС.

● Приоритет освоения зауральских территорий как основа для повышения уровня связности территории страны и более качественного с точки зрения экономического содержания «разворота на Восток» в условиях «оперативной паузы» в американо-китайском экономическом противоборстве.

Крайне показателен личный интерес Президента России к положению дел в зауральских и забайкальских регионах страны, хотя пока это не компенсировало объективно существующие проблемы с качеством и системностью управления.

Смягчение европоцентризма в российской экономической психологии также является положительным фактором для развития ЕАЭС, особенно при условии кооперативного взаимодействия с Москвой в логистических проектах.

● Сохранение статуса доминирующей силы в глобальной энергетике, максимальное использование потенциала перестройки рынка в связи с возможным переформатированием Ближнего и Среднего Востока. Главная проблема – сохранение присутствия пока что преимущественно в традиционных секторах ТЭК, недостаточная инновационность российского углеводородного и энергетического сектора, несмотря на позитивные сдвиги.

Россия пока недостаточно сильна в борьбе за новую энергетическую платформу. Эту сферу можно одновременно рассматривать и как пространство жесткой конкуренции, к чему толкают ряд стран Новой Евразии их партнеры на Востоке и на Западе, а можно превратить в фокус для выстраивания базы новой геоэкономической субъектности Евразии. Причем не только в углеводородную, но и в постуглеводородную эпоху с учетом того, что социально-экономическая модернизация «третьего» и «четвертого» миров будет происходить на базе углеводородной энергетики и странам Новой Евразии было бы целесообразно уже сейчас задуматься о своем месте в этом новом глобальном процессе.

● Сохранение высокого интереса к вопросам развития Арктики, сохранению и укреплению российского суверенитета над этим пространством. Россия также, как и США и ряд других стран, понимает значимость Арктики как логистически, ресурсно и военно-политически значимого пространства на период после 2025 г.

В Москве понимают, что в данном регионе суверенитет обеспечивается лишь социальным освоением. В противном случае в условиях конкурентной регионализации и интереса к Арктике многих внешних игроков в отсутствии социальной опоры национальный суверенитет может быть сперва размыт, а затем и заменен «свободным доступом» к ресурсам.

Но и для стран постсоветского пространства такое развитие ситуации будет иметь неблагоприятные последствия: Евразия лишится возможностей для реализации диагональных логистических систем.

Главной проблемой современного российского видения глобальных геоэкономических процессов является то, что понимание необходимости геоэкономической консолидации Евразии пока не вызрело в полной мере и данное направление рассматривается как вспомогательное, хотя в целом внимание к нему устойчиво растет.

Впрочем, такое отношение к евразийской интеграции присутствует и в элитах других государств: несмотря на понимание неизбежности глубинных трансформаций глобальной политики и экономики во многих национальных элитах сохраняется мнение о возможности получения значимых геоэкономических дивидендов (в частности, от участия в логистических проектах) на национальной основе.

Очевидно, что традиционное евразийское видение, основанное во многом на культурных аспектах и инерции советского времени, утратило свою актуальность, а для выработки новой нужно не только время, но и сильный стимул, толчок, демонстрирующий выигрышность обще-евразийского подхода.

Евразийская стратегия

С точки зрения реально складывающихся условий субъектность Евразии может воссоздаться целенаправленно или под давлением внешних обстоятельств, когда разрушение существующих макрорегионов заставит действовать быстро или планово. Объективно шансы на плановое воссоздание субъектности пока выглядят не слишком убедительно, особенно учитывая политическую ситуацию в ряде стран Новой Евразии (в Казахстане, отчасти – в Белоруссии и Армении).

Показателем доминирования краткосрочной повестки дня, не учитывающей тенденции в глобальном пространстве, является кризис Союзного государства России и Белоруссии, отражающий отсутствие полноценной интегрированной и геоэкономически осмысленной «повестки дня» в развитии СГ.

Для России такое положение в целом естественно, учитывая очевидный приоритет юго-восточного направления геоэкономического развития в краткосрочной перспективе и сибирско-дальневосточного – в среднесрочной. Для Беларуси риски утраты, как минимум, экономической целостности вполне реальны, особенно, учитывая нарастающую агрессивность геоэкономического поведения Польши.

Хотя и для России «стратегия выжидания» начинает себя содержательно исчерпывать, впрочем, сохраняя политический потенциал в условиях нарастания конфликтности в отношениях между наиболее влиятельными игроками глобального и субглобального уровня.

Но даже в условиях некоего «стратегического ожидания» или «выжидания» для стран Новой Евразии открыт целый ряд решений, способные, как минимум, создать организационную основу для восстановления субъектности, не затрагивая сложные политические процессы.

Странам Новой Евразии, с учетом происходившего в мире, в том числе и по периметру Евразии, в любом случае надо уже сейчас начинать осуществлять организационные действия, обеспечивающие не просто выживание в условиях жестких глобальных трансформаций, но и качественное усиление влияния Евразии на глобальную экономическую архитектуру. В числе этих наиболее очевидных приоритетов:

● Унификация процедур и в особенности стандартов качества потребительского и корпоративного рынка с целью стимулирования потребления товаров и услуг, произведенных в странах ЕАЭС. ЕАЭС должен стать действительно «общим рынком». Это потребует отказа национальных элит от психологии «транзитных государств», в современных условиях становящейся откровенно рисковой.

● Формирование защищенного финансового ядра, обеспечивающего устойчивое функционирования расчетных и платежных систем при любом сценарии развития ситуации. Альтернативы расширению сферы применения российской системы «Мир» и связанных с ней технологических платежных инструментов на ЕАЭС, как минимум, а, возможно, и на более широкое пространство, просто не существует.

● Ускоренное внедрение автоматизированных систем организационного обеспечения управленческих решений, управленческая интеграция постсоветского пространства на базе технологий искусственного интеллекта актуального поколения.

● Пространственное расширение рынков, хотя бы и посегментное. Организационные усилия в рамках ЕАЭС стоит сконцентрировать на расширении числа соглашений по формуле ЕАЭС+1, возможно, перейдя к отраслевому принципу формирования новых пространств свободной торговли.

● Обеспечение доминирования в социально активных кругах стран ЕАЭС и партнеров собственной «повестки дня». Это еще раз подчеркивает необходимость усиления информационных инструментов ЕАЭС, хотя понятно, что по многим причинам это направление будет самым сложным и конфликтным. Но страны Новой Евразии должны быть, как минимум, операционно готовы к распаду современного информационного общества и его быстрой регионализации.

Безусловно, продвижение по данным направлениям развития не решит стратегических задач развития Евразии, но оно, как минимум, создаст ту организационную основу, на которую можно будет опираться, когда политические решения о новом уровне евразийской интеграции станут неизбежными.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ