«Ракетная экспансия»: чем отличаются подходы США и России к системам ПРО «Ракетная экспансия»: чем отличаются подходы США и России к системам ПРО «Ракетная экспансия»: чем отличаются подходы США и России к системам ПРО 15.07.2020 eurasia.expert eurasia.expert info@eurasia.expert

На фоне кризиса международной системы контроля над вооружениями, инициированного США, в том числе отказа от продления соглашения СНВ-3 (истекает в феврале 2021 г.), одним из наиболее чувствительных видов вооружений выступают системы противоракетной обороны. Заметным аргументом американской стороны в защиту собственных программ ПРО заявлено наличие условно-аналогичных программ в России. Ключевые различия американских и российских программ противоракетной обороны, особенности перевооружения ПРО в России и перспективы нормализации диалога Москвы и Вашингтона в статье «Евразия.Эксперт» проанализировал научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН Дмитрий Стефанович.

Концептуальные различия


Россия действительно разрабатывает и модернизирует системы вооружений, обладающих противоракетным потенциалом. Вместе с тем необходимо подчеркнуть принципиальные отличия российских программ от программ США: 

1. Россия не разворачивает эшелонированную противоракетную оборону в глобальном масштабе.

2. Россия строит не противоракетную оборону как таковую, а воздушно-космическую оборону, решающую задачу противодействия всем существующим и перспективным видам средств воздушно-космического нападения: аэродинамическим (крылатые ракеты, самолеты), баллистическим, гиперзвуковым (если под таковыми понимать планирующие крылатые блоки) и непосредственно ударным системам космического базирования.

3. Перехват межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и их головных частей не является типовой задачей для большинства новых и модернизированных систем, такая задача ставится исключительно для модернизированной противоракеты в составе системы А-135, «ПРО Москвы», точнее – «системы противоракетной обороны г. Москвы и Центрального промышленного района». Вместе с тем о принципиальной возможности такого перехвата говорят и в отношении С-500.

4. В России на вооружении остаются ядерные боевые части для противоракет, хотя базовый вариант для достратегических систем – осколочная боевая часть, в т.ч. направленного действия. Работы в области «кинетического» (hit-to-kill) перехвата также ведутся, но результаты их неизвестны.

5. Полноценные противоракеты за последнее время не испытывались с фактическим перехватом целей, имитирующих баллистические ракеты средней и межконтинентальной дальности и их головные части; вместе с тем регулярно отрабатывается перехват аэродинамических, баллистических и аэробаллистических целей тактической и оперативно-тактической дальности.

6. В настоящее время нет информации об интеграции способных к выполнению противоракетных задач зенитных ракетных систем Воздушно-космических сил, Сухопутных войск и Военно-морского флота.

При этом нельзя не отметить и некоторые схожие элементы. В частности, элементы ПРО США строятся под «зонтиком» НАТО, а Россия придает важное значение адаптации Объединенной системы ПВО СНГ к задачам воздушно-космической обороны. Кроме того, и для России, и для США актуальна задача противоракетной обороны на театре военных действий и в региональном масштабе.

Особенности «железа»


Противоракета 53Т6М – модернизация стоящей на вооружении противоракеты системы «ПРО Москвы» А-135. Возможно, это часть ведущихся работ по системе А-235, однако достоверной и официальной информации на этот счет нет. Также ведется модернизация радара «ПРО Москвы».

Зенитные ракетные системы С-300П различных модификаций и С-350 в первую очередь предназначены для борьбы c крылатыми и баллистическими ракетами тактической и оперативно-тактической дальности, С-400, предположительно, обладает некоторым потенциалом и против более впечатляющих баллистических целей.

С-500 официально заявлена в том числе как средство от перспективных ракет средней дальности и гиперзвуковых систем с возможностью перехвата, в том числе и головных частей межконтинентальных баллистических ракет.

Про систему «Нудоль» официальной информации крайне мало, однако, предположительно, задачи перехвата головных частей МБР для нее приоритетны. С учетом мобильного характера данного комплекса, возможно, в перспективе на его основе могут создаваться подвижные «зонтики» над отдельными районами, тем более, концептуально такая ограниченная противоракетная оборона, судя по отдельным сообщениям, уже обоснована.

Также следует упомянуть С-300В4, зенитную ракетную систему Сухопутных войск, потенциально весьма подходящую для перехвата баллистических ракет средней дальности, однако в первую очередь выполняющую задачи прикрытия группировок вооруженных сил, а не особо ценных объектов и городов.

При этом не исключено, что развитие отдельных систем ПРО в России было вызвано необходимостью создания условий для испытаний средств преодоления ПРО, разрабатываемых для российских же МБР. В этом смысле ситуация, возможно, напоминает создание/сохранение потенциала разработки и производства баллистических ракет средней дальности в США в связи с необходимостью испытаний американских систем ПРО.

Кроме того, Россия восстановила полное покрытие наземного эшелона системы предупреждения о ракетном нападении и в настоящее время ведет его модернизацию и усиление с целевой задачей обеспечить двухдиапазонное покрытие новыми радиолокационными станциями семейства «Воронеж». Помимо этого, ведется строительство загоризонтных РЛС семейства «Контейнер». Отдельные российские специалисты отмечают, что и РЛС СПРН, и ЗГРЛС могут использоваться для выдачи первичного целеуказания системам ПРО, в том числе в «достратегическом» масштабе, более того, подобные учения проводились в начале 1990-х гг. Как представляется, понимание такой возможности в том числе лежит в основе российских опасений в части «противоракетной» роли подобных американских РЛС, развернутых за пределами национальной территории.

Отдельный вопрос – противоспутниковые возможности. Как представляется, в настоящее время такие задачи, заявленные с разной степенью официальности для систем «Нудоль» и С-500, остаются дополнительными и предусматривающими поражение возможных ударных систем космического базирования. 

Вместе с тем самолеты-разведчики, а также самолеты дальнего радиолокационного обнаружения и управления (ДРЛОиУ) – типовые цели для систем ПВО, соответственно, разведывательные и коммуникационные спутники военного назначения также могут считаться таковыми для систем противоракетной и противокосмической обороны.

Перспективы диалога


Таким образом, в обозримом будущем уже российская противоракетная оборона может стать проблемой для США при переговорах, так как нерушимая связь наступательных и оборонительных вооружений не вызывает сомнений. Примером такого сценария может быть сохраняющееся нежелание американских партнеров к предметному разговору вокруг неядерного высокоточного оружия большой дальности, в последнее время сопровождаемое нагнетанием вокруг российских угроз в этой области – вплоть до использования этого аргументав контексте выхода из Договора по открытому небу. 

Более того, российско-китайские «компьютерные учения по противоракетной обороне» также могут привести к актуализации проблемы российской ПРО в глазах американских чиновников, принимающих решения в связи с нарастающим конфликтом между Пекином и Вашингтоном.

Все возможные и невозможные меры транспарентности и гарантий, которые могли бы улучшить ситуацию в данной области, уже неоднократно обсуждались. Проблема остается исключительно в политической плоскости, в отсутствии политической воли к предметному учету озабоченностей партнеров – в первую очередь с американской стороны. Никто в Вашингтоне не готов даже обсуждать какие-либо ограничения, а значит, на данном этапе мы будем продолжать наблюдать за наращиванием соответствующих потенциалов. Конечно, возможности и России, и США, да и Китая, по нанесению ответного массированного ядерного удара подорваны не будут, но негативный фон для международной безопасности, чреватый дальнейшей дестабилизацией военно-политических отношений между великими державами, будет сохраняться.


Дмитрий Стефанович, научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, внештатный сотрудник IFSH, эксперт РСМД, сооснователь проекта «Ватфор»

«Ракетная экспансия»: чем отличаются подходы США и России к системам ПРО

15.07.2020

На фоне кризиса международной системы контроля над вооружениями, инициированного США, в том числе отказа от продления соглашения СНВ-3 (истекает в феврале 2021 г.), одним из наиболее чувствительных видов вооружений выступают системы противоракетной обороны. Заметным аргументом американской стороны в защиту собственных программ ПРО заявлено наличие условно-аналогичных программ в России. Ключевые различия американских и российских программ противоракетной обороны, особенности перевооружения ПРО в России и перспективы нормализации диалога Москвы и Вашингтона в статье «Евразия.Эксперт» проанализировал научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН Дмитрий Стефанович.

Концептуальные различия


Россия действительно разрабатывает и модернизирует системы вооружений, обладающих противоракетным потенциалом. Вместе с тем необходимо подчеркнуть принципиальные отличия российских программ от программ США: 

1. Россия не разворачивает эшелонированную противоракетную оборону в глобальном масштабе.

2. Россия строит не противоракетную оборону как таковую, а воздушно-космическую оборону, решающую задачу противодействия всем существующим и перспективным видам средств воздушно-космического нападения: аэродинамическим (крылатые ракеты, самолеты), баллистическим, гиперзвуковым (если под таковыми понимать планирующие крылатые блоки) и непосредственно ударным системам космического базирования.

3. Перехват межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и их головных частей не является типовой задачей для большинства новых и модернизированных систем, такая задача ставится исключительно для модернизированной противоракеты в составе системы А-135, «ПРО Москвы», точнее – «системы противоракетной обороны г. Москвы и Центрального промышленного района». Вместе с тем о принципиальной возможности такого перехвата говорят и в отношении С-500.

4. В России на вооружении остаются ядерные боевые части для противоракет, хотя базовый вариант для достратегических систем – осколочная боевая часть, в т.ч. направленного действия. Работы в области «кинетического» (hit-to-kill) перехвата также ведутся, но результаты их неизвестны.

5. Полноценные противоракеты за последнее время не испытывались с фактическим перехватом целей, имитирующих баллистические ракеты средней и межконтинентальной дальности и их головные части; вместе с тем регулярно отрабатывается перехват аэродинамических, баллистических и аэробаллистических целей тактической и оперативно-тактической дальности.

6. В настоящее время нет информации об интеграции способных к выполнению противоракетных задач зенитных ракетных систем Воздушно-космических сил, Сухопутных войск и Военно-морского флота.

При этом нельзя не отметить и некоторые схожие элементы. В частности, элементы ПРО США строятся под «зонтиком» НАТО, а Россия придает важное значение адаптации Объединенной системы ПВО СНГ к задачам воздушно-космической обороны. Кроме того, и для России, и для США актуальна задача противоракетной обороны на театре военных действий и в региональном масштабе.

Особенности «железа»


Противоракета 53Т6М – модернизация стоящей на вооружении противоракеты системы «ПРО Москвы» А-135. Возможно, это часть ведущихся работ по системе А-235, однако достоверной и официальной информации на этот счет нет. Также ведется модернизация радара «ПРО Москвы».

Зенитные ракетные системы С-300П различных модификаций и С-350 в первую очередь предназначены для борьбы c крылатыми и баллистическими ракетами тактической и оперативно-тактической дальности, С-400, предположительно, обладает некоторым потенциалом и против более впечатляющих баллистических целей.

С-500 официально заявлена в том числе как средство от перспективных ракет средней дальности и гиперзвуковых систем с возможностью перехвата, в том числе и головных частей межконтинентальных баллистических ракет.

Про систему «Нудоль» официальной информации крайне мало, однако, предположительно, задачи перехвата головных частей МБР для нее приоритетны. С учетом мобильного характера данного комплекса, возможно, в перспективе на его основе могут создаваться подвижные «зонтики» над отдельными районами, тем более, концептуально такая ограниченная противоракетная оборона, судя по отдельным сообщениям, уже обоснована.

Также следует упомянуть С-300В4, зенитную ракетную систему Сухопутных войск, потенциально весьма подходящую для перехвата баллистических ракет средней дальности, однако в первую очередь выполняющую задачи прикрытия группировок вооруженных сил, а не особо ценных объектов и городов.

При этом не исключено, что развитие отдельных систем ПРО в России было вызвано необходимостью создания условий для испытаний средств преодоления ПРО, разрабатываемых для российских же МБР. В этом смысле ситуация, возможно, напоминает создание/сохранение потенциала разработки и производства баллистических ракет средней дальности в США в связи с необходимостью испытаний американских систем ПРО.

Кроме того, Россия восстановила полное покрытие наземного эшелона системы предупреждения о ракетном нападении и в настоящее время ведет его модернизацию и усиление с целевой задачей обеспечить двухдиапазонное покрытие новыми радиолокационными станциями семейства «Воронеж». Помимо этого, ведется строительство загоризонтных РЛС семейства «Контейнер». Отдельные российские специалисты отмечают, что и РЛС СПРН, и ЗГРЛС могут использоваться для выдачи первичного целеуказания системам ПРО, в том числе в «достратегическом» масштабе, более того, подобные учения проводились в начале 1990-х гг. Как представляется, понимание такой возможности в том числе лежит в основе российских опасений в части «противоракетной» роли подобных американских РЛС, развернутых за пределами национальной территории.

Отдельный вопрос – противоспутниковые возможности. Как представляется, в настоящее время такие задачи, заявленные с разной степенью официальности для систем «Нудоль» и С-500, остаются дополнительными и предусматривающими поражение возможных ударных систем космического базирования. 

Вместе с тем самолеты-разведчики, а также самолеты дальнего радиолокационного обнаружения и управления (ДРЛОиУ) – типовые цели для систем ПВО, соответственно, разведывательные и коммуникационные спутники военного назначения также могут считаться таковыми для систем противоракетной и противокосмической обороны.

Перспективы диалога


Таким образом, в обозримом будущем уже российская противоракетная оборона может стать проблемой для США при переговорах, так как нерушимая связь наступательных и оборонительных вооружений не вызывает сомнений. Примером такого сценария может быть сохраняющееся нежелание американских партнеров к предметному разговору вокруг неядерного высокоточного оружия большой дальности, в последнее время сопровождаемое нагнетанием вокруг российских угроз в этой области – вплоть до использования этого аргументав контексте выхода из Договора по открытому небу. 

Более того, российско-китайские «компьютерные учения по противоракетной обороне» также могут привести к актуализации проблемы российской ПРО в глазах американских чиновников, принимающих решения в связи с нарастающим конфликтом между Пекином и Вашингтоном.

Все возможные и невозможные меры транспарентности и гарантий, которые могли бы улучшить ситуацию в данной области, уже неоднократно обсуждались. Проблема остается исключительно в политической плоскости, в отсутствии политической воли к предметному учету озабоченностей партнеров – в первую очередь с американской стороны. Никто в Вашингтоне не готов даже обсуждать какие-либо ограничения, а значит, на данном этапе мы будем продолжать наблюдать за наращиванием соответствующих потенциалов. Конечно, возможности и России, и США, да и Китая, по нанесению ответного массированного ядерного удара подорваны не будут, но негативный фон для международной безопасности, чреватый дальнейшей дестабилизацией военно-политических отношений между великими державами, будет сохраняться.


Дмитрий Стефанович, научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, внештатный сотрудник IFSH, эксперт РСМД, сооснователь проекта «Ватфор»