14 сентября в Сочи состоялись переговоры президентов Беларуси и России. Встреча продолжалась более 4 часов, однако по ее итогам было опубликовано не так много подробностей. Между тем, накануне белорусский лидер заявил, что Минском и Москвой были достигнуты «очень хорошие договоренности» по решению накопившихся проблем и выразил готовность к углублению интеграции, что вызвало среди оппонентов власти спекуляции о возможном «поглощении» Беларуси Россией. Будущее интеграции в рамках Союзного государства и факторы, влияющие на интеграционные процессы между Беларусью и Россией в интервью «Евразия.Эксперт» оценил декан факультета философии и социальных наук Белорусского государственного университета, кандидат исторических наук Вадим Гигин.

– Вадим Францевич, требует ли сложившаяся в Беларуси ситуация каких-то новых принципиальных решений по интеграции с Россией?

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Без протестных августовских событий в Беларуси мы бы не заговорили об углублении, по крайней мере, мне так кажется. Впрочем, были заявления и с одной, и с другой стороны, что будет возврат к вопросу углубления интеграции сразу после выборов, и эти заявления были еще до всей этой августовской «катавасии». Но я думаю, этот вопрос не был бы столь интенсивным, если бы не произошло то, что произошло.

Когда мы говорим о «поглощении»… Какое «поглощение»? Это термины, навязанные нам противниками интеграции. Вот смотрите, как они опросы проводят и потом говорят, что «люди против». Они задают вопрос: «Вы за вхождение в ЕС или вы за вступление в Россию?». И нужно понимать, что одно дело – в ЕС, другое дело – в Россию. То есть под вступлением в Россию подразумевается утрата независимости. А в ЕС…

Хотя мы видим, какая там независимость в ЕС. Премьер Венгрии Виктор Орбан выступает и говорит: «Я против санкций в отношении России», но при этом Будапешт всегда голосует за санкции. Такой вот парадокс.

– Каким Вы видите дальнейший сценарий развития событий?

– В целом, я бы в дальнейшем от слов «дорожные карты интеграции» и подобных отказался, поскольку мы должны говорить о конкретной стратегии, о понимании того, что мы строим, о координации внешней, оборонной, информационной политик, о более тесной финансово-кредитной политике. Нам нужно определиться, принимать единую валюту или нет.

Я бы не создавал какие-то новые органы. Россия и Беларусь об этом говорят и по-своему это понимают, что действующие органы – Высший государственный совет, Парламентское собрание, Постоянный комитет.

Просто давайте посмотрим Союзный договор и выполним его положения, которые были сформулированы и подписаны еще в 1999 г. И наделим эти органы нормальными полномочиями. Не просто скажем «да, давайте дадим» эти полномочия, а четко зафиксируем порядок их исполнения.

Если у нас есть совместные коллегии или министерства, то это не должна быть «болтология» и то, что там решили в интересах граждан и нации, надо выполнять. А пока наиболее тесное сотрудничество у министерств обороны России и Беларуси, поскольку у нас создана единая, достаточно эффективная военная группировка.

– Кто виноват в том, что решения по интеграции тормозятся?

– Виноватых я бы тут не искал – все виноваты. И Россия виновата, и Беларусь. И руководство виновато, хотя и начальники разные были, так же как и министры, и премьер-министры за этот период. Каждый из них внес как и свой вклад в развитие, так и «шпильку вставлял». Возможно, даже в силу личных обид. Мы иногда думаем, что за этим стоит большая геополитика. А часто люди просто друг друга не понимают. Часто белорусский, например, министр не хочет идти на какие-то уступки (прав он или нет) россиянину.

Приведу пример, который произошел на моих глазах. Наш министр образования не мог дозвониться бывшему министру высшего образования и науки России несколько дней. Правда, потом они наладили контакт после могилевского Форума регионов. Или когда приезжает наш руководитель комитета любого минского горисполкома к своему коллеге в Москву, а тот его в своей приемной держит по полчаса или больше. Какие у них будут отношения?

– На Ваш взгляд, какие пути решения этого вопроса сущестуют для обеих сторон?

– Мы должны были предполагать, что крымская повестка, Абхазия, Южная Осетия будут вызывать определенные раздражения? Должны были. Если мы понимаем, что крупный бизнес влияет на позицию правительства в России, то мы должны были этот фактор учитывать? Должны были. [Нужно] не просто критиковать, ведь с этой страной мы выстраиваем отношения. Значит, у нас должна была быть стратегия решения этой проблемы.

И россиянам белорусскую психологию понимать нужно. Иногда не нужно сильно давить, поскольку мы – белорусы. Нам скажешь, и мы сразу, может, не согласимся, а потом подумаем-прикинем и все-таки решимся. А россияне, особенно москвичи, они быстрые. По рукам ударили и пошли. Но с Беларусью так не получается – тут характер другой.

И вот это возникшее на ментальном уровне недопонимание привело к тому, что у белорусских чиновников сложилось мнение, что в Москве их постоянно хотят «объегорить».

Я знаком с некоторыми белорусскими чиновниками, которые ездили в Москву на переговоры с подозрением, что за российскими переговорщиками стоит какой-то «шкурный» интерес. И у россиян это вызывало раздражение. Поэтому, как мне кажется, нам нужно преодолеть не геополитические и экономические разногласия, а психологическое недопонимание друг друга, возникшее за последние годы на уровне бюрократии и политиков.

Беседовал Александр Приходько