13 октября рьяно поддерживаемая Западом белорусская оппозиция объявила президенту страны «народный ультиматум». При отказе выполнить требования освободить «политических заключенных» и уйти с поста ему грозят «забастовкой всех предприятий, блокировкой всех дорог и обвалом продаж в государственных магазинах». При этом лидеры протеста отвергли возможность диалога с властями по поводу конституционных реформ, первый шаг к которому был сделан накануне. Нет у них и планов по решению экономических проблем страны, которые они сами же создают подобными ультиматумами и призывами к усилению санкций. Реальной поддержки от ЕС при этом ждать не стоит. О том, чем грозит Беларуси победа такой «демократии», читайте в статье руководителя Центра политэкономических исследований Института нового общества Василия Колташова.

Куда ведет стремление к демократии

Белоруссия вступает на путь конституционных перемен. Внешние и внутренние условия таковы, что конституционная реформа нужна. Она должна дать стране модель государственного устройства и общественных правил, которые смогут обеспечить ее развитие по завершении глобального кризиса 2008‑2020 гг. Это развитие требует понимания того, что осуществиться оно может лишь в тесном союзе с Россией. Кроме того, крайне важно дать ответ на вопрос о современном понимании демократии и искажении этого понятия.

Пресса в ЕС относительно событий в Белоруссии сообщает одно: авторитарный режим Александра Лукашенко противостоит демократии, народному движению за свободные выборы и такой же свободный рынок. Но так ли все обстоит на самом деле? Не подменяют ли либеральные политологи и журналисты (конечно, не без корысти и обретения устойчивого финансирования) смысл понятия «демократия», преследуя свои цели? А белорусская бюрократия – так ли она вредна для развития и так ли велика в ее лице помеха изменениям в духе политического многообразия и большей свободы рынка?

В современной политике игр с понятием «демократия» и отсылок к нему куда больше, чем реальных демократических практик.

Неолиберализм, практика и идеология, утвердившаяся на Западе с 1980‑х гг., никак не способствует их расцвету даже там, в ЕС или США. Либеральные государства в честной политологии назывались бы не демократиями, а олигархическими республиками, которые скорее удаляют общество от более демократичных форм управления, чем приближают его к ним. Власть в них принадлежит немногим (олигархам, в исторически правильном понимании слова). А широкие слои общества могли оказывать влияние на государства, пока имели массовые структуры, и оказывают ныне в той мере, в какой их сохранили.

Возможна ли демократия в принципе?

Борьба за демократию является борьбой народных масс за большую долю влияния на государственные дела, если она вообще ведется реально. Если эти массы вообще имеют время заниматься общественными делами, а не увлечены иным – зарабатыванием денег и обустройством собственной жизни. Однако чаще всего «борьба за демократию» используется неолиберальной партией, ныне все более оппозиционной в России и многих других евразийских государствах с самостоятельной администрацией (независимой от США и ЕС), в формате борьбы за «либеральные ценности». Все потому, что там укрепилась местная бюрократия. Она крепка и в Белоруссии, но как еще можно проводить там самостоятельную политику, если иностранные структуры покупают в вашей стране политиков, писателей и журналистов едва ли не пачками?

Эти либеральные прозападные лидеры оппозиции воспринимают демократию не как цель своей жизни («Отдать власть народу!»), а как способ мобилизации части «низов» для решения чуждых их интересам задач. То, как это делала одна из элитарных групп на Украине, населению этой страны будет трудно забыть и спустя много лет. Никакой свободы и демократии страна, естественно, не получила. Впрочем, это не мешает Владимиру Зеленскому, Арсению Яценюку и другим деятелям украинской «свободы» учить белорусов бороться за власть народа и справедливость. Цинизм этих уроков беспределен.

Спекуляций на тему демократии в осовремененной политике оказывается так много именно потому, что само явление демоса присутствует слабо. И дело не в том, что у нас нет рабовладельческого демоса, а в том, что у нас нет обширного класса людей со свободным временем, которое можно было бы обратить при желании на общественные дела. Автоматизация решения проблем быта и накопление имущества, если говорить, например, о России, далеко еще не создали условий для рождения демоса новой исторической реальности. Что такое «демос»? Это люди с обилием свободного времени, которое они могут потратить на участие в общественных делах и управление государством.

Политтехнологи и массы

Современный городской средний класс наивен, исторически малограмотен и управляем – ведом при помощи либеральных манипуляций. Он выделяется только своим потреблением, но никакой особой политической роли это потребление не создает. Сам этот класс – явление междуклассовое, в марксистской терминологии. То есть, это не общественный класс, а смутная общность, в которой соединены люди наемного труда, предприниматели, самозанятые и рантье. Либеральные политологи воспевают эту общность как опору демократии, которая на практике не является демократией, а лишь той или иной формой республики.

Причем республики бывают и бюрократические. Это те самые «диктатуры развития» в мягкой или жесткой форме, которые были оценены как экономически эффективные современной макросоциологией. Об этом наиболее ярко пишет Георгий Дерлугьян, ученик и друг ныне покойного Иммануила Валлерстайна. А Валлерстайн уже классик – основатель миросистемного анализа, научивший мир словам «центр» и «периферия».

Но что там со средним классом и массами? В дефиците ныне не только горизонтальные связи между людьми (общинность в ее буржуазном смысле), но и мысли о создании структур этой горизонтальности. Зато представители «демоса» полны по духу олигархических личных амбиций, далеки от культа знания и личной чести – деньги и собственность для них не единственная, но центральная мера вещей.

В странном состоянии всюду находится общественная мораль. В ней как бы царит двоевластие: гуманистические ценности сосуществуют с антигуманистическим культом материального благополучия, достигаемого любой ценой. Эта «расшатанность нравов» работает против вызревания подлинной демократии, подобной своими прямыми формами древней афинской предтечи.

Все это и позволяет либеральным политологам безнаказанно фантазировать на тему форм существования демократии и свои фантазии выдавать за якобы реальные модели. Так «теория» создает агитационный материал, с помощью которого можно расшатывать реально существующую форму республики.

Они не идеальны, как далека от идеала «белорусская модель власти». Зато в ней обнаружилась целостность системы бюрократии, которая под давлением обстоятельств (массовые протесты и нажим Запада) отказалась от многолетней многовекторности и начала догадываться, что выживание ее и страны вообще зависит от принадлежности к более широкой общности, к единой с Россией государственной системе.

Одновременно в Белоруссии и России открылась проблема слабой вовлеченности обывателя в общественные дела, картонности партий и потребности в большей опоре на традиционные ценности.

Что делать

Тем временем, на примере Украины нетрудно видеть, какие плоды приносит разрушение постсоветской системы управления и подчинение страны влиянию Запада. Все это имеет результатом вовсе не расцвет свободы и народного управления, а установление агрессивной и жесткой олигархической власти, да еще и зависимой от внешних сил. Даже конституционной ее можно назвать лишь условно. Как в Российской империи XVIII в. абсолютная монархия была ограничена дворцовым переворотом, так «демократия» на Украине ограничена вооруженными бандами «патриотов Украины» и иными любителями произвола. Но разве Белоруссия застрахована от такой «демократии»?

В августе 2020 г. белорусская система власти пережила стрессовую ситуацию. В процессе роль президента уменьшилась, став более символической, а роль госаппарата возросла. Его не удалось ни расколоть, ни парализовать. Его охватил ужас от увиденной перспективы – это имело место. Возникло и понимание, что с победой оппозиции придут внешние хозяева. А они не будут заинтересованы в сохранении постсоветской самостоятельной системы управления, кадровые чистки будут неминуемы. И как на Украине в 2014 г., никто не скажет толпе при захвате административных зданий: «Только ничего не сломайте! Нам вскоре понадобится эта машина управления».

Потому для бюрократии (понимаемой широко, со включением военных) спасение – в союзе с Россией. Для общества оно – в отрезвлении. Но нужны и реформы.

Необходимо открытие каналов для уже произошедшего оживления общественной жизни при одновременном отсечении внешних дирижеров – западных держав. Нужно понять и рыночные иллюзии общества, дать ему больше свободы создания частных предприятий. Промышленность стоит спасать через создание единых российско-белорусских корпораций. Наконец, нужны партии разного спектра, открытая общественная дискуссия о путях выживания страны в условиях мирового кризиса, роста протекционизма и конфликтов между центрами капитализма – старыми, угрожающими белорусской экономике и обществу, и новыми, одним из которых является Россия.

Широкая спина белорусского президента закрывала мир большой политики от масс, которым предлагалось работать и не отвлекаться. Настало время не только признать невозможность многовекторности, но и помочь массам понять, как же устроен современный мир: что подлинно ценно, а что является иллюзией.

Белоруссия не может обойтись без реформ. Главное, чтобы было ясно: ныне имеет место не конфликт бюрократии и демократии, а обострение противоречий белорусской политики, государства, общества и экономики. Проблем так много, что их необходимо начать решать как можно скорее. Но ничего хорошего нельзя сделать, не соединив потребности общества с планом экономического развития.

Белоруссия встает на путь конституционной реформы, и учесть все эти детали весьма важно. Государству предстоит разрешить политический кризис и дать обществу новый управленческий баланс, который в конечном итоге должен будет обеспечить развитие. А это развитие должно будет происходить вместе с Россией.

Василий Колташов, руководитель Центра политэкономических исследований Института нового общества