Заявление президента Франции Эмманюэля Макрона об угрозе «мировой войны нового типа» против Европы, исходящей от России и Китая, которые стремятся продвинуть на европейский рынок свои вакцины, выглядит странным только на первый взгляд. Его смысл проясняется в контексте недавних высказываний британского премьера Бориса Джонсона об «альянсе демократий» и главы дипломатии ЕС Жозепа Борреля об угрозе «объединения Китая и России». Речь идет о переходе к новой конфигурации международных отношений, что будет включать не только геоэкономическую, но и силовую, социальную, культурную конкуренцию макрорегионов.

Логика Макрона

Заявление Макрона лишь отчасти связано с неспособностью французской фармацевтической промышленности, одного из лидеров глобальной фармы, принять участие в конкуренции антиковидных вакцин «первого поколения». Отвечая на упреки, французский президент пообещал в скором времени представить вакцину второго поколения и сделать Европу центром производства антиковидных препаратов.

Но дело, кажется, гораздо глубже: пандемический кризис как таковой, и кризис вакцинации, постигший Европу в результате эгоистической политики США и Великобритании, поставил вопрос: насколько Старый Свет в принципе конкурентоспособен в борьбе за статус глобального центра влияния в мире затормозившей глобализации, кризиса американского лидерства и формирования новых макрорегионов?

Опыт Европы, выяснившей, что инструментарий борьбы за лидерство в современном мире существенно отличается от концептуальных идей глобализации, будет более чем полезен для развития евразийской интеграции.

Фундаментальной основой «синдрома Макрона» является осознание, что Европа стала пространством конкурентной борьбы внешних сил: Китая и США, в первую очередь, России – во вторую. Акцент на «эффект Спутника V» сделан французским президентом исключительно из соображений пропаганды.

Эмоциональное выступление Макрона отражает опасения размывания системы европейских стандартов, определяющих относительную защищенность европейского рынка от внешних конкурентов. Ведь если признать эффективности и безопасность российской и китайской вакцин, то придется это делать и в отношении других продуктов фармацевтики и сферы здравоохранения.

Но в этом случае придется делать шаги навстречу производителям и из других стран. А ведь это касается сферы, где европейцы чувствовали себя не просто защищенными, но лидерами «коллективного Запада». Вопрос о вакцинах создал эффект вскрытия закрытого стандартами Евросоюза европейского рынка. Причем именно тогда, когда выяснилось, что единой европейской политики в этой области просто нет, а отдельные страны могут принимать решения самостоятельно.

«Ограждение» Евросоюза

Европейский рынок был интегрирован «по умолчанию». Система единых «ограждающих» технологических стандартов, вводимых Еврокомиссией, является важнейшим инструментом поддержания экономического единства Европы и управления экономическим ростом, но только пока эти стандарты соблюдаются всеми странами на добровольно-принудительной основе.

Когда выясняется, что существуют обстоятельства «непреодолимой силы», как, например, угроза здоровью и жизни населения, заставляющие национальные правительства действовать, исходя из конкретных интересов народов своих стран, становится очевидным отсутствие у наднациональных органов ЕС ресурсов для обеспечения подчинения, кроме чисто бюрократических. Например, задержки в сертификации «Спутника V». Но такие действия евробюрократии уже играют против «европейского единства». Это остро ощутил Макрон, видящий себя лидером «европейского Запада».

Причины для нервозности у французского президента есть. В условиях слабости других инструментов геоэкономической и, тем более, геополитической конкурентоспособности, социально-ориентированный сегмент европейского потребительского рынка является важнейшим инструментом в борьбе Европы за статус полноценного макрорегиона постглобального мира.

У Европы не так много инструментов, чтобы удержать статус одного из лидеров глобальной политики и экономики. Европа не обладает и не будет в обозримой перспективе обладать сильным военным потенциалом, а значит, и потенциалом проецирования силы, оставшимся только у Франции.

Европа не смогла, несмотря на многочисленные маневры, обеспечить энергетическую безопасность. Удалось лишь создать более запутанную ситуацию с поставками энергоносителей за счет принятия политически мотивированных решений.

Экспортный потенциал Европы по-прежнему велик, но европейская и даже германская промышленность уже не настолько доминирует, как это было еще 25-30 лет назад. Идеологически Европа, все больше отрекающаяся от своих классических корней, становится объектом экспансии других культур и религиозных культов, зачастую деструктивных.

Поэтому опасения Макрона, что Европа, утратив свое положение пространства с уникальным социальным стандартом и ограждающую рынок систему технологических (и, добавим, – экологических) стандартов, потеряет значительную часть своего потенциала в борьбе за статус глобального значимого субъекта политики и экономики, правомерны.

Претенденты на мировое лидерство

Развитие ситуации в пандемический последний год подняло вопрос об асимметрии потенциалов главных конкурентов в борьбе за статус «центров силы» постглобального мира. На сегодняшний день ни один из претендентов на статус глобальных лидеров (первый ряд мировой политики) и центров силы (второй ряд) не обладает полным набором инструментов геополитической и геоэкономической мощи и влияния. Все они испытывают «геополитическую недостаточность» в различных сферах. О Европе мы говорили выше, обозначим ситуацию по другим странам – претендентам на статус «ядер» макрорегионов:

● США – нарастание внутреннего кризиса, сокращающего потенциал «мягкой силы», деградация промышленности, высокий риск финансовой турбулентности, разрушающей основу глобального влияния.

● Китай – ограниченные ресурсы для проецирования силы, отсутствие опыта эффективных союзнических отношений, уязвимость финансовой системы, зависимость экономики от экспорта.

● Индия – отсутствие потенциала проецирования силы, кризис модели социального развития, очевидная ограниченность потенциала социокультурной экспансии, противоречие между условно демократической политической системой и рестриктивно-коммуналистской, уникальной социальной моделью. Постоянная угроза отката в социально-политическую архаику.

● Турция – внутриполитическая неустойчивость, пространственная недостаточность, преодолеваемая только через постоянную экспансию, для чего необходимо постоянное использование военно-силовых инструментов.

Для России и стран ЕАЭС этот вопрос не является только теоретическим. Россия испытывает очевидную пространственную недостаточность, связанную с очевидной узостью контролируемых рынков и логистических маршрутов, слабость «мягкой силы», как результат попытки построить безидеологическую государственность. Дополнительно российский ресурс геополитического и геоэкономического влияния ограничивается наличием относительно легко дестабилизируемых и управляемых очагов нестабильности вокруг границ России и по геоэкономическому периметру Евразии. Россия и другие страны ЕАЭС действуют в условиях региона, утрачивающего геоэкономическую интегрированность. Расширяются возможности экспансии внешних сил.

Главный вывод, исходя из оценки действий наиболее влиятельных государств мира в 2019-2021 гг., сводится к следующему:

Ни один из потенциальных лидеров в системе глобальных политических и экономических отношений не имеет перспектив добиться глобального лидерства на сугубо национальной основе.

Это подразумевает возникновение, во всяком случае, на переходный период от американской однополярности к многополярности, более сложной и потенциально геополитически неустойчивой системы международных отношений. Но именно в рамках этой неустойчивой системы и будет проходить наиболее острая фаза конкуренции за лидерство в постоднополярном мире и право оказывать решающее влияние на формирование перспективных «правил игры» в глобальной политике и экономике. Даже Китай, в наибольшей степени подготовленный к лидерству на чисто национальной основе, в таком случае будет вынужден ограничить ареал своего влияния Восточной и частично Юго-Восточной Азии.

Новые коалиции

Показателем постепенного осознания этого факта является не только заявление Макрона, «вторым слоем» которого является призыв к усилению общеевропейской политики в борьбе за глобальное если не лидерство, то влияние, против превращения Европы в объект экономической, а затем и социально-политической экспансии других стран.

Наиболее интересным представляется заявление британского премьера Джонсона о необходимости формирования «Альянса подлинных демократий» («Группа D10»), фактически означающее начало дезавуирования не только ЕС, но и НАТО в качестве организационной основы «коллективного Запада». Заявление британского премьера интересно, прежде всего, обозначением идеологического фактора в качестве консолидирующего элемента новой коалиции, на практике нацеленной на геоэкономические задачи.

Наиболее вероятной переходной формой в развитии сегодняшней системы глобальной политики и экономики будет «коалиционная полицентричность», когда возможности государства-ядра дополняются за счет потенциала союзников, находящихся с ядром в разноформатных отношениях, но с общим пониманием невозможности сохранения своей идентичности и выживания общества вне соответствующей коалиции.

Коалиционная полицентричность в современном мире может быть выстроена первоначально вокруг вопросов, связанных с защищенностью определенных географических пространств. Это связано с тем, что на этапе формирования макрорегионов мир неизбежно будет проходить через этап конкуренции за контроль пространства, исходя из ресурсных, логистических или социокультурных соображений. Последние были маргинальными в постпространственном мире, но в мире пространственной конкуренции возвращают себе значимость.

Цивилизационный символизм целого ряда территорий может стать дополнительным преимуществом в борьбе за статус «центра силы». Речь идет о контроле над значимым в цивилизационном плане объектом, а иногда – даже культурным артефактом. Таким, как был для Российской Империи Босфор или для постсоветской России – Крым, таким как для современного Китая становится Тайвань, а для Израиля – Иерусалим. Примеры подобных символически значимых пространств могут быть найдены и в перспективном постглобальном мире, например, Бейрут или Сингапур.

Пространства защищенности

Выделим четыре приоритетных пространства защищенности, создающих основу для формирования и устойчивого развития глобально значимого макрорегиона:

● Пространство военно-политической защищенности. Происходит очевидная легализация военных средств решения геоэкономических проблем. Уже ясно, что конкуренция формирующихся макрорегионов будет включать в себя и военно-силовой компонент, возможно, в форме гибридных войн второго и третьего поколения, а, возможно, и в более «силовых» форматах. Функция военно-политической защищенности, конечно, в основном является функцией государства-ядра, но без взаимодействия с союзниками, обеспечивающими нейтрализацию угроз нижней части «спектра конфликтов», формирование такого пространства невозможно.

● Пространство информационной защищенности. Ограждение потенциального макрорегиона от внешнего информационного воздействия становится не просто одним из приоритетов, но условием развития того или иного пространства в качестве макрорегиона. Системное формирование пространства информационной защищенности требует действий в целом ряде отраслей промышленности и социального развития – например, развития производства собственной аппаратуры, используемой в цифровых коммуникациях, – но одновременно усиления социальной связности пространства. Это открывает путь к более высокому уровню финансово-инвестиционной защищенности.

● Пространство экономической защищенности. Означает способность коалиции обеспечивать устойчивость экономической системы, функционирование важнейших отраслей и технологических цепочек, даже при закритически неблагоприятной внешней конъюнктуре, включая и максимально жесткую санкционную политику. Применительно к пространству Евразии предполагает реиндустриализацию и восстановление доминирующего положения реального сектора экономики.

● Пространство социальной защищенности. Это наиболее сложный вопрос, поскольку включает в себя целый спектр различных направлений. Но именно обеспечение социальной связности внутри государств конкурирующих коалиций, их устойчивости в случае неблагоприятного изменения экономической конъюнктуры, и следует считать главным. Тема санитарной защищенности возникла не сама по себе, но как наиболее ярко выраженный элемент осознания необходимости выработки новой модели социального развития, выходящей за рамки «догоняющего» потребления.

Минувший 2020 г. дал толчок к новому осмыслению того, что есть конкуренция в условиях мира тормозящей, а затем, – и затормозившей глобализации, когда актуальными остается всего несколько «скреп».

Россия и ее партнеры по постсоветскому пространству не должны отставать в этом осмыслении, цепляясь за миф развития через «многовекторность», ставшую неосуществимой в условиях ужесточения глобальной конкуренции и наполнения ее силовым компонентом. Важнейшим элементом этого осмысления становится понимание многоформатности возникающих коалиций, подразумевающее поиск наиболее эффективных для данного пространства механизмов интеграции и взаимодействия.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ