Уже почти год Россия существует в условиях ужесточившихся санкций Запада, однако к изоляции и предрекаемому США и ЕС краху экономики это не привело. Позитивную динамику показывают взаимная торговля и инвестиции на евразийском пространстве. Антироссийские ограничения встряхнули ЕАЭС, но не разрушили, а укрепили существующие связи, открыв окна новых возможностей. Россия остается ключевым партнером не только для Беларуси, которая также испытывает санкционное давление, но и для Казахстана. По всем возникающим вопросам Астана и Москва проводили двусторонние консультации на всех уровнях, а решения оперативно интегрировались на практике. Истоки такой устойчивости, и как дальше будут развиваться отношения России с Беларусью и Казахстаном, в интервью для «Евразия.Эксперт» оценил директор ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН Федор Войтоловский.

− Федор Генрихович, сейчас наступил период активизации российско-белорусского сотрудничества, в том числе на экспертном уровне. Каковы Ваши впечатления от взаимодействия с белорусскими экспертами с точки зрения их отношения к современной России и специальной военной операции?

− Однозначно могу сказать, что у белорусских коллег формируется достаточно трезвое понимание новой международной ситуации. Они понимают, что изменилась международная среда развития самой Белоруссии, изменилась система координат, в которой строились российско-белорусские отношения. И даже если не все в белорусской элите настроены на углубление отношений с Россией, в интересах белорусского общества, экономики, в интересах национальной безопасности Республики Беларусь – выстраивать систему связей и сотрудничества с Российской Федерацией. Это вопрос рынков, промышленной кооперации, инвестиций. И одновременно – вопрос формирования единого пространства, социального в том числе, в части науки, образования, культуры, и так далее.

− Президент ИМЭМО РАН Александр Александрович Дынкин выступил с инициативой учредить такую площадку, как «Балтийская платформа». С Вашей точки зрения, насколько сейчас востребована такая инициатива и что могло бы быть в центре повестки дня?

− Подобная инициатива имеет стратегический характер. Сегодня в это сотрудничество вовлечена Республика Беларусь. Но даже в странах Прибалтики и Польше в политическом и экспертном сообществе есть люди, которые понимают, что нельзя изолировать Россию. Нельзя говорить о стабильном и безопасном экономическом развитии Европы, в том числе Прибалтики, без России. Калининградская область никогда никуда не денется, есть Псковская и Ленинградская области, и это серьезные рынки, серьезные возможности экономического и приграничного сотрудничества. Уверен, что инициируя сейчас такой диалог и такую площадку совместно с белорусами, мы можем ожидать, что через несколько лет, когда изменится международная обстановка, туда подтянутся политики, бизнесмены, эксперты из Прибалтики. Если бы обстановка была иной, я мог бы назвать нескольких людей, которые точно поддержали бы эту инициативу.

На мой взгляд, фокус нашего внимания в диалоге сначала с белорусскими коллегами, а затем в каких-то более широких многосторонних форматах должен быть, во-первых, на экономике. Потому что это актуально сейчас и одновременно дает нам очень серьезные возможности для развития сотрудничества. Чтобы все, от крупных компаний до частных домохозяйств почувствовали позитивные эффекты нашего взаимодействия.

Во-вторых, это наука, образование, научно-технологическое сотрудничество. Важно уделить внимание возможностям сотрудничества бизнеса и исследовательских структур двух стран в части развития технологий и создания на их основе инноваций, формирования новых инновационных рынков. Есть огромный запрос, в том числе общественный, и при этом некоторые заделы, чтобы сделать диалог о науке, образовании и технологиях не только ориентированным на стимулирование деловой активности в этой сфере, но и на интересы общества. Прежде всего в части образовательного сотрудничества, программ и совместных исследований.

Мы ощущаем чудовищный дефицит совместных исследований с белорусскими коллегами, и есть огромное пространство возможностей для развития более глубокой научной кооперации и интеграции. Но, к сожалению, до сих пор нет серьезных механизмов поддержки, финансирования такого сотрудничества на постоянной основе. Для естественных наук у Минобрнауки России что-то есть – очень скромно, но есть. Для общественных и гуманитарных наук нет практически ничего. После трансформации российского Фонда фундаментальных исследований нет ни одного канала финансирования совместных российско-белорусских научно-исследовательских проектов.

− Какие Вы видите возможные новые механизмы, которые позволили бы это финансировать?

− Необходимы фонды или расширение возможностей действующих российских и белорусских фондов. Условно говоря, у нас есть очень эффективный Российский научный фонд, который в силу своих особенностей, статуса, правовых рамок, в которых он работает, не может финансировать организации, не являющиеся резидентами Российской Федерации. С нашей стороны нужно финансирование таких совместных проектов, или хотя бы софинансирование.

Еще один вариант – дать специализированное финансирование двум Академиям наук. Тогда они будут выступать в особом статусе: де-факто они будут распределителями государственных бюджетных средств. Это было бы очень сильным ходом, потому что Академии наук через отделения связаны с институтами, и одновременно РАН расширила контакты с вузами. Здесь есть очень серьезная возможность превратить обе академии в «суперфонды» для финансирования таких проектов.

− ИМЭМО РАН активизировал взаимодействие и с казахстанскими партнерами. Каковы приоритеты этой работы?

− В двустороннем формате мы достаточно давно и хорошо работаем. С КИСИ наше партнерство длится уже более 20 лет. Недавно мы обновили Меморандум о сотрудничестве, который является основанием нашей совместной работы. У нас есть такой же опыт работы и с Узбекским институтом стратегических международных исследований. Это тоже очень сильный партнер, с которым нас связывают годы двусторонней работы. Но я не могу сказать почти ничего о нашей возможности работы с таджикскими и кыргызскими центрами: хотя мы с ними общаемся, но совместных проектов мы никогда не делали. Совершенно ничего нет с Туркменистаном. К нашему сожалению и сожалению других коллег из стран Центральной Азии, туркменские эксперты так и не приехали на этот форум.

Поэтому мы ищем возможность делать не только двусторонние исследовательские проекты, но и многосторонние. У нас в прошлом году был опыт такого трехстороннего проекта с казахстанской и узбекской сторонами, но мы считаем, что надо расширять и увеличивать многосторонние проекты и конференции, потому что это обогащает всех.

− Не секрет, что в Казахстане, в том числе в экспертной среде, распространены скептические взгляды в отношении ОДКБ и евразийской интеграции в целом. Об СВО также звучат разные мнения. Какое у Вас сложилось впечатление по итогам работы с казахстанскими коллегами и экспертами – чего они сейчас хотят от России?

− Они прекрасно понимают экономические выгоды от ЕАЭС, которые де-факто получает Казахстан. Они это признают, понимают, видят динамику торговых связей. Они видят, что приходят российские инвестиции. Что Россия открыта для казахских инвестиций, сотрудничества с казахским бизнесом, и партнеры легко общаются и взаимодействуют. То же самое можно сказать и про Узбекистан, это совершенно очевидно. Но в политической сфере разногласия достаточно серьезные по многим вопросам, и не только по специальной военной операции.

Я бы не сказал, что это приобретает утрированную форму. Да, есть разногласия, есть дискуссионные моменты, мы готовы их откровенно обсуждать, и казахстанские партнеры это очень высоко ценят. Если бы мы сделали вид, что у нас все хорошо и проблем никаких нет, то это было бы лукавством и самообманом. Есть понимание у казахстанского экспертного сообщества и роли, которую сыграла Россия в событиях января 2022 года, и того, как Россия помогла сохранить политическую стабильность Республики Казахстан, но вспоминать и обсуждать это казахстанские коллеги не особенно хотят. Мы тоже не настаивали.

− Россия помогла Казахстану, но с другой стороны нет продвижения по линии, например, признания Крыма частью России. Информационный фон также не совсем благоприятный. Насколько казахстанские партнеры здесь готовы идти навстречу Москве по каким-то позициям?

− Казахстанские партнеры готовы и идут навстречу во многих вопросах, в том числе политических и в вопросах безопасности. Много в чем они нам помогают, просто не все можно обсуждать в открытом формате. Что касается информационного фона, я считаю, что здесь ошибки совершаются с обеих сторон. В России некоторые политики, журналисты позволяют себе этически, профессионально, политически, дипломатически недопустимые высказывания, некорректные по содержанию и наносящие ущерб репутации не только самих этих людей, но и репутации Российской Федерации.

Во всех странах постсоветского пространства очень внимательно относятся к тому, что звучит в российских СМИ. А у нас, к сожалению, очень многие СМИ, особенно телевизионные ток-шоу, превратились в ярмарку тщеславия отдельных людей, которые считают себя журналистами или экспертами. При этом они не задумываются о последствиях для национальных интересов, включая то, какой ущерб наносят их высказывания по позициям искренних друзей и союзников России в этих странах. А такие люди есть и в элите, и в экспертном сообществе, и в бизнесе – те, кто понимает, что без России существование этих стран будет гораздо более затруднительным и в экономическом плане и в плане безопасности. Здесь нужно проявлять сдержанность, такт и понимание интересов и озабоченностей другой стороны.

Я не могу сказать, что с той стороны не допускаются экстремистские, радикальные высказывания. Мы их тоже встречаем, но все-таки Россия обладает гораздо большим опытом и государственности, и дипломатии, может себе позволить по некоторым вопросам проявить большую сдержанность, чем наши партнеры. Это касается не только Казахстана. Мне приходится общаться с экспертами, политиками, дипломатами из разных стран постсоветского пространства и везде есть проблема обостренной реакции на высказывания, действия или позиции тех или иных российских политиков, журналистов, так называемых экспертов. В России, особенно в профессиональном сообществе, мы можем их вообще не заметить. Для нас это, что называется, погодное явление, а для этих людей – вопрос их национального достоинства или внутренней политики, потому что он оказывает на нее влияние.

− Как бы Вы оценили перспективу интеграционных проектов на постсоветском пространстве в среднесрочной перспективе?

− В условиях, когда мы переживаем тяжелый международный кризис, достаточно трудно заглядывать за краткосрочный горизонт. Но уже сейчас понятно, что ЕАЭС как социально-экономический проект, в основе которого свободное движение товаров, услуг, капитала, рабочей силы, оправдал себя в высшей степени. У него огромное будущее, гигантский потенциал. Есть возможность формирования единого экономического пространства, что позволит в гораздо большей степени, чем сейчас, раскрыть потенциал национальных экономик – это выгодно всем участникам, не только России. Реальным драйвером здесь будет бизнес. Это видно уже сейчас, есть люди, которые понимают, что можно делать бизнес на всем этом пространстве: производство, торговлю, логистику – все, что угодно.

Есть позитивный эффект для домохозяйств и общества в целом, потому что мы можем позволить себе покупать белорусские молочные продукты, белорусы могут покупать российскую промышленную продукцию. У нас появляется больше товаров из Казахстана, Армении, и одновременно в этих странах появляются российские товары. Они конкурентоспособны по отношению к местной продукции и заставляют местных производителей думать в том числе о своей ценовой политике. У нас возникают огромные возможности для туризма, и люди начали это осознавать особенно сейчас, когда Запад выстроил новый железный занавес против России. Люди поняли, что можно прекрасно отдыхать на Иссык-Куле или на озере Севан, или путешествовать в столицы и в интереснейшие исторические города других стран постсоветского пространства.

Особенно это раскрывается в ЕАЭС. Союз открывает и огромные рынки для рабочей силы. Да, еще есть трудности с трудовой миграцией, но сейчас у нас возникают совершенно новые возможности по урегулированию, управлению этими процессами, по контролю того, как работодатель выполняет свои обязательства, в каких условиях трудятся люди. Не только те, которые приезжают в Россию, но и те, которые уехали из России и работают сейчас в ЕАЭС. Возникают совершенно новые возможности для формирования интегрированного рынка труда, и эти эффекты будут нарастать с годами, будут кумулятивными. Мы пока не знаем, какими могут быть международные проекты, выросшие на этой основе, но увидим много интересного в ближайшие годы.

− Западные санкции бьют по этим интеграционным процессам. В чем казахстанские коллеги видят для себя наибольшие риски, и есть ли у нас общая перспектива в создании совместных проектов?

− Из общения с казахстанскими экспертами видно, что не только представители бизнеса, но даже в профессиональном научно-экспертном сообществе далеко не всегда понимают, что политико-психологический эффект санкций идет впереди их реальной имплементации. У страха глаза велики, и решения, принимаемые на уровне комплаенс-офисов банков, компаний, которые пытаются снизить свои риски и издержки, реально соответствуют практике имплементации даже американских санкций. Причем, я говорю не только о прямой имплементации, а, скорее, о вторичных санкциях, которых все боятся еще больше. Но если мы посмотрим на реальную практику, то случаев их применения очень мало, и в основном в отношении американских союзников или тех компаний, которые американцам нужно было «наказать» по собственным причинам.

В еще большей степени это касается европейских санкций. Конечно, казахстанская банковская система очень серьезно ориентирована на открытое взаимодействие с транснациональными западными банками, и одновременно они сейчас пытаются навести мосты с исламским банкингом, но даже в этой очень чувствительной и глобализированной сфере реальные риски совсем не такие большие. Никто не мешает даже крупным банкам иметь дополнительные возможности для того, чтобы избежать завышенных рисков. Одна из наших задач – объяснять партнерам и коллегам, что хотя есть система ограничений, которую создали страны Запада в отношении России, и она введена надолго, если мы посмотрим на страны юго-восточной Азии, Индию, Турцию, то они очень хорошо приспособились работать в этой системе координат. Научились снижать свои риски, обходить, договариваться, искать возможности. Там есть хорошие практики, которые можно учесть.

Это не значит, что Россия готова использовать страны ЕАЭС в качестве такого резерва, «входного режима» – ни в коем случае. Россия заинтересована в том, чтобы наши партнеры не оказались ни под какими санкциями, ограничениями из-за того, что активно работают с нами. Но они тоже должны понимать, что их риски на самом деле гораздо ниже, чем принято считать.

− Ряд экспертов сравнивают многовекторную политику Беларуси до 2020 г. с ситуацией в Казахстане, где сегодня также предпринимается попытка вести многовекторную политику. Мы видели, к чему это привело республику, были свидетелями аналогичной попытки госпереворота в Казахстане. Как Вы оцениваете, начнет ли Астана следовать более тесным курсом на сближение с Россией или останется верна политике многовекторности?

− Считаю, что мы ничего не должны навязывать Казахстану ни в коем случае. Тут вопрос рационального выбора, а его подсказывают две вещи – экономика и безопасность. Российский рынок – это однозначно рынок, на котором казахстанскому бизнесу будет комфортно, потому что он понятный, культурно близкий, близкий в языковом плане и в плане наработанных связей и партнеров.

Второй вопрос – вопрос безопасности. Если Казахстан когда-нибудь захотел бы получить безопасность не от России, как член ОДКБ, а от США или Китая, то в условиях перспективного американо-китайского конкурентного и военно-политического противостояния оказаться заложником одной из сторон совсем не в его интересах. Россия здесь оказывается своего рода третьей стороной, которая может быть вполне эффективным гарантом безопасности и надежным партнером, как уже показала практика. Для нас безопасность Казахстана, общая граница с которым имеет длину около пяти тысяч километров – это безопасность России. Есть ли у казахстанских партнеров есть понимание этих вещей? Оно формируется.

Беседовал Вячеслав Сутырин