«Крепость Америка» и Новая Евразия

20 января в должность президента США официально вступит Дональд Трамп. В ходе предвыборной кампании он сделал множество громких заявлений, вызвавших нервную реакцию среди европейских союзников Вашингтона. Так, он подчеркнул стремление закончить украинский конфликт посредством переговоров, а также сократить финансовую поддержку Киева. В Москве приветствуют готовность США к переговорам, если при этом будут учитываться российские интересы. Однако в ЕС по-прежнему доминируют воинственные настроения по украинскому вопросу. К тому же накануне инаугурации Трамп ошарашил западных союзников призывами к присоединению к США Гренландии и Канады, а также возвращению контроля над Панамским каналом. Что говорят эти заявления о будущей внешней политике администрации Трампа, оценил кандидат политических наук, профессор Юридического института РУДН им. П. Лумумбы Дмитрий Евстафьев.

Вызвавшие шок по всему «объединенному Западу» заявления Дональда Трампа о возможности приобретения Гренландии, присоединения к США Канады и статусе Панамского канала едва ли можно воспринимать только как эпатаж. Тем более, за заявлениями американского лидера начались вполне реальные политические процессы. Скорее, мы находимся в начальной – заявочной – фазе по формированию новой конфигурации Евроатлантики с учетом меняющихся геополитических и геоэкономических приоритетов США. А главное, с учетом превращения Европы из «младшего партнера» США в конкурентное пространство различных геополитических сил. Ситуация там осложнена утратой значительной части классического национального суверенитета и конкуренцией между различными центрами политической консолидации, наиболее очевидными из которых являются Брюссель и Париж.

Данные процессы назревали давно, и заявления Трампа, сделанные еще до вступления в должность, стоит расценивать как попытку превентивного размораживания ситуации с прицелом на формирование новой точки консолидации американской элиты и противостояния проевропейской группе в Вашингтоне. Противоборство вокруг нового геополитического состояния и формата управления Евроатлантикой не могут быть ограничены только данным условным геоэкономическим регионом.

Изменения в различной степени затронут и прилегающие регионы мира, прежде всего, Средиземноморье и Евразию. Создаются реальные условия для коренного изменения систем геоэкономической взаимозависимости, ранее по объективным и субъективным причинам завязанных на Европу. Но главное, – стабильность Евразии и устойчивость сложившихся в последние 20 лет систем власти перестает быть безусловным приоритетом для условного Запада. Это создает комплексную систему неэкономических вызовов, осложненную системной нестабильностью по периметру границ Евразии.

«Крепость Америка» как вынужденная геополитическая реальность

Ничего принципиально нового в стратегии «нового атлантического фронтира», сформулированной Трампом, нет. Напротив, эта линия является продолжением традиционной американской геополитики. Речь идет о способности США «откатить» геополитическую ситуацию к 1940 году, реализовав стратегию политического контроля через прямое присутствие. Это означает фактическое признание, что стратегия «мягкой силы» в политических процессах, то есть, признания американского лидерства в глобальном мире и его институтов как некоей данности, не работает даже внутри «ядра глобализации», к которому, бесспорно, относилась Евроатлантика.

Конечно, дилемма, сформулированная в свое время Збигневым Бжезинским, а именно глобальное лидерство или мировое господство, в новой американской стратегии («Доктрине Трампа»), решается половинчато. С одной стороны, признается, что в актуальном своем состоянии США не способны к лидерству. Что уже выглядит некоей революцией – все президентство «коллективного Байдена» прошло под знаком уверенности в незыблемости «идеологического» лидерства. С другой, одновременно, признается, что без статуса безусловного «ядра» глобального мира США не могут рассматриваться в качестве жизнеспособной системы.

Допустимо предположение, что стратегию «нового атлантического фронтира» следует рассматривать как инструмент выигрыша США времени для упорядочивания союзнических отношений. Планируется и упорядочивание собственной системы внутреннего политического и экономического управления. Последняя, хотя и продемонстрировала относительно высокую степень устойчивости, выполнив главную функцию – «защиту от дурака», подверглась заметной внутренней эрозии.

Дополнительно в качестве стратегического фактора отметим серьезный раскол внутри американской элиты, приведший к включению части радикал-глобалистских кланов и групп в «партию хаоса», интересы которой в значительной степени противоречат американским. Это обостряет задачу внутренней консолидации в условиях высокой степени внешней защищенности на фоне осознаваемой поддерживающими Трампа кланами недостаточности ресурсов.

Почти нет сомнений, что, с учетом весьма яркого отклика на идеи по «атлантическому фронтиру», на следующем этапе Дональд Трамп с подачи своей команды может сформулировать и концепт «нового тихоокеанского фронтира», также предусматривающего определенные пространственные «коррективы», хотя и менее значительные. Но также лежащие в русле традиционной американской геополитики.

Есть и ситуативные факторы. Наиболее значимыми из них представляются три:

– Жесткая потребность формирования нового информационного фокуса после глубокого провала базовой идеи остановить конфликт на Украине на условиях США за 24 часа. Эта идея, вполне работавшая в период предвыборной кампании Трампа, была катастрофически дезавуирована в декабре 2024 года, причем не Россией, проявившей изрядную гибкость в этом вопросе, а «коллективным Зеленским» и его евроатлантическими кураторами. Теперь ее нужно чем-то замещать – американское общество жаждет сигналов о том, что «Америка становится снова великой».

– Необходимостью противостоять попыткам политических оппонентов республиканцев, вероятно, втягивающимся в стратегические отношения с «партией хаоса», превратить Европу и Канаду в свой политический плацдарм. Дополнительно Вашингтон показывает европейскому «крылу» либерал-атлантистов его слабость. Фактически, соглашаясь обсуждать требования Трампа, они признают неспособность «защитить» в широком смысле слова свое «опорное пространство».

– Демонстрация союзникам США допустимости территориального переформатирования интересующих их пространств в геоэкономических или геополитических целях, но при условии согласования этих действий с Вашингтоном. Принцип территориальной целостности больше не работает, но только там, где это согласуется с интересами США. Но здесь Трамп действует по принципу: «не можешь предотвратить – возглавь». В конечном счете, такие союзники США, как Реджеп Эрдоган или Биньямин Нетаньяху действуют вполне в данном ключе и без участия Вашингтона.

Обобщая: концепция «Крепости Америка» в американоцентричном мире является вынужденным стратегическим шагом, на который повлияли и определенные тактические обстоятельства. Но в нынешнем своем виде – даже без «тихоокеанского» добавления – «стратегия новых фронтиров» предопределяет постоянное нарастающее расхождение интересов различных американских элитных кланов и неизбежность столкновения Трампа с американскими евроатлантистами, которые, как показали последние годы, плотно срослись с европейскими.

Новая Евразия и «Крепость Америка»

На первый взгляд переход США к стратегии «Крепость Америка» создает более благоприятные условия для реализации геополитического потенциала Евразии, поскольку, очевидно, что реальный фокус геополитических интересов США сдвигается в направлении Евроатлантического региона и Средиземноморья как «мягкого подбрюшья» Евроатлантики. Но подобный разворот американской политики происходит уже давно, что уже сказалось на степени вовлеченности Вашингтона в дела Евразии. Чего нельзя, например, сказать о странах ЕС и Лондоне.

Примером изменения политики стали события в Грузии, где представители общеевропейских структур продолжали работать на дестабилизацию ситуации уже после того, как США, причем при все еще радикал-глобалистской администрации Байдена, начали явственно сворачивать свою активность. И это, подчеркнем, происходило в знаковой для США стране, длительное время служившей «витриной» «глобального мира» в его соросовско-клинтонианской трактовке.

Приход к власти Трампа данные процессы только ускорит, но главное – сделает снижение приоритетности большинства стран постсоветской Евразии для США наглядным и политически грубым. Нарастающая автономность политики евроатлантистов, а главное, – выделение внутри евроатлантического сообщества «партии хаоса», прямо противостоящей США как возрождающейся пространственной империи, подобные риски только усугубляет.

Возможная мозаизация политики Запада будет иметь два вполне прагматических последствия для политики США в постсоветской Евразии:

● Как минимум частичное обнуление договоренностей о гарантиях безопасности аффилированного с политическими режимами бизнеса. Ранее этот механизм активно использовался либерал-глобалистами для формирования системы экономических привязок элит Евразии к США. Можно не сомневаться, что частично такого рода отношения будут засвечены в ходе расследования коррупционных связей семьи Байденов.

● Как естественное следствие из первого, – сворачивание ранее хеджировавшихся США на государственном уровне инвестиционных программ, в том числе в ТЭК. На первый план будут выходить высокорисковые «венчурные» инвестиции.

Отметим и то обстоятельство, что ключевым геополитическим конкурентом США обозначен Китай. Едва ли США в условиях формирования новых фронтиров будут проводить активную политику по противодействию Китаю в Евразии. Но логика развития конкуренции с США объективно заставит Пекин сконцентрироваться на обеспечении собственных ближайших интересов, связанных с выстраиванием собственного фронтира, но уже на ближних подступах. Это связано с временным откатом КНР с Ближнего и, частично, даже Среднего Востока.

Конечно, главным вызовом для Поднебесной станет безопасность побережья, но и попытки манипулирования ситуацией во «внутренних» районах страны за счет исламистских групп (потенциал влияния на них «партии хаоса» был вполне продемонстрирован событиями в Сирии) будет восприниматься как риск. Причем, риск для безопасности, а не только политического влияния.

В совокупности экономическое пространство Евразии может стать территорией системного геоэкономического рейдерства, особенно учитывая сложное сочетание ранее сложившихся в целом ряде регионов (например, в Центральной Азии) американских, европейских, турецких и китайских инвестиционно-экономических интересов. А также нарастающие противоречия внутри местных кланов. Ситуативно можно было бы предположить существенный рост активности турецких «инвестиционных структур», заинтересованных в захвате кажущихся «бесхозными» активов.

Другой вопрос, что «кейс Грузии» явственно продемонстрировал ограниченность возможностей общеевропейских структур в условиях нарастающей втянутости Европы в конфликт вокруг Украины. Поэтому крайне маловероятно, что в актуальных условиях произошло бы «заполнение вакуума» влияния со стороны структур ЕС. Максимум – увеличение политико-имиджевого присутствия и продолжение политики влияния через НПО. Для ряда стран постсоветского пространства (Армения, Казахстан, Киргизия) это может быть существенным риском, учитывая уже сейчас достигнутое влияние подобных структур, в частности Национального института Демократической партии США (NDI*, деятельность на территории РФ признана нежелательной), а также структур Джорджа Сороса (деятельность на территории РФ признана нежелательной).

Отметим наличие всех признаков сращивания радикал-глобалистов из США и «партии хаоса», где доминируют пробританские круги. Это обозначает главный риск для постсоветской Евразии: возможность превращения ряда регионов в пространство хаотизации. Очевидно, что по этому направлению идет Молдова и сопредельные регионы, вероятно, не исключая не только Приднестровье, но и Одесскую область. Также существуют риски использования части регионов постсоветской Центральной Азии, в частности, Ферганской и Ошской долин, а также – юга Казахстана, но уже против Китая.

В целом, при всей внешней удаленности от Большой Евразии, переход американской элиты – а очевидно, что Трамп не столько харизматик-одиночка, сколько фронтлайнер вполне понятных по своей направленности элитных группировок (модели «Крепость Америка») – создаст для Евразии новую геополитическую и геоэкономическую ситуацию. Это потребует глубокого переосмысления стратегии развития как на страновом, так и на «коалиционном» уровне. А также подчеркнет необходимость совершенствования институционального наполнения договоренностей на высшем уровне.

Дмитрий Евстафьев, кандидат политических наук, профессор Юридического института РУДН им. П. Лумумбы