В последние несколько месяцев в отношениях между Россией и странами Новой Евразии произошли события, которые многими были восприняты как проявления кризиса. Это – и арест «пророссийских» публицистов и журналистов в Беларуси, и высказывания президента Казахстана Н. Назарбаева о судьбе природных богатств Казахстана в период Российской империи, и размышления президента Кыргызстана А. Атамбаева о выводе российской военной базы. За этими заявлениями кроются не только эмоции, но и системные изменения роли России на постсоветском пространстве.

Предстоящий 2017 год, вероятно, будет даже больше чем 2016 наполнен попытками информационных манипуляций, направленных на обострение отношений между государствами Евразийского союза и их лидерами.

Конечно, и «кризисность», и значимость приведенных высказываний была раздута. Однако очевидно, что между государствами постсоветского пространства существуют, как минимум, «недоговоренности». Лидеры и политические элиты постсоветских стран нередко ощущают некомфортность сосуществования с современной Россией.

Проблема в том, что в элитах постсоветских государств, несмотря на всю их «динамичность», сложился некий образ «идеальной» для партнерства России.

Россия должна быть, с одной стороны, политически слаба и зависима от Запада, чтобы не представлять угрозы и не иметь возможности оказывать давления на постсоветские страны. Возможные «обострения» при этом купировались бы через влияние Запада. Но, с другой стороны, Россия должна быть достаточно сильна, чтобы быть источником экономических и социально-экономических дивидендов.

Во многом этот «желаемый» образ России был следствием раздела постсоветского наследства. Показательно, что наиболее комфортные отношения между Россией и странами, а точнее, – элитами постсоветских государств, были достигнуты в конце 1990-х – начале 2000-х гг. В момент глубочайшего кризиса российской государственности, но начала относительного экономического подъема.

Сегодняшняя реальность существенно отличается от той, которая виделась в «идеале»:

• Российская политическая система демонстрирует не только признаки устойчивости, но и наличие некоего общенационального консенсуса, формирующегося как раз в сфере внешней политики, в том числе по вопросу отношений со странами СНГ.
  
  
• Постсоветское пространство перестает быть выраженным приоритетом для ключевых игроков «западного мира», которые рассматривают его в настоящее время преимущественно в контексте взаимоотношений с Россией. Самостоятельный, самоценный интерес к Новой Евразии в настоящее время имеет только Китай.
  
  
• Россия оказалась способной начать экспортную экспансию в Евразию, пользуясь механизмами «свободной торговли», который некоторые страны ЕАЭС рассматривали исключительно как инструмент, выгодный только им. В особенности это проявилось в сфере экспорта российских продовольственных товаров, который был подстегнут «эффектом девальвации». Но, вероятно, уже в ближайшем будущем при отсутствии дополнительных договоренностей такая же ситуация сложится и в сфере экспорта российских промышленных товаров, прежде всего, продуктов нефтехимии.
  
  
• Процессы 2015-2016 гг. отчетливо продемонстрировали вектор на восстановление промышленного потенциала промышленного потенциала российской экономики, причем в рамках сравнительно жесткой стратегии концентрации производства в пределах национальной территории России. Показательны не только целевые усилия российского правительства по концентрации на территории России максимально возможного объема критических производств в сфере оборонной промышленности, в частности, двигателестроения. В данном случае чисто рыночная логика не вполне применима. Обращают на себя внимание и усилия по воссозданию производств в сфере гражданского машиностроения, в частности, по производству строительной техники, техники для транспорта, которые осуществлялись вне стандартной экономической логики. То же самое касается создания, фактически, «с нуля» производств в сфере продвинутой химической и нефтехимической промышленности.
  
  
• Единственным источником реальных, а не виртуальных военно-силовых гарантий безопасности и целостности постсоветских государств пока остается Россия. «Запад», как источник силовых гарантий, перестал быть актуальным.

Суть процессов в том, что относительный и пока вялотекущий экономический подъем происходит на фоне явного переформатирования внутриполитической системы и закрепления определенных внешнеполитических моделей. То есть, некий «идеальный» образ России, который и был основой многих интеграционных, а иногда, – и псевдоинтеграционных процессов, становится в принципе нереалистичным.

Возникает вопрос о том, как и на какой базе страны Новой Евразии должны взаимодействовать с той Россией, которая может возникнуть в ближайшие несколько лет.

Как воспринимать современную и Россию: как вызов или как геополитическую и геоэкономическую возможность?

Для начала стоит учесть, что Москва подчеркнуто не ставит под сомнение право на существование ни у одной страны постсоветского пространства, даже там, где США откровенно говорят о failed state, абортивном государстве.

Это не означает, что Москва не видит, как в ряде стран полноценная государственность не сложилась и не понимает, что рано или поздно и общественности, и элитам придется принимать непростые политические решения. Но Москва эту ситуацию не будет подталкивать.

«Прецедент Крыма» следует толковать без лукавства. Во-первых, Крым действительно, был спорной территорией. Что бы не говорили на политическом и юридическом уровне, но территория такой степени спорности была одна на всем постсоветском пространстве.

Во-вторых, изменение государственной принадлежности Крыма произошло при крайне специфических обстоятельствах, связанных с потенциальным возникновением прямой военной угрозы в адрес России, что бы там не говорили оппоненты Москвы. Это обстоятельство также является уникальным и, вероятно, «нетиражируемым».

Если разобраться, возможностей взаимодействия между Россией и странами постсоветского пространства больше, чем между постсоветскими государствами и почти любым из игроков за пределами региона. Для последних самостоятельность и способность к развитию этих государств не всегда очевидна.

По большому счету, выбор для постсоветских государств в сегодняшней глобальной экономической ситуации состоит из двух вариантов. Либо приоритетно подключиться к внутри-евразийским механизмам экономического роста, основой которых неизбежно будет экономический рост в России. Либо пытаться встроиться в механизмы экономического роста в сопредельных с постсоветским пространством регионах, прежде всего, связанных с Китаем, в меньшей степени, – с Ираном и государствами «условного Юга». Экономическое партнерство с Евросоюзом как опция для стимулирования экономического роста вряд ли сейчас актуально.

Если в первом случае еще можно ограничить свои действия экономическим контекстом, то во втором, с учетом негативных ожиданий в мировой экономике, придется делать ставку на «политическую вовлеченность». Причем в ситуациях, чреватых значимыми конфликтами. Это означает необходимость брать на себя существенные политические риски, к которым элиты стран Евразии вряд ли готовы.

Нахождение нового modus vivendi в отношениях с Россией является существенно более «геополитически безопасным» вариантом развития, даже учитывая, что – и это надо признать – углубление сотрудничества с Россией на этом этапе для стран Новой Евразии неизбежно будет связано с взятием на себя неких политических обязательств.

Россия, по опыту 2014-2016 гг., начинает тяготеть к двусторонним вариантам развития взаимодействия в Евразии, а не к развитию многосторонних интеграционных инициатив.

Это и можно считать ключевым вызовом в отношениях постсоветских государств с Россией, поскольку естественным продолжением такого подхода является экономическая (а вовсе не политическая) прагматизация отношений.

Также наблюдается существенное повышение приоритетности отношений России с теми государствами, которые не входят в известные интеграционные объединения. Признаки именно такого подхода можно наблюдать на примере развития отношений России с Азербайджаном и, в последнее время, с Узбекистаном.

Для России явно нет «красных линий», чтобы действовать в дальнейшем исключительно в формате коллективной интеграции. Вполне возможно, Москва действительно совершит разворот в сторону двусторонних или ограниченно многосторонних форм сотрудничества.

И именно страны Новой Евразии, соседствующие с Россией, больше всех заинтересованы сохранить многосторонний формат интеграционных процессов. Хотя, конечно, придется уходить и от сценария «слабой России», и от восприятия ЕАЭС сугубо как расширенной зоны свободной торговли.

Необходим переход к сценарию «новой индустриализации» Евразии с пониманием тех тенденций, которые уже обозначились на глобальном уровне.

Тогда станет возможным подключение стран Новой Евразии к процессам экономического роста (с акцентом на восстановление промышленности), обозначившимся в России. И это будет экономический рост более высокого «качества» и в социальном смысле тоже. Однако по времени «окно возможностей» не столь велико: «пакетные» предложения были бы целесообразны именно в ближайший год.

Принципиальным должен стать практический, конкретный характер предлагаемого в рамках «пакетов» взаимодействия. В таком случае и политические «комплексы неполноценности» будут изживаться быстрее.

Профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев