В политике на постсоветском пространстве происходит, на первый взгляд, малозаметный, но существенный сдвиг. Меняется структура оппозиции: вместо партий, движений и их лидеров на первое место выдвинулись различные «фабрики мысли», «аналитические центры» и «эксперты», уверен белорусский политолог, научный сотрудник Института философии НАН Беларуси Алексей Дзермант. Разветвленная сеть интернет-СМИ и блогеров распространяет созданные ими смыслы и «месседжи», в том числе, среди радикальных и экстремистских активистов. «Евразия.Эксперт» побеседовал с белорусским политологом о том, как новая тенденция изменит политику на евразийском пространстве и в мире.

- Тенденция перехода от традиционных оппозиционных партий к сетевым аналитическим и медиа-структурам характерна лишь для постсоветского пространства, или она шире?

- Это общемировой тренд, который присутствует в той или иной степени и в США, и в Западной и Восточной Европе, и в Евразии. Конечно, в каждой стране есть своя специфика, потому что везде разные политические культуры.

В странах англосаксонской культуры, для которых характерна двухпартийность, традиционно была сильна роль фондов, центров, которые задают более специфичную повестку дня. В больших партиях, как республиканская и демократическая, много течений. Внутри партий дифференциация идет по мозговым центрам, «фабрикам мысли», университетам, частным аналитических структурам.

Мы видим также на примере континентальной [европейской] политической традиции, что есть центры, например, во Франции, которые занимаются внешней политикой, школа Sciences Po (Институт изучения политики – прим. «ЕЭ»). Это сильный мозговой центр, который наверно гораздо более вовлечен в принятие политических решений, чем конкретные партии.

В Германии традиционные партии теряют привлекательность для избирателей. Они становятся политтехнологическими машинами, и часто довольно сложно между ними проследить разницу. А в структурах второго плана, которые стоят за партиями, уже четко видна идеологическая дифференциация.

Например, в фондах – у каждой парламентской партии есть свой фонд. Там видно, что идет интеллектуальная работа с большим массивом информации. То, что между партиями происходит борьба – это спектакль, ширма.

- Как новые веяния проявляются на евразийском пространстве и непосредственно в Беларуси?

 - Эта тенденция дошла и до нас. Можно сказать, что и в России, и в Казахстане, и в Беларуси политические системы дирижируемы, то есть политические силы, партии, движения в существенных моментах дирижируются государственной властью. Это не плохо и не хорошо – так сложилось. Наша государственная традиция требует такого подхода. Это происходит из-за необходимости сильной централизованной власти, потому что мы находимся в кризисной геополитической ситуации достаточно долгое время, практически с распада Советского Союза.

Чтобы обойти то, как мы приспособили к своим особенностям западную традицию (демократию, парламентаризм), оппоненты власти и нашей интеграции пытаются влиять на систему по-другому, понимая, что пробиться через парламент или повлиять на лиц, принимающих решения, сложно.

Они решили изменить тактику – воспитывать в рамках создаваемых аналитических центров, «фабрик мысли» экспертов, которые порождают новое знание и распространяют его в обществе.

Говоря о Беларуси, России, Казахстане, в белорусском случае наверно больше всего заметны западные тенденции переноса центра тяжести политической активности с партий на мозговые центры.

Смыслы, которые имели распространение в оппозиционных СМИ и тех, которые распространяют евроцентричную точку зрения, исходят не от партий, их лидеров или активистов. Они формируются в экспертных центрах. Затем выстраивается структура донесения этого мнения через развитую сеть СМИ, в основном через интернет.

Реципиенты этих смыслов – это радикальные политические силы, активисты, которые могут эту информацию воспринимать как руководство к действию. То, что я наблюдаю в политическом пространстве Беларуси последний год-полтора – это отработка такой схемы. Например, это вбросы о том, что Россия имеет захватнические аппетиты в отношении Беларуси. Придумываются всевозможные способы, чтобы это доказать. Эта схема оказывает влияние на информационно пространство и, мне кажется, будет применяться и дальше.

- Какие конкретные примеры таких организаций Вы могли бы привести?

- Если мы говорим об аналитических центрах, в Беларуси я вспомню три таких субъекта. Это «Центр стратегических и внешнеполитических исследований». Именно они вбросили в наше информационное пространство через ряд своих текстов, аналитических или квазианалитических, тезис о том, что Россия готовится к захвату Беларуси. Все оппозиционные СМИ в Беларуси и за ее пределами, западные центры и СМИ, начали его тиражировать. Он стал распространяться вирусным способом.

Затем к этому подключается BS Blog (Belarus Security Blog) – несколько человек националистических взглядов, которые провозгласили себя экспертами по безопасности. Они тоже стали обкатывать этот тезис, но уже с позиции «игр спецслужб и правоохранительных органов».

Еще можно упомянуть более умеренный центр «Либеральный клуб». Там нет радикальных лозунгов, но, тем не менее, на всех мероприятиях, которые организует «Либеральный клуб», красной линией проходит идея о том, что Беларуси надо дистанцироваться от агрессивной России в пользу более нейтрального статуса.

За этим же стоит, например, позиция германских фондов, в частности, Фонда Конрада Аденауэра, который делает акцент на том, что Беларуси нужен суверенитет. Поэтому нам надо сотрудничать на основе форматов Беларусь-Германия или Беларусь-ЕС. Они видят взаимный интерес в том, чтобы нашему суверенитету ничего не угрожало. Все эксперты, которые приезжают по этой линии, рассуждают в следующем ключе: мы вам поможем со строительством нации, укреплением суверенитета. Но идея та же самая, хотя она подана в мягкой форме: Россия опасна, от нее надо дистанцироваться.

Есть радикальный посыл «надо бояться России», а есть посыл «мы относимся к вашему суверенитету более уважительно, чем Россия».

- Вы сказали, что традиционные партии перестали быть интересны обществу. Почему так изменилась инфраструктура оппозиции? В чем упущение партий?

- Белорусская политическая система в принципе не «партицентричная». У нас существуют мажоритарные округа, где важна скорее личность человека, чем его партийная принадлежность или идеология. Наша система не способствует развитию партийной системы. Кроме того, если мы посмотрим на пример Казахстана, где партийная система более развита, парламентаризм там строится на смешанной системе (и одномандатники и партийное представительство), все равно мы видим, что политическое поле контролируется государством. Это значит, что резких серьезных политических всплесков не происходит.

Для стабильности государства это хорошо. Но, наверно, с точки зрения политического активизма в этом есть минус, потому что люди понимают, чего от партии можно ожидать. Немного падает интерес. Не находя политического креатива и движения в традиционных партиях, люди обращаются к иным формам организации. Либо это полулегальные активистские группы, либо это «фабрики мысли».

Из-за того, что политическая система становится слишком предсказуемой, часть политизированной публики теряет к этому интерес и пытается найти выходы в чем-то ином.

- Какие еще формы используются?

- Я в меньшей степени знаком с российскими реалиями, но мне кажется, что еще это форма типа того, что пытался организовать в России [оппозиционный политик Алексей] Навальный. Это появление не столько лидера, сколько обкатка социальной повестки. А лидеры стихийно эту повестку берут на себя, реагируют на нее. То, что Навальный пытается оседлать в основном социальные темы, говорит о том, что это не совсем обычный политический проект.

У нас в Беларуси социальные протесты в связи с декретом [о тунеядстве] тоже возникли. Там стали возникать лидеры якобы из народа: блогеры, комментаторы. По сути, они уже превращались в политические фигуры.

Мы видим, что это уже не обычная партия парламентского типа, которая включена в государственную систему, как коммунисты. Это не традиционная оппозиция.

Появляются лидеры, не связанные с традиционными партийными структурами, и становятся ключевыми фигурами, донося свое мнение через блоги или через видеоконтент. Они становятся неформальными лидерами протеста.

Это нечто новое в плане организации людей, которые уже не доверяют традиционным политическим движениям и партиям. Мне кажется, элементы этого есть и в движении Навального. Я думаю, люди мобилизовались на его митинги с помощью, в том числе, и этих технологий.

- А что насчет так называемых «развитых демократий» в Западной Европе и Северной Америке?

- Там тоже происходит перестройка политического поля, потому что предыдущий консенсус, статус-кво уже исчезает. Например, в Германии альянс христианских демократов и социалистов, либо во Франции альянс вокруг республиканских правоцентристских ценностей. Это происходит, потому что люди по большому счету перестали видеть разницу между социал-демократами и христианскими демократами. Они увидели, что альтернативу представляют крайне правые или крайне левые.

Возникают новые фигуры типа [нового президента Франции Эммануэля] Макрона, которые пытаются соединить правое и левое. Пока это идет в привычной парламентской форме. Центры и фонды остаются в тени. Они придумывают эти технологии. Макрон появился, скорее всего, как продукт интеллектуального развития внутри этих центров и фабрик мыслей. Он выдвинут как приемлемая фигура.

Но поскольку парламентские традиции более устойчивы, мы все это видим в форме выборов, президентских кампаний. Они через свою систему это обкатывают. Там нет стремления обойти систему. У нас же отличие в том, что те силы, которые пытаются произвести изменения, понимают, что в наших политических системах у них это не получится, поэтому надо действовать обходными путями.

- Как эта тенденция, по вашему мнению, изменит общественно-политическую картину в мире в целом, и в частности в Беларуси?

- В любом случае общественно-политический ландшафт будет меняться. Мы видим, что прежний консенсус, право- или левоцентристский, нарушается. Западные политические системы вынуждены мириться с более крайними позициями.

Я думаю, переход от центризма к более крайним формам будет продолжаться. Вопрос в том, в какой форме это дойдет до нас. То, что это уже доходит, видно на примере социальных протестов, которые происходили в Беларуси и в России.

Что с этим делать? В этом есть серьезные риски, поэтому надо понимать природу этого, пытаться трансформировать социальную повестку во что-то конструктивное. Надо слушать людей, понимать, почему положение их ухудшается, в чем их интерес. Надо реагировать, но таким образом, чтобы силы того же левого толка могли в это включаться.

В каких формах это должно происходить? Если традиционные партии (коммунистические, социалистические) с этим не справляются, то надо говорить о новых движениях, которые строятся по сетевой структуре.

Лидеры мнений, блогеры, могут не всегда быть членами партий, но они будут продвигать свою повестку, чтобы это все возглавлять и не дать направить в неправильное русло – к тому, чтобы наша государственная система при помощи таких протестов раскачивались. Надо использовать те же методы, но с другими целями.

- Эта инициатива должна исходить от власти?

- От власти и от тех политических сил, которые заинтересованы в стабильности государства. Могут быть и оппоненты власти, те же самые коммунисты. Но они должны понимать, что если повестку перехватят радикально левые силы, от этого никому не будет хорошо, потому что радикализм будет направлен на деструкцию, на то, чтобы разломать государственную систему. Это то, что произошло в Украине.

Все силы, которые хотели бы эволюционного развития, а не революционного, должны реагировать. Хорошо, если у них с государством будет совпадать интерес. На базе этого консенсуса каждый может действовать по своему направлению: кто-то с левой социальной повесткой работать, кто-то с национальной, кто-то с бизнесом. Но эти цели должны быть согласованы в понимании того, что государство должно сохранять стабильность.

Беседовала Юлия Рулева