Профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев - о том, как ставка Москвы на развитие коридора «Север-Юг» в сотрудничестве с Ираном и Азербайджаном отразится на отношениях с Китаем и партнерами по Евразийскому союзу. Почему проект «пояса индустриализации» вдоль коридора «Север-Юг» реализуется вне контекста ЕАЭС?

Встреча «двадцатки» в Ханчжоу 4-5 сентября является важным событием, поскольку происходит в момент, когда мировая экономика, продолжая находиться в пограничном, предкризисном состоянии, вступает в этап реальной перестройки системы глобальных хозяйственных связей в ключевых регионах мира.

Россия пришла к важному «промежуточному финишу», имея в активе начало практической реализации логистического коридора «Север-Юг». Этот проект обсуждался с середины 1990-х гг., однако только теперь он становится геополитической реальностью. Одним из стратегических привлекательных аспектов нового проекта является то, что собственно логистический коридор дополняется концепцией «пояса индустриализации», а также гарантируется российскими силовыми возможностями. 

Военно-силовой компонент, увы, теперь является принципиальным в контексте обсуждения проблем в мировой экономике: военно-политическая нестабильность в ключевых регионах мира приобрела застойный характер, причем масштаб «зон нестабильности» существенно расширился.

На саммите в Ханчжоу (как минимум, на его «полях») будет – особенно с учетом места проведения – сделана «заявка» на образ новой экономики. И проект «Север-Юг» вполне вписывается в логику развития.

Вероятно, мы действительно сталкиваемся с ситуацией, когда кризис создает новые беспрецедентные возможности для развития тем странам, которые готовы рисковать и способны к комплексному подходу к возникающим ситуациям. Ведь строительство коридора «Север-Юг», особенно если логистическая составляющая будет наполняться проектами в сфере «новой индустриализации», невозможно только в рамках классического «макроэкономического» подхода. Необходимо учитывать и военно-силовые факторы, и политические аспекты, и социальные вопросы.

Отметим два момента. С одной стороны, страны-участники проекта «коридора» (Россия, Иран, Азербайджан) набрали тот опыт внешнеполитической и внешнеэкономической деятельности, при котором становятся возможными долгосрочные геоэкономические компромиссы, когда можно пожертвовать частью сиюминутных дивидендов ради стратегической перспективы. 

С другой стороны, в мировой экономике возникла реальная возможность изменения системы «распределения ролей», не слишком выгодной для стран-участниц проекта, особенно в условиях долговременного падения цен на сырье.

С точки зрения действий России, стоит обратить внимание на три обстоятельства:

Первое. Коридор «Север-Юг» – это первый крупный геоэкономический проект России с элементами индустриализации за последнее время. 

Все остальные крупные транснациональные проекты в основном лежали в сфере экспорта углеводородов. Россия впервые обозначает свое присутствие на мировом рынке в качестве интегратора крупных проектов по модели «второй индустриализации». Насколько успешным будет этот опыт – покажет только время, однако, очевидно, что Москва воспринимает возникающую ситуацию в качестве основы для трансформации ситуативного, по сути, импортозамещения, в нечто большее, – в управляемое создание для российской промышленности устойчивых внешних рынков сбыта именно промышленной продукции.  

Второе. Коридор «Север-Юг» – это первый крупный экономический проект России, реализующийся не в традиционных «западном» (ЕС) или «восточном» (Китай) направлениях. 

Новый проект ломает традиционный дуализм российской геоэкономики, делая ее в перспективе более гибкой. Важно и то, что коридор «Север-Юг» является конкурентным для проекта «Великий Шелковый путь», прежде всего, с точки зрения построения моделей совместной хозяйственной деятельности, но также и с точки зрения организации маршрутов транспортировки грузов, что существенным образом оздоровит конкурентную среду.

Третье. Проект «пояса индустриализации» вдоль коридора «Север-Юг» реализуется вне контекста ЕАЭС и системы многосторонних экономических договоренностей постсоветского пространства. 

Россия начинает выстраивать параллельную экономическую инфраструктуру, ориентируясь на выход к ключевым глобальным центрам экономического роста, обойдя в процессе обсуждения проекта даже такого близкого союзника, как Казахстан. Едва ли можно говорить, что Россия отворачивается от ЕАЭС. Но надо быть крайне наивным, чтобы не видеть, что Россия разочарована итогами деятельности, прежде всего, неспособностью выйти за традиционные рамки «зоны свободной торговли».

Хотя и Москва несет существенную долю ответственности за отставание в промышленной и логистической составляющей в развитии ЕАЭС: слишком много сил ушло на дискуссии о «санкционной контрабанде». Но ситуация очевидна: ЕАЭС оказался пока вне глобального геоэкономического «мейнстрима».

В стратегическом плане договоренности по линии Россия-Иран-Азербайджан с возможным присоединением к ним Индии, куда в ближайшее время планируется визит Владимира Путина, говорят об осознании российским руководством реальных, а не идеологически мотивированных принципов многополярного мира. Многополярный мир, – это, в конечном счете, не только относительное и абсолютное ослабление США, это – формирование новых глобально значимых экономических систем. 

Встреча Президента Ирана Хасана Рухани, Президента Азербайджана Ильхама Алиева и Президента России Владимира Путина. Баку, 8 августа 2016 г. Источник: kremlin.ru. 

Такой подход во многом соответствует тому духу технократического прагматизма, который начинает господствовать в современных российских верхах и который странам постсоветского пространства важно воспринять в качестве долгосрочного «сигнал» о том, как Москва видит модель внешнеэкономического взаимодействия в дальнейшем.

Модель коридора «Север-Юг» говорит и о признании Москвой тупиковости дальнейшей эксплуатации рентных экономических моделей, как сырьевых, так и логистических, когда доход получается за счет транзита чужих грузов в третьи страны. Понятно, что пока проект находится только в начальной фазе реализации, но тенденцию он, безусловно, отражает.

Проект коридора «Север-Юг», безусловно, отражает современные геополитические реалии. Реалии уже не предкризисного мира, а кризисного. Его особенностью является комплексный подход, в рамках которого происходит взаимодействие на политическом, военно-политическом и экономическом уровне. Вырабатываются и новые, более гибкие формы институционализации процессов и договоренностей, которые, порой, совершенно не вписываются в традиционные модели взаимодействия. Ключевым является признание неразделимости в современном мире политических и экономических факторов.

Проблема заключается и в стремлении ряда стран Новой Евразии жестко разделять политическое, военно-политическое взаимодействие и получение экономических дивидендов. 

Такой подход был концептуально верен в предыдущую историческую (и экономическую, что немаловажно) эпоху и принес ряду стран (прежде всего, Беларуси, но также и Казахстану) значимые дивиденды, в том числе с точки зрения сохранения экономической стабильности и относительно высоких темпов экономического роста.

Однако сейчас такой подход может оказаться устаревшим, ограничивающим возможности геоэкономического маневра. В конечном счете, только после того, как реальностью – хоть и не беспроблемной – стало политическое и военно-политическое взаимодействие России и Ирана, транспортный коридор «Север-Юг» начал обретать практические контуры. И это обстоятельство должно стать не только предметом для анализа и критического осмысления, но и стимулом к дискуссии в рамках ЕАЭС о принципах развития. 

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ

Союзное государство России и Беларуси может стать «полигоном» для пилотного проекта – механизма евразийской академической мобильности.

Пилотный проект

В нашем экспертном сообществе периодически вспыхивает вопрос академической мобильности, а потом незаметно гаснет. До последнего времени было принято видеть возможности академической мобильности лишь на Западе. Все к этому привыкли, ответственные работники в системе образования сориентировались на этот курс.

Проблемы, которые с этим связаны, были заметны давно, главная из них – пресловутая «утечка мозгов». Однако поездки в ведущие зарубежные академические центры дают странам Евразийского союза и новые знания и опыт.

Отмахнуться от этого невозможно, но надо создавать своё самостоятельное, мощное образовательное ядро, если мы не хотим быть поглощенными более сильными центрами. Поглощенными не только на образовательном, но и на политическом уровне – ведь одно с другим тесно связано. Нам нужно развивать свои подходы, стиль, конкурентные преимущества в образовании. В конечном итоге, нам нужно укреплять собственную  рациональность и мировоззрение, свой угол зрения на мир, если мы хотим сохраниться как субъекты мирового развития и иметь свой голос. В этом смысле смена руководства в Министерстве образования и науки России дает надежду на корректировку ориентиров.

Рано или поздно Евразийский союз столкнется с проблемой невозможности обеспечить рост и технологическое перевооружение экономики без развития научно-образовательной базы и человеческих контактов, профессиональных сетей. Однако это «длинная инвестиция».

Союзное государство России и Белоруссии могло бы уже сейчас стать площадкой для запуска пилотного проекта академической мобильности, опыт которого мог бы затем быть распространен на все страны ЕАЭС.

Что есть сегодня?

На нашем континенте в образовательной сфере наиболее активны страны Евросоюза, в частности за счет программы «Эразмус». Реализуется целый ряд других программ, в том числе и в восточно-европейских государствах.

По статистике Министерства образования и науки России, в российско-белорусских отношениях в плане академической мобильности поводов для беспокойства нет. За последние двадцать лет количество студентов из Беларуси в России возросло с 4 тысяч (1995-96 гг.) до 24 тыс. (2013-14 гг.). Однако более 80% студентов – заочники, что затрудняет не только их общение со сверстниками, но и ставит под вопрос качество полученного образования.

Очных студентов в Россию из Беларуси приезжает примерно в 6 раз меньше, чем студентов из Казахстана.

Есть ряд инициатив в сфере науки и образования на постсоветском пространстве: это университетская лига ОДКБ, проекты Союзного государства с акцентом на поддержку научно-технических и инженерных кадров. Однако эти инициативы точечные и не могут заменить полноценного механизма академической мобильности.

Что делать?

Вопросы академической мобильности затрагивались на заседании Российско-белорусского экспертного клуба, которое состоялось в Минске в июне этого года на полях Форума регионов Беларуси и России. Автор этих строк выступал с докладом как раз по теме академической мобильности.

Что конкретно можно сделать? Общий механизм – традиционный.

Используя возможности интернета, создать централизованную площадку, через которую студенты смогут подавать заявки на получение стипендий. Организовать конкурсный отбор и выдавать студентам гранты.

Победители получали бы возможность 1-2 семестра учиться в одном из ведущих вузов союзной страны за счет программы.

В качестве операторов программы можно привлечь профильные ведомства наших стран, собрав соответствующий совет с паритетным участием белорусских и российских чиновников, представителей университетов и общественных организаций, а, возможно, и передовых работодателей.

В плане затрат это были бы не такие большие суммы, вполне посильные национальным бюджетам. Тем более, немалые ресурсы есть у университетов, которые могли бы предоставить, например, общежития, будучи сами заинтересованными в показателях мобильности. Из бюджета ЕС ежегодно тратят не миллионы, а миллиарды евро на подобные программы.

Важно особое внимание уделить тому, чтобы стипендиатами программы стали только самые активные и перспективные, кто действительно стремится и сам проявляет инициативу. Информацию можно распространить через университеты и союзные СМИ.

Важно сделать проект интересным и привлекательным для молодежи. Для этого среди участников должны быть ведущие вузы. Приоритетными можно было бы сделать специальности, которые наиболее популярны у студентов, обучающихся в странах евразийского пространства: экономика управления, право, здравоохранение, информатика, вычислительная техника, архитектура, строительство, энергетика и др.

Особое внимание надо уделить инженерному делу, хотя здесь есть своя специфика и, возможно, надо подумать об отдельном проекте – сети Центров подготовки инженерных кадров при крупных индустриальных предприятиях.

В перспективе администрирование механизма мобильности можно возложить на Евразийскую экономическую комиссию, которая занималась бы этой работой в тесном взаимодействии с национальными и региональными образовательными ведомствами стран ЕАЭС, а также университетами. Ведь рано или поздно мы столкнемся с необходимостью создания «гуманитарного блока» в ЕЭК.

В перспективе можно было бы рассчитывать на реализацию других проектов: создание ассоциации выпускников программы и запуск программы профессиональных стажировок в ведущих компаниях, национальных и наднациональных органах управления стран ЕАЭС.

Это помогло бы сбалансировать то влияние на наше образовательное пространство, которое оказывается Западом и Востоком. Не для того, чтобы закрыться от мира, а для того, чтобы на равных взаимодействовать с другими регионами планеты.

 Вячеслав Сутырин

В этом году исполняется 25 лет как страны Восточной Европы существуют без СССР. За эти годы судьбы бывших советских республик изменились радикально. Виталий Лейбин, главный редактор журнала «Русский репортер» в беседе с «Евразия.Эксперт» в Минске поднимает проблему: мы так и не поняли причин «роспуска» СССР. Лейбин уверен, что сегодня нашим странам не хватает образа общего промышленного будущего и культа равенства, но шанс на новую индустриализацию дает лишь евразийская интеграция.

- Украинский кризис, крымские события и Донбасс привели к самой серьезной за несколько десятилетий дестабилизации обстановки в Восточной Европе. Общества стран этого региона до сих пор находятся в состоянии психоэмоционального аффекта. Как крымские события повлияли на украинское и российское общество?

- Понятно, что украинское общество пострадало больше. Там идет война, потому и степень истерики и разобщённости в обществе выше. В российском обществе тоже произошло много вещей, в том числе позитивных. Так, крымская общественность, по крайней мере, русская крымская общественность, находилась на невероятном подъеме. Понимаете, мы привыкли с девяностых годов к постоянному нытью – пора валить из этой страны и все такое. А тут появляется огромное количество людей, которые вправду воодушевлены и хотят что-то сделать. Хотя, конечно, когда приходит бюрократия, то такие люди, как, допустим, Алексей Чалый, в такой системе уже не совсем уместны. Однако практически не обсуждалось, что в историческом смысле происходит с Россией и ее соседями.

Ситуация в Украине – это еще один из процессов распада Советского Союза, очень похожий на то, что происходило раньше в Грузии, в Молдове, в Средней Азии. Тут возникает ключевой вопрос: мы в тренде распада или в тренде строительства?

Если все же в тренде строительства, то как нам удалось остановить распад? В чем причины распада? Быть может, эти причины остались, а мы просто делаем вид, что не распадаемся?

Российское общество эмоционально восприняло распад Украины как свой, но не поняло, ради чего широкая советская общественность отказалась от собственной страны. Обстоятельства, приведшие к распаду, остались непонятыми. В конце восьмидесятых вся интеллигенция стала говорить о том, какая ужасная у нас была страна. А простой народ посчитал, что лучше жить, когда в магазинах много товаров. И мы совершенно без сопротивления распустили собственную страну и целую цивилизацию. 

Ничего хорошего в этом нет. И никто ведь не проделал просветительную работу и не показал, что в советском опыте можно было бы воспроизвести или развить. Поэтому мы до сих пор делимся на партии «антисоветчиков» и «советчиков», но правда в том, что жизнь намного сложнее.

Сегодня очевидно, что Россия возрождается в плане патриотизма, некоторых позиций на международной арене и оборонно-промышленного комплекса. Но с точки зрения управления экономикой, наукой, инновациями или управления просто людьми, которые действуют вне административной системы, ситуация сложнее. Бюрократия по-прежнему часто не доверяет даже патриотически настроенным гражданам – мол, все равно все разворуют. Мы не построили того, из-за чего вроде как разрушали Советский Союз. Поэтому можно видеть в распаде Украины происки Запада, и происки эти, очевидно, имели место, но проблема в том, что была бы это сильная страна – она бы так просто не распалась.

- Каковы сегодня перспективы евразийской интеграции?

- Мы в свое время были российскими партнерами Wikileaks, поэтому я прочитал довольно много американской дипломатической переписки 2000-х годов. В депеше из Таджикистана американский посол писал, что американцы тратят на поддержку таджикских гражданских организаций и демократии миллионы долларов, а Россия собирается построить там электростанцию.

Вообще, конечно, электростанция важнее. Поэтому посол предупреждал, что если так пойдет и дальше, то США может и проиграть. Тем не менее, американцам удалось отвернуть Таджикистан от России.

Евразийская интеграция, в отличие от призрака европейской или атлантической интеграций, несет потенциал действительной промышленной и экономической кооперации. Это реальность, а не пиар. Но для того, чтобы эта перспектива была, должна быть осознана как политика новая индустриализация, которая потребует, в том числе, и технической модернизации.

Однако и в самой России, и в Беларуси, и в Казахстане эти вопросы недостаточно обсуждены. Более того, большинство предпринимателей и управленцев в России считают это вообще ерундой. В экономической политике у нас имперцы и государственники, а во внешней политике у нас либералы, которые с иронией относятся к интеграционному проекту, и это мешает развивать мысль о том, какое у нас общее будущее. Вдобавок к этому, существует определенный российский снобизм, мешающий относиться к нашим партнерам как к равным.

Если евразийский проект выкроят, то как более равное и справедливое сообщество. С равными правилами и без жульничества.

Надо сказать, что Россия отчасти двигается в этом направлении. За счет того, что российские рынки оказались открытыми, Беларусь и Казахстан в значительной степени выиграли. В этом плане Россия скорее жертвует, чем имеет выгоду и жертвует сознательно, потому что, когда возникнет общий рынок, выиграют все. Но если посмотреть на некоторых лидеров российских госкорпораций и на экономический истеблишмент вообще, то можно заметить, насколько он снобистский и изоляционистский.

Нам не хватает видения общего промышленного будущего и культа равенства. Есть какие-то мелкие тактические шажки, но какого-то стратегического движения пока не наблюдается.

- Вы в Беларуси уже не в первый раз. Какие вы видите изменения и как оцениваете динамику изменений в белорусском обществе?

- Честно говоря, я тут некомпетентен. У меня, конечно, есть на этот счет какие-то свои соображения и впечатления, но мне требуется более серьезное изучение вопроса. У меня есть гипотеза, почему Беларусь выбрала более консервативный путь, чем Россия и Украина. Я обсуждал это со своими белорусскими друзьями.

Московские снобы часто говорили, что в Беларуси болото и неплохо бы провести какие-то реформы. Я думал над этим и лет 10 назад написал в своей колонке, что вообще-то во время Второй мировой войны Беларусь потеряла половину населения, а народ, который в недавнем прошлом столкнулся с такой демографической катастрофой, не должен быть склонным к реформам.

Сейчас, конечно, народонаселение Беларуси восстановилось. Однако нельзя после всего того, что пережили белорусы, требовать от них каких-то непродуманных реформ.

- Как вы считаете, нужны реформы или нет?

- Для того, чтобы ответить на этот вопрос, неплохо бы сначала ознакомиться с белорусскими реалиями. По крайней мере, сейчас многие разочарованные в украинском майдане люди смотрят в сторону Беларуси, где существует определенный потенциал модели. Мы ведь привыкли во всем ориентироваться на Запад. Взять ту же толерантность.

В России на протяжении сотен лет существуют не требующие никакой толерантности взаимоотношения разных народов, например, русских и татар. Татары остаются татарами, русские остаются русскими, но это братские народы. Они не терпят, но любят друг друга. И это по сути своей европейский образец. В мире очень мало стран, где разные народы мирно проживают на одной территории. Эта модель должна быть взята за образец и этим нужно гордиться. С белорусским опытом то же самое. Нужно посмотреть, что из этого опыта работает плохо, а что работает хорошо, и это хорошее нужно описать и взять на вооружение.

Беседовал Петр Петровский

30 августа в Бишкеке произошел теракт. В результате подрыва смертника, подъехавшего на автомобиле к посольству Китая, погиб он сам и пострадало 3 человека. Случившееся не имеет прецедентов в истории Кыргызстана. «Евразия.Эксперт» обсудил с экспертами из Бишкека, что было целью атаки, и кто стоит за терактом.

«Странный теракт»

Кыргызский политолог Денис Бердаков в интервью «Евразия.Эксперт» говорит, что использовано очень мощное взрывное устройство, от 5 до 7 кг в тротиловом эквиваленте: образовалась двухметровая воронка, в радиусе 3 км был слышен взрыв, в ближайших зданиях повыбивало стекла. Поблизости находятся посольства России и США, так что место теракта можно обозначить как элитный пригород.

Бердаков подчёркивает, что это первый теракт такого рода на территории Кыргызстана: «Не помню, чтобы раньше в Кыргызстане были смертники такого рода. У нас никогда не было взрывов, направленных против дипломатических представительств». С ним соглашается другой эксперт из Кыргызстана – Зульфия Марат, отмечающая в беседе с корреспондентом «Евразия.Эксперт», что никогда ранее подобного теракта в Кыргызстане не происходило.

«Значит, мы вступаем в какую-то новую эпоху – Кыргызстан всегда был довольно спокойной гаванью», – полагает Бердаков.

Теракт повлек очень мало жертв, потому что злоумышленники подъехали к заднему входу в посольство Китая.

Здание посольства Китая в Бишкеке. Источник: sputnik.kg.

«Непонятно, на кого был направлен эффект – ощущение, что теракт был знаковым, устроенным с целью создания шума», - говорит Бердаков.

С другой стороны здания посольства с 9 до 12 часов во вторник идет прием на получение виз в Китай, и несколько сотен человек стоят на улице. То есть можно было все по-другому сделать, если нужны были жертвы.

Цель – Китай или США?

Независимый эксперт Кубат Рахимов (Бишкек) высказал в интервью «Евразия.Эксперт» предположение, что

целью террористической атаки могло быть посольство не Китая, а США в Бишкеке.

Рахимов обращает внимание на признаки слабой подготовленности теракта, подчёркивая, что эксперты часто слишком высокого мнения об уровне знаний и оперативности действий местных экстремистов: «для многих террористов цель одна – США». Рахимов обращает внимание, что здание посольства США в Бишкеке расположено рядом со зданием посольства КНР.

«К американскому посольству сложно проехать, видимость затруднена, возможно, у террориста просто сдали нервы, и он привел в действие бомбу, не достигнув цели или перепутал цель, – допускает Рахимов. – Хотя большая часть инфраструктуры посольства США находится под землей».

Бердаков считает, что главной целью атаки могло стать китайское посольство, так как «Пекин заявил об участии в сирийском конфликте, возможна переброска войск». Кроме того, скоро в Китае пройдет саммит G20.

Кто стоит за терактом?

Опрошенные эксперты сходятся во мнении, что кыргызстанский терроризм имеет свою специфику: сращение с криминалом, отказ от использования смертников, легкая политическая подоплека.

«Видимо, после того как Китай вступил вместе с Ираном и Россией в Сирию, злоумышленники решили как можно ближе к Китаю устроить такой «политический взрыв», – считает Денис Бердаков.

Эксперт отмечает, что в Бишкеке можно найти десятки мест, где жертв было бы больше. Можно было найти места массового скопления китайцев. «Здесь же мы видим некую знаковость и нежелание того, чтобы массово пострадали граждане Кыргызстана».

Оцепление на месте теракта в Бишкеке. Источник: sputnik.kg.

«Массовые жертвы могли привести к тому, что команда Президента Кыргызстана Алмазбека Атамбаева получила карт-бланш на искоренение любой исламской оппозиции, - считает Бердаков, - Но данный взрыв был нацелен не на то, чтобы было большое число жертв, а именно на то, чтобы послать определенный сигнал».

Теракт могла осуществить террористическая группировка, возможно из Туркестана или Синьцзян-Уйгурского автономного района, поскольку у местных террористов иной почерк, считает эксперт.

В Кыргызстане очень сложно будет найти смертников, это не соответствует ментальности народа. Здесь нет ярких антикитайских настроений. Конечно, есть легкий страх перед многочисленностью Китая, но фобий в Кыргызстане по этому поводу нет.

В Кыргызстане подготовить подобную акцию непросто. В стране толком и нет терроризма, но есть религиозно-оппозиционные группы. Это абсолютно не их почерк. Возможно, это ИГИЛ (запрещенная организация) или Уйгурский сепаратизм. Но опять же, они хорошо взаимодействуют, говорит Бердаков, подчеркивая, что в Кыргызстане с терроризмом власти борются давно и активно: «У нас нет как такового терроризма – он, как и в Казахстане, плотно сращен с криминалитетом – это своеобразный бизнес».

Сегодня в Кыргызстане организованные преступные группировки сращиваются с религиозными радикалами. По идейным причинам крайне малое количество людей выступает за халифат и эту прослойку людей активно искореняют, отмечает Бердаков.

Что дальше?

Зульфия Марат обращает внимание, что в сентябре Кыргызстане ожидаются два крупных события. Социальное – проведение Игр кочевников, сопряженное с прибытием многочисленных гостей из-за рубежа. А затем и политическое – саммит глав государств СНГ. Эти события требуют высокого уровня безопасности при их проведении.

«Теракт поставил вопрос ребром: готова ли страна ответить на подобный вызов, обеспечив безопасность предстоящих мероприятий?» – задается вопросом Марат, отмечая, что в новой обстановке государству придется приложить гораздо больше усилий по обеспечению безопасности, чем планировалось ранее.

Сотрудники правоохранительных органов на месте теракта в Бишкеке. Источник: sputnik.kg.

Комментируя возможности ОДКБ, членом которой является Кыргызстан, в борьбе с терроризмом, Бердаков высказывает предположение, что организация может оказаться полезна при серьезном вторжении. Во всех местных ситуациях – 2010 г., этнический конфликт в г. Ош, ситуация на границе с Таджикистаном – ОДКБ выступает посредником, готова предоставлять техническую помощь, блокировать ресурсы в интернете, методологию, деньги. Причем все это выделяет в основном Россия.

«Ни Казахстан, ни Беларусь, ни Армения никогда не пойдут в Кыргызстан. Во-первых, они до конца не понимают, что здесь происходит, во-вторых – как только они вмешаются, здесь будет Афганистан-2», – считает Бердаков.

Эксперт уверен, что все члены ОДКБ хотят стабильности в Кыргызстане, но ОДКБ во многом создана как организация для борьбы с внешним противником. Она пока не очень готова работать с внутренними угрозами.

По словам Зульфии Марат, проблема терроризма носит международный характер, и борьба с ним требует усилий «не только нашей страны, но и скоординированных, комплексных действий всех стран Центральноазиатского региона», а также других игроков. В Центральной Азии наступили неспокойные времена.

Подготовил Павел Воробьёв

В Беларуси 11 сентября состоятся парламентские выборы. Любая избирательная кампания – это маркер основных тенденций в обществе. Многие из них возникли не сегодня и не вчера, поэтому внимание к ним могло притупиться, что делает их еще более опасными. Какие тенденции могут надломить белорусскую модель и дестабилизировать общество?

Распад СССР - деконструкция ценностей

Конец 1980-х гг. для Беларуси, как и для других стран бывшего СССР, был переломным. Распад господствующей идеологии привел к появлению общественных групп, генерирующих новые идеи и ценности. В Беларуси их особенностью было то, что новые идеологические группки состояли в основном из представителей гуманитарной интеллигенции, а также детей партноменклатурщиков, которых в народе принято называть «золотой молодежью». Подобные группки вначале имели субкультурный характер. Члены объединений хотели каким-либо образом выделиться из общества, используя деревенские одежды, реконструируя праздники и используя исключительно белорусский язык. Первый премьер-министр независимой Беларуси Вячеслав Кебич про них вспоминал следующим образом:

«Несколько десятков парней и девчат, среди которых был сын заведующего экономическим отделом ЦК, нынешний лидер БНФ Винцук Вечерко, сын главного редактора газеты «Мінская праўда» Алесь Суша, дети других высокопоставленных партийных чиновников, собирались поочередно друг у друга на квартирах, читали стихи малоизвестных белорусских поэтов.

Разговор велся только на белорусском языке. Это и пугало идеологическое ведомство. В России в это время заявило о себе экстремистское общество «Память», и «Талака» воспринималась чуть ли не как его филиал.

Хотя, как впоследствии выяснилось, никаких политических замыслов молодежь не вынашивала; ей просто претила одиозная пропаганда советского образа жизни...» [1].

Подобная особенность формирования новых политических группировок перекочевала в дальнейшем в оппозицию независимой Беларуси. Белорусский народный фронт (БНФ) формировался в большинстве своем из этих слоев, и нес кроме идеологической нагрузки также мощный эстетический потенциал.

Социальная ограниченность оппозиции постепенно привела к ее закупориванию на самой себе. Оппозиция не понимала чаяния большинства, а народ – оппозицию. Так формировался конфликт, который вылился в президентские выборы 1994 г., где двум прозападным оппозиционным кандидатам Станиславу Шушкевичу и Зенону Пазняку вместе было отдано 22,82% голосов избирателей. В дальнейшем подобные цифры в диапазоне плюс минус 5-7% закрепятся за оппозиционным электоратом, ориентированным на Запад.

Идеологический риск

Распад СССР повлек за собой деконструкцию господствующей идеологии. Беларусь в этом плане имела некоторые особенности. Во-первых, постперестроечная идеология национал-демократии так и не была укоренена в обществе, не стала всеобъемлющим трендом. Во-вторых, запрос на ресоветизацию в Беларуси был куда более сильным, чем в какой-либо другой стране бывшего СССР. В-третьих, этот запрос реализовался благодаря победе мощного харизматичного лидера, который восстановил двуязычие, закрепил ориентацию страны на постсоветскую интеграцию, возвратил белорусскую символику, предотвратил приватизацию.

После победы Александра Лукашенко основной проблемой в идеологическом плане стала коррозия в ядре белорусских интеллектуалов. Большая часть из них влилась в перестроечное движение и уже после распада СССР участвовала в создании структур «мягкой силы» стран североатлантического блока.

Уже вначале 1990-х гг. в Беларуси появились Европейский гуманитарный университет, представительство Фонда Сороса. Начала действовать программа ТАСИС и создавались некоммерческие организации, аффилированные с Западом. В условиях идеологического вакуума влияние этих организаций на гуманитарную сферу не могло не сказаться на пересмотре ряда подходов в научно-исследовательских и образовательных программах в стране. В Беларуси укоренилась либеральная точка зрения в преподавании политологии, социологии, философии, экономической теории в средних специальных и высших учебных заведениях, аналогично преподавалось обществоведение в школе.

Параллельно та часть интеллектуального поля, которая не влилась в западные структуры и тренды, пребывала в дезориентации. Марксистко-ленинский дискурс достаточно быстро маргинализировался и распался. Появились сторонники дореволюционных теорий западнорусизма, а также альтерглобализма, консерватизма и многих других.

В этих условиях поставленная еще в 1998 г. Администрацией президента РБ задача по выработке идеологических оснований суверенного государственного строительства не была выполнена.

Конференция ноября 1998 г. проиллюстрировала фрагментацию идеологических ориентаций, отсутствие интеллектуального потенциала стареющих гуманитарных элит по выработке общей платформы. Ситуация стала усугубляться сменой поколений. Уходящие интеллектуалы практически не создали концепций и идей, отражающих запрос белорусского общества и государства. Не было выращено и поколение преемников. Западные же гуманитарно-идеологические структуры через сетевые организации, образовательные и исследовательские программы достаточно активно взялись «подпитывать» расширение социальных групп, исповедующих западные ценности.

Социальное ядро противоречий

Этому содействует и социальная природа представителей умственного труда и творческих специальностей, в особенности журналистов, публицистов и др. Проведенные еще в середине ХХ в. исследования показывают, что представители умственного труда ментально претендуют на власть через «сказанное или написанное слово» [2]. При этом отрыв большинства из них от реальной хозяйственной, производственной и управленческой деятельности приводит к некритичным требованиям к власти укоренять утопические модели и требовать идеальных решений.

Фактически интеллектуалы являются теми, кто не имеет исторического опыта ответственного управления, но требует выполнения своих утопических, не соответствующих действительности моделей.

В связи с этим имеет место скрытый конфликт между властью реальной и властью слова.

Социологи в этой связи указывают на подобную ситуацию, которая происходила в процессе противостояния духовной и светской власти в древности и средневековье [3]. И здесь нет ничего удивительного в том, что один из ведущих держателей сети западных НКО в Беларуси (консорциум ЕвроБеларусь) Владимир Мацкевич, приютивший достаточно специалистов-гуманитариев, на этом поприще сделал попытку сформировать определенную «снобистскую» теорию о роли интеллектуалов и их противостоянии государству:

«Разница между европейской традицией и советской особенно ярко проявляется в понимании «голоса народа». Европейское государство на любое обращение граждан должно отвечать. И этими гражданами могут быть как маленькие общественные объединения, так и известные всей нации интеллектуалы – все они представители народа. Советская власть [Владимир Мацкевич называет советской властью белорусское руководство – прим. П.П.] реагирует совсем иначе. Народным мнением считается обращение пенсионеров-ветеранов или трудового коллектива, а высказавшийся интеллектуал объявляется отщепенцем, оторвавшимся от народа, и противопоставляется народу. Общественные объединения (НГО) легко могут быть записаны в иностранные агенты, как это сейчас происходит в законодательстве России, а в Беларуси на практике реализовано давно» [4].

При этом в вопросе расширения социальной базы Мацкевич исходит из того, что привилегия быть интеллектуалом не идентична представителю научной корпорации с ее дисциплиной, цензом и требованиями. В клуб интеллектуалов записывается любой, кто имеет «критичность и сомнение» [5]. Т.е. социальное поле увеличивается. Основными критериями являются активность и наличие свободного времени для критичности, сомнений и общественного активизма.

Группы риска

На кого могут влиять подобные организации и неформальные структуры? Как уже было сказано, для вовлеченности в данную организацию требуется психологическая предрасположенность к «критичности и сомнению», а также наличие достаточного свободного времени. По таким показателям круг подпадающих под влияние данных сетей ограничивается, прежде всего, учащимися средних и высших учебных заведений всех ступеней, научным сообществом, людьми свободных профессий, предпринимателями, программистами, офисными работниками, пенсионерами. Сфера их деятельности, наличие свободного времени и амбиции включают их в группу риска. При этом, большинство из них (не считая части учащихся и преподавателей) трудоустроены в частном секторе, т.е. соприкасаются с государством в наиболее болезненных с психологической точки зрения случаях: оплаты налогов и государственных проверок.

При этом группу риска можно расширить и сочувствующими: управленцами, особенно новой генерации, не связанными с советским прошлым. Понятно, что их социальная активность в этом направлении скорее минимальна. Однако у данной части лиц имеются административные или экономические (если мы говорим о работниках предприятий) рычаги.

И все же сосредоточимся на частном секторе, ибо он выступает как основной базис, а также потенциально может являться источником финансирования деструктивных инициатив.

Проблема подсчета частного сектора связана с различием в методологии подсчета микро и малых предприятий (ММП) в Беларуси и мире. Белорусская методология не включает в категорию ММП индивидуальных предпринимателей. По этой методологии количество малых организаций составляет на 2015 г. 9,7 на 1000 человек. Если следовать стандартам статистики ЕС и учитывать ИП в составе микроорганизаций, то численность ММП на 1000 человек вырастает до уровня 35,9 на 1000 человек, что соответствует уровню развитых европейских стран.

Число ММП на тысячу человек. Источник: beroc.by.

Не стоит забывать и о теневом сегменте экономики Беларуси, который по разным оценкам на сегодня составляет порядка 400 тысяч трудоспособных белорусов. Это незарегистрированные трудовые мигранты, а также люди, занимающиеся приграничной торговлей, незаконной либо незарегистрированной предпринимательской деятельностью. Если взять самый пессимистичный сценарий и предположить, что большую часть из них составляют трудовые мигранты, а доля самозанятых составляет порядка 100 тысяч человек, то даже такая низкая цифра качественно меняет представленный график. Как результат, число ММП на 1000 человек в Беларуси становится равным 46,5, что выше уровня многих европейских стран. Таким образом, по уровню ММП Беларусь выступает среднестатистическим европейским государством.

К сожалению, сегодня нет исследований, отражающих политические предпочтения представителей малого бизнеса. Автору удалось найти только исследование экономических предпочтений представителей белорусского частного сектора за 2007 г. Кластерный анализ показал наличие пяти основных групп в предпринимательской среде:

− «либералы», которые придерживались максимально либеральных взглядов по максимальному количеству вопросов (их было больше всего – 32,3% выборки);

− «патерналисты» – сторонники максимального вмешательства со стороны государства (их было меньше всего – 8,9% выборки);

− «рыночники–интервенционисты» – сторонники рыночных отношений, однако при большой роли государства по регулированию этого рынка, прежде всего с целью защиты производителей (15,4%);

− «госкапиталисты» – сторонники рыночных отношений при сохранении государственной собственности на наиболее значимые объекты (12,6%);

− «нерешительные» – те, кто не был в состоянии однозначно сформулировать свои взгляды, т.е. практически во всех вопросах отмечал средний балл – 3 (30,8%).

Сложно коррелировать данные 2007 г. с современностью, но можно точно сказать, что для 2007 г. взгляды предпринимателей достаточно отличались от взглядов большинства белорусов. Большая доля «либералов» того или иного толка сильно выбивается. Однако имеются и сторонники госкапитализма, патерналисты и интервенционисты, которые служат социальной опорой государства в этом секторе. Хотя, конечно, нельзя говорить про тенденции из-за отсутствия данных 2010-х гг.

Теперь обратимся к настроениям в частном секторе. В таблицаъ представлены оценки представителями частного сектора работы своих предприятий:

Источник: Исследовательский центр ИПМ.

Интересна также динамика оценки деятельности правительства со стороны бизнеса в динамике 2015-2016 гг.

Источник: research.by.

Данные показывают, что критические настроения у представителей частного сектора высоки. Их мировоззрение хоть и более практичное, но все же достаточно близкое к позициям «интеллектуалов». Да и по включенности в общественные структуры представители частного сектора в большинстве тянутся к сетевому и неформальному принципу с минимальным прямым участием государства. Поэтому так сложно в этом сегменте работать провластным БРСМ, РОО «Белая Русь» и ФПБ, которые используют методы и приемы «по старинке», через вертикаль.

В то же время аффилированные с западными структурами НКО используют те технологии и инжиниринг, которые получили обкатку в обществах с устойчивым и при этом господствующим частным сектором.

Опыт тонкой работы, неформальность отношений, сетевой принцип работы притягивают частный сектор и превращают его в основную «группу риска» с точки зрения сохранения политической стабильности в обществе.

Если же представить постепенную смену поколений в частном секторе, когда заставшие СССР, а значит социализировавшиеся в тех общественных отношениях между хозяйственными субъектами и органами управления люди «освободят» дорогу молодым, не видевшим СССР, то можно предположить, что молодое поколение будет вольно или невольно воспроизводить те модели отношений, которые транслируются глобалистским «трендом».

Это подтверждают и цифры исследования 2015 года «Евразийского монитора» о цивилизационных предпочтениях белорусов. Согласно исследованию только 48% опрошенной белорусской молодежи положительно относится к ЕАЭС, в то время как 39% относится безразлично. К слову более старшие возрастные группы положительно относятся к ЕАЭС в пределах 62-67%.

Источник: eurasiamonitor.org.

Если же вспомнить о фактическом удалении государства из сферы идеологии (идеологическая вертикаль есть, а идеологии нет), причины которого указаны выше, то единственным центром «производства» политических установок оказываются «интеллектуалы», аффилированные с зарубежными структурами.

Предупреждение рисков

В этой ситуации возникает естественный вопрос о мерах предупреждения рисков для белорусского общества. В данной ситуации следует использовать накопленный западный опыт менеджмента гражданского общества, отличный от прямого воздействия вертикали.

Неформальные методы работы через создание общественных фондов, программ, новых методов идеологической работы, а также функционирование интернет-инициатив должны стать государственным приоритетом.

На постсоветском пространстве опыт качественного замещения иностранных агентов в сфере НКО есть у Казахстана и России. Их наработки могут быть применены в Беларуси. Достаточно интересен немецкий опыт создания политических фондов, которые представляют собой сетевой аналог белорусской идеологической вертикали с более глубокими формами специализации активистов в них.

Литература:

1. Вячеслав Кебич: «Искушение властью». Минск 2008, стр. 73.

2. Schumpeter J.A. Kapitalismus, Sozialismus und Demokratie. Bern: Francke, 1946. S. 231.

3. Gelhen A. Einblicke. Frankfurt am Main: Klostermann, 1978. S. 18-21.

4. Мацкевич В.В. Общественный диалог в Беларуси: от народовластия к гражданскому участию / Владимир Мацкевич – Минск: Логвинов, 2012. С. 41.

5. Мацкевич В.В. Общественный диалог в Беларуси: от народовластия к гражданскому участию / Владимир Мацкевич – Минск: Логвинов, 2012. С. 27.

Петр Петровский, научный сотрудник Национальной академии наук Беларуси,
директор консервативного центра NOMOS (Минск)

Перед странами бывшего социалистического блока в Восточной Европе сегодня во весь рост встала проблема старения выпущенной в последние годы СССР военной техники. Пожалуй, наиболее остро этот вопрос стоит в области авиатехники – для многих стран стала реальной перспектива фактической потери боевой составляющей военно-воздушных сил.

Современные многоцелевые истребители, а именно они сейчас представляют собой основу ВВС, зачастую чрезвычайно дороги для небогатых стран Центральной и Восточной Европы. При этом в отличие, допустим, от бронетехники ресурс имеющейся авиатехники объективно ограничен – это танк выпуска 1960-х гг. может вовсю участвовать в войнах на Ближнем Востоке (а до недавнего времени и на Балканах), тогда как на исчерпавшем ресурс истребителе летать страшно.

При этом для большинства стран региона очевидная замена техники советского производства на российскую, являющуюся зачастую её прямым развитием, по политическим причинам недоступна.

Российские истребители «на вырост»

Это не значит, что предложения России идеально подходят странам региона. Активно поставляемые на экспорт истребители семейства Су-27 (сейчас в первую очередь Су-30СМ и Су-35С) не только недешевы, но и объективно слишком «большие» по дальности и боевой мощи для маленьких стран без претензий.

Из всего Восточного блока и СНГ Су-30СМ закупает только относительно богатый Казахстан, обладающий самыми сильными после России ВВС среди стран бывшего СССР. К возможным будущим владельцам (в рамках торговых сделок, военной помощи или бартерных схем) относится Республика Беларусь, но пока это только обсуждается. Стоит отметить, что в конце 2012 г. Беларусь отказалась от эксплуатации имевшихся в составе ВВС Су-27 ввиду дороговизны.

Экспортные планы РСК «МиГ» связаны с модернизированными МиГ-29, продвигаемыми под индексом МиГ-35. При этом облик менялся столь часто, что уместно говорить о МиГ-35 не как о конкретном самолете, а именно как о «глубоко модернизированном МиГ-29», который в том или ином виде доведут до серийного состояния и сумеют продать российским ВВС или крупной партией зарубежному покупателю.

Прототипы МиГ-35 в процессе сборки. Источник: livejournal.com.

Достаточно сказать, что то, что сейчас называют МиГ-35, еще недавно проходило под индексами МиГ-29М/М2. Похоже, удалось получить крупный контракт на поставку в Египет 46 истребителей, что в условиях продолжающегося переноса закупки МиГ-35 российским Министерством обороны должно дать денег и мотивацию на доводку самолета.

Однако сомнительно, чтобы МиГ-35 ввиду предстоящих расходов на разработку и явно меньшей серийности обходился бы значительно дешевле условного Су-30СМ, разработанного в свое время во многом на индийские деньги и производимого буквально сотнями (считая его экспортных «братьев», закупленных Индией, Алжиром и Малайзией).

Дороговизна авиатехники сейчас часто компенсируется теми или иными выгодными условиями, предоставляемыми продавцом своему небогатому союзнику. Но отношения России с большинством стран Центральной и Восточной Европы сейчас таковы, что сотрудничество в военной сфере чрезвычайно затруднено.

Исключением, помимо союзной Беларуси, является традиционно близкая Сербия, осуществляющая, порой на льготной основе, закупки запчастей и оборудования. Наиболее крупной сделкой за последнее время стало приобретение двух вертолетов Ми-17. Обсуждается возможность  покупки в России небольшого числа МиГов новой сборки или из наличия ВВС России.

Данная возможность открылась благодаря масштабному перевооружению российских ВВС новой техникой только в последнее время. До этого всю пригодную после простоя 1990-х гг. к восстановительному ремонту и дальнейшей эксплуатации технику старались использовать для своих нужд. Причем МиГ-29 советской сборки показали себя недостаточно долговечными и ввиду недостаточного ресурса планера масштабная программа их модернизации, в отличие от Су-27, не проводилась, и, как результат, в ВВС России МиГов сейчас осталось очень мало.

Впрочем, позиции России на этом рынке изначально, даже до текущего кризиса в отношениях с Западом, были скромными. Интересной альтернативой мог бы стать Китай, в ассортименте предложений которого есть легкий истребитель FC-1 «Xiaolong», вероятно, наиболее дешевый из производимых сегодня. Но страны региона были в большинстве своем настроены на закупку только у «правильного» поставщика. Так что же мог предложить им новый сюзерен?

Американские «Гадюки» условно-бесплатно

В первую очередь это, конечно, наиболее массовый истребитель 4 поколения и самый доступный американский истребитель F-16 «Fighting Falcon» (чаще используется неофициальное имя «Viper»). «Гадюка» непрерывно производится с августа 1975 г. Выпущено более 4500 самолетов множества модификаций.

Хотя ВВС США получили свой последний самолет в 2005 г., производство в небольших объемах сохраняется и продлится как минимум до начала 2018 г. с перспективой продления в случае заключения дополнительных контрактов, вероятность чего весьма высока.

Плюсы F-16 происходят во многом из изначального ориентирования на массовость, экспорт и универсальность. Кроме внутренних закупок самолет еще до начала серийного производства был продан ряду ключевых союзников США – четверке европейских членов НАТО (в Бельгии и Нидерландах производился по лицензии), Израилю и, как ни странно покажется сегодня – Ирану (хотя антишахская революция помешала поставкам).

К сегодняшнему дню число стран-операторов F-16 достигло 26 (не считая Италии, бравшей самолеты ненадолго в аренду), и расположены они на всех континентах, кроме Австралии и Антарктиды.

К услугам покупателей широчайший выбор авиационных средств поражения и огромный рынок запчастей. Последнему способствует тот факт, что примерно половина самолетов, в первую очередь американские и европейские ранних выпусков, давно списаны и подвергаются на базах хранения «каннибализации». При этом многие из них хранятся в хорошем состоянии и обладают значительным остаточным ресурсом.

Из стран Восточной Европы только Польша смогла позволить себе закупку F-16 новой постройки, причем одной из последних модификаций, в чем-то превосходящей даже американские образцы.

Истребитель F-16 ВВС Польши. Источник: polska-kaliningrad.ru.

Стоимость подписанного в 2003 г. контракта на приобретение 48 истребителей и сопутствующего оборудования, вооружения и обучения персонала составила $3,5 млрд. Учитывая такие цены (до сих пор это крупнейший оборонный контракт в «освободившейся» Восточной Европе) неудивительно, что именно находящиеся на хранении самолеты становятся для многих стран единственным вариантом приобретения желанной американской авиатехники.

Так, Индонезия, наряду с закупками «больших» и дорогих самолетов  Су-30 и Су-35, приобрела за $750 млн 24 б/у F-16 (плюс вооружение, оборудование и запчасти, включая еще шесть самолетов «на разбор»). При этом по большому счету оплачивался именно восстановительный ремонт и модернизация до относительно современного уровня, а не сами самолеты.

Подобная схема достаточно популярна на рынке вооружений — например, Индия так же получила «бесплатно» российский авианосец «Адмирал Горшков», оплатив только кардинальную модернизацию корабля, вставшую в кругленькую сумму, значительно превышавшую изначальные планы.

Румыния воспользовалась близкой схемой для приобретения 12 F-16 –  первых западных истребителей, призванных сменить в румынских ВВС МиГ-21бис.

Интересно, что закупка была осуществлена в Португалии (правда, три самолета были проданы португальцам с баз хранения американцами специально для этой сделки). В контракт с Португалией стоимостью €186 млн входило обучение летного и наземного персонала, излишки запчастей, модернизация и ремонт самолетов. Однако учитывая, что пришлось приобретать дополнительные самолеты и то, что модернизация проводилась с содействием американских фирм, непосредственно португальцы получат за сделку только €78 млн, что, однако, лучше, чем позволить бесхозным самолетам сгнить.

Общие расходы Румынии куда значительнее, так как понадобилось закупать необходимую для обслуживания непривычной техники инфраструктуру, наземное оборудование и вооружение, обучать персонал.

В общей сложности, учитывая контракты в США на вышеперечисленное, расходы на приобретение 12 F-16 оцениваются в $695 млн. Для Индонезии самолеты обошлись дешевле, потому что F-16 в их ВВС уже эксплуатировались. Румыния не планирует останавливаться на достигнутом, и в 2017 г. ожидается приобретение еще 12 самолетов.

Её примеру стремится следовать Болгария, где в очередной раз активизировались разговоры о необходимости замены вырабатывающих ресурс МиГ-29.

В июне страна обратилась с официальным запросом к той же Португалии о возможности приобретения по аналогичной с румынской схеме девяти истребителей F-16. Однако пока что Болгария вынуждена вести с Россией переговоры по оказанию содействия в ремонте имеющихся МиГов.

Интересуется закупкой б/у F-16 и Хорватия (причем, возможно, из Израиля), но этому мешает бедственное экономическое положение, фактически сделка зависит от оказания США финансовой помощи.

Если следующая президентская Администрация в США будет настроена поддержать перевооружение бедных стран НАТО для сдерживания пресловутой «российской угрозы», нельзя исключать из числа покупателей и Словакию.

Шведские «Грифоны» в лизинг

Тем более что реальная альтернатива подержанным «Гадюкам» только одна, и она не поддерживается американской программой военной помощи – легкий шведский истребитель JAS 39 «Gripen».

«Грифон» – самый дешевый (в особенности в эксплуатации) современный истребитель западного производства и сегодня практически единственный, если не считать китайских потомков МиГ-21, легкий истребитель в классическом понимании этого слова.

Истребитель JAS39 C "Gripen" ВВС Чехии. Источник: defense-update.com.

При этом на нем активно внедряется современное вооружение, например, перспективная ракета «воздух-воздух» большой дальности «Метеор» уже включена в состав его вооружения, в то время как на английских «Тайфунах» она только внедряется.

Такие неизбежные минусы небольшой машины, как относительно небольшая дальность и длительность полета, для небольших стран несущественны. Более важная помеха широкому распространению шведского истребителя заключается в том, что шведское правительство не может сопровождать закупки своей военной техники значительными экономическими или политическими преференциями.

Выход был найден в применении схемы лизинга. Первой в 2003 г. с планом дальнейшего выкупа 14 истребителей взяла Венгрия. Однако в 2012 г. было решено не покупать самолеты, а продлить срок аренды до 2026 г.

В 2005 г. аналогичную сделку совершила Чехия - взяла в лизинг те же 14 истребителей, на данный момент срок их использования также продлен до 2027 г. К потенциальным покупателям (или арендаторам) в регионе шведских «Грифонов» относятся все те же Хорватия и Словакия. Ключевой вопрос в том, что окажется более дешевым – получить условно-бесплатные F-16 от США или сформировать «вскладчину» с соседями парк взятых в аренду JAS 39.

Благо последние в шведских ВВС вскоре начнут заменять машинами новой модификации JAS 39NG. В любом случае сохранение боевой составляющей ВВС для стран региона будет серьезным вызовом. Наряду с Польшей, рассматривающей варианты замены остающихся на вооружении МиГ-29 и Су-22, на закупку новых истребителей в обозримом будущем раскошелится только Финляндия, но этот вопрос, скорее, начала 2020-х гг.  

Александр Ермаков, независимый военный эксперт

Опубликовано постановление Правительства РФ, согласно которому зарубежные поставщики пищевых продуктов не будут допускаться к конкурсу на исполнение госзаказа РФ, если в нем участвуют два или более поставщика из стран Евразийского экономического союза. Какие это открывает возможности для союзных производителей на российском рынке?

Текст постановления опубликован на сайте Правительства РФ. Госзакупки продовольственных продуктов обеспечивают бюджетные учреждения, где питается около 25 млн жителей России. По оценках Минсельхоза РФ, объем импортной продукции здесь достигает 15-20%.

Это означает, что для производителей продовольственной продукции из стран ЕАЭС открываются новые ниши на российском рынке, стоимость которых исчисляется десятками и сотнями миллионов долларов США. Среди категорий продукции, где будет ограничено участие зарубежных поставщиков – рыба и рыбная продукция, мясо, молоко и молочная продукция, рис, сахар и соль. Защитные меры не коснутся закупок продукции коммерческими организациями.

Защитные меры открывают новые возможности для агропромышленных комплексов стран ЕАЭС. В первую очередь, для Беларуси, которая получает возможность нарастить поставки одного из основных экспортных товаров – молока и молочной продукции.

Так, по оценкам экспертов, потребности бюджетных учреждений РФ в молоке составляют 1,5 млн тонн, что превышает годовой экспорт белорусской молочной продукции в РФ.  В целом, белорусские предприятия уже сегодня обеспечивают около 90% всей молочной продукции, импортируемой РФ. На продовольственном рынке России также активно представлен Казахстан, но объемы поставок ниже, чем из Беларуси.

Времени на то, чтобы отыграть новые ниши на российском рынке у партнеров по евразийской интеграции немного.

По данным Минсельхоза РФ, в стране уже обеспечена продовольственная независимость по сахару, свинине и мясу птицы на уровне выше 90%. Самообеспеченность по молоку сегодня – 81%, говядине – 75%.

Следует отметить, что в 2016 г. были случаи, когда продукция белорусских пищевых предприятий, в том числе молоко и мясо, задерживалась на границе РФ по причине несоответствия сертификатов и санитарных норм.

Новое постановление правительства РФ фактически вводит дополнительные меры по защите внутреннего рынка России в целях импортозамещения. Госзаказ РФ выведен из-под действия норм ВТО, что позволяет России использовать протекционистские меры для поддержки национальных производителей.

В результате создания единого рынка партнеры по Евразийскому союзу также получают преимущества в конкуренции с зарубежными производителями за российский пищевой госзаказ. Разработчики постановления подчеркивают, что ограничения касаются лишь той продукции, потребности в которой полностью могут быть обеспечены поставщиками из стран ЕАЭС.

Москва и Минск достигли предварительной договоренности о новой формуле ценообразования при поставках газа, сообщила газета «Коммерсант». Цена станет полностью рублевой и снизится до средней стоимости газа в России. В течении переходного периода будет действовать повышающий коэффициент, но даже при его наличии Беларусь получает с 2017 г. скидку в 30%. Что заставило стороны договориться и сколько удастся сэкономить Беларуси?

Россия и Беларусь сделали шаг к разрешению энергетического спора. Конфликт Минска и Москвы начался в мае текущего года, а главным его пунктом стала цена на газ. Министр энергетики Беларуси Владимир Потупчик тогда заявил, что «Газпром» с начала 2016 г. должен продавать газ не по $142,1 за тыс. куб. (официальная цена закупки в первом квартале 2016 г. по данным Белстата), а по $73 за тыс. куб. м. Российская сторона не согласилась с данными требованиями, указывая на необходимость выполнять действующий коммерческий контракт.

О чем спорили?

Важно отметить, что у конфликтующих сторон были разные подходы к спору относительно цен на газ. Беларусь указывала на то, что при подписании коммерческого контракта на поставку газа было одновременно подписано и межправительственное соглашение. В последнем документе указывалось, что если цена на газ на российском рынке достигнет равнодоходности с европейским рынком (цена в России плюс стоимость доставки до точки сдачи-приемки в Европе), то стоимость газа для Беларуси должна быть установлена на том же уровне, что и в российских регионах.

По мнению Минэнерго Беларуси такая ситуация сложилась в начале 2016 г. Но их российские коллеги и «Газпром» считают иначе. К тому же, в самом коммерческом контракте пункта об изменении формулы ценообразования в зависимости от разницы цен в России и в Европе нет. Таким образом, «Газпром» отказывался от выполнения требований Минска и начислял белорусским предприятиям долг за неоплату поставленного газа. К настоящему моменту задолженность, по мнению российского госконцерна, оценивается примерно в $300 млн.

Стороны так и оставались бы в клинче, если бы вопрос взаимодействия с Беларусью в целом и в энергетике в частности не был бы для России стратегически важным и комплексным.

Почему договорились?

Естественно, что Россия и Беларусь являются стратегическими партнерами, поэтому налаживание отношений в любых сферах необходимо. Однако посмотрим на причины нормализации отношений в области энергетики.

Во-первых, через Беларусь проходит газопровод «Ямал-Европа». Реализуя стратегию минимизации использования украинской газотранспортной системы «Газпром» загружает белорусский маршрут транзита газа в Европу на 100% мощностей.

Промплощадка Мозырского подземного хранилища газа (ПХГ). Источник: gazprom.ru.

Во-вторых, Беларусь обладает крупным газовым рынком и «Газпром» не хочет сокращать на него поставки. Между тем, 19 августа на специальном совещании по вопросам развития топливо-энергетического комплекса Александр Лукашенко прозрачно намекнул, что если цена на российский газ не будет снижена, Беларусь снизит потребление «голубого топлива».

Он отметил, что в 2016 г. удалось «импортозаместить» 2 млрд. куб. м. российского газа. И хотя слова о переходе на «биоресурсы», которые пока «просто пропадают» не стоит воспринимать буквально, вытеснение части газовых мощностей ТЭС после запуска строящейся Белорусской АЭС вполне возможно.

В-третьих, разрешение «газового» вопроса между Минском и Москвой позволит решить и проблему поставок нефти на белорусский НПЗ. 16 июня текущего года вице-премьер РФ Аркадий Дворкович заявил о сокращении поставок нефти на белорусские НПЗ. Формальной причиной стало невыполнение Минском межправительственного соглашения, по которому он обязан продавать на российском рынке определенные объемы нефтепродуктов. В реальности российский экспорт нефтепродуктов в Беларусь больше согласованного объема поставок с белорусских НПЗ в Россию.

«Нефтяной» конфликт Минска и Москвы исчерпался фактически сразу после своего возникновения. Однако спор по вопросу цены на газ сделал нефтяную тему заложницей ситуации. После урегулирования вопроса цены на газ стоит ожидать восстановления поставок нефти в Беларусь в полном объеме.

Беларуси выгодна газовая интеграция

Все указанные причины подняли «газовый вопрос» с корпоративного на государственный уровень. В политической плоскости Минску решить спор о ценообразовании гораздо проще. Беларуси, как мы и отмечали ранее, выгодно продвигать линию на дальнейшую интеграцию в российский газовый рынок.

В 2011 г. Минск уже сделал существенный шаг в этом направлении. Тогда в контракте на поставку газа «Газпром» впервые привязал экспортную цену к тарифам на газ в одном из регионов РФ (Ямало-Ненецкий автономный округ). До 2016 г. формула ценообразования, включавшая в себя также затраты на транспортировку, хранение и маркетинг газа устраивала Минск, так как позволяла получать существенную скидку, по сравнению с европейскими ценами. Однако расчет осуществлялся в долларах, из-за чего в 2015-2016 г. в рублевом эквиваленте разрыв цен на российском и белорусском газовом рынках существенно вырос.

Теперь же стороны договорились о новой формуле ценообразования. Стоимость газа для Беларуси будет определяться как средняя цена по российской системе газоснабжения.

Сколько выиграет Беларусь?

Среднесрочный период станет переходным, поэтому цена будет умножаться на специальный коэффициент. В 2017 г. он составит 1,48. Получается, что в следующем году цены будет высчитываться следующим образом: средняя российская цена – 4,05 тыс. руб. за тыс. куб. м., умноженная на 1,48, что в итоге дает 5,99 тыс. руб. В оставшиеся месяцы 2016 г. Беларусь будет покупать газ по фиксированной цене в 6,3 тыс. руб. за тыс. куб. м.

При текущем курсе доллара экономия Беларуси за 2017 г. составит около 53 млрд. руб. или $815 млн с учетом закупки газа на уровне 2015 г. в объеме 18.4 млрд куб. м.

Постепенно коэффициент, используемый в формуле, будет уменьшаться и полностью устранится к 2025 г., когда предполагается запустить единый энергорынок ЕАЭС. Таким образом, можно говорить о реальной интеграции российского и белорусского энергорынков. Фактически цена для Беларуси, без учета «переходного» повышающего коэффициента становится такой же, как и в пограничной Смоленской области, где газ во втором полугодии 2016 г. продается по 5,02 тыс. руб. за тыс. куб. м.

Пока указанные параметры новой формулы ценообразования не утверждены на высшем уровне, а на корпоративном уровне не подписано допсоглашение к действующему контракту. Хотя старое допсоглашение с упоминанием «равнодоходности решено отменить, стоит ожидать, что закрепление новых условий произойдет в ближайшее время. Беларусь обязуется выплатить долг, насчитанный «Газпромом» за поставки в 2016 г.

Единственный нерешенный вопрос – это срок применения новой цены (6,3 тыс. руб. на оставшийся период текущего года). Минск предлагает считать с 1 июля, Москва – с 1 августа. Вероятно, точку в этом вопросе поставят президенты. Они должны встретиться 15 сентября Бишкеке на заседании Совета министров иностранных дел и Совета глав государств СНГ.

Игорь Юшков – преподаватель Финансового университета при Правительстве РФ

Предложение министра иностранных дел ФРГ Ф.-В. Штайнмайера о начале диалога по новому режиму контроля над вооружениями, которое прозвучало в его недавней статье в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung стало крайне любопытным симптомом, отражающим, вероятно, позицию той части европейской элиты, которая понимает тупиковость нынешней жестко антироссийской политики Запада.

Конечно, Штайнмайер пытается возложить всю ответственность за обострение ситуации на Москву, выводя все беды Европы из воссоединения России с Крымом и забывая о том, что к моменту возникновения ситуации вокруг Крыма доверия между Россией и Западом уже не существовало. И это, – несмотря на то, что к текущим действиям НАТО германский министр иностранных дел относится вполне критически. Это показывает всю мощь антироссийской политической инерции, с которой Москва может столкнуться, если действительно пойдет по пути нормализации отношений с Западом.

Тем не менее, новые идеи стоят того, чтобы принять этот «пас» от, вероятно, самой здравомыслящей части европейской элиты. Другой европейской элиты ни у России, ни у других стран, вероятно, еще долго не будет.

В основе предложений Штайнмайера лежат две посылки:

Первая. Немецкий вице-канцлер акцентирует необходимость говорить с Россией «единым голосом», хотя и облекает это в мягкие формы. У Штайнмайера и стоящих за ним сил, видимо, вызревает понимание, что сохранить после 2017 г. германское лидерство в Евросоюзе в прежнем формате (фактического экономического диктата) будет сложно.

«Модель Меркель» для ЕС себя, вероятно, исчерпала, причем, как политически, так и экономически. А переговорный процесс с Россией при ведущей роли Берлина, может стать важным элементом борьбы за будущее лидерство в ЕС.

Но сейчас однозначного преимущества у Германии в контактах с Россией уже нет. Меркель утратила наследство «великих канцлеров» прошлого и начинать придется почти с нуля.

Вторая. Штайнмайер говорит о некоем переговорном процессе (прежде всего, по снижению уровня военной напряженности), причем процесс и является результатом. А его начало будет само по себе означать и снижение напряженности, которая начала всерьез волновать европейские элиты, и возможность выторговывать у России разного рода уступки, в том числе и стратегические.

Нет ли тут желания осуществить в отношении современной России ту же комбинацию, которую Запад провернул в отношении позднего СССР и лично М. Горбачева: «уступки в обмен на диалог»?

Похоже, Берлин по-прежнему убежден, что Россия настолько заинтересована в диалоге с Европой и, прежде всего, с Германией, что готова на односторонние уступки.

И все же, игнорировать «заявку» Штайнмайера не стоит.

Но для того, чтобы начать серьезно разговаривать о такой серьезной материи, как европейская безопасность, нужно поставить несколько принципиальных вопросов:

• Насколько наши европейские партнеры считают возможным отделять политику от военной политики. «Разрядка», «перезагрузка» и прочие радостные для западного политика процессы были результатом комплексного снижения напряженности, как в политической, так и военно-силовой сфере. Пока выглядит маловероятным, чтобы Россия согласилась на какие-то подвижки в военной области при сохранении даже не столько санкций, но таких опасных для европейской стабильности политических деклараций, как пресловутый «ультиматум Могерини» (требующий возврата Россией Крыма как условие нормализации отношений), который при определенных условиях может стать основой для серьезной дестабилизации на  континенте.

• Насколько европейские элиты готовы (и насколько им будет позволено!) говорить не только о Европе и даже не только о НАТО, но и о действиях США, которые целый ряд шагов по обострению ситуации совершили вне формата НАТО. Например, оказывают прямую военную поддержку Украине, рассматривают вопрос о переброске своего тактического ядерного оружия в Европу или размещают в Европе элементы системы ПРО с ударным потенциалом. Без включения этих аспектов военной ситуации конструктивный диалог по вопросам безопасности в Европе маловероятен.

• Насколько возможно договариваться с Москвой о снижении уровня военно-силовой напряженности, постоянно наращивания антироссийскую пропагандистскую истерию, доходящую, порой, до уровня бытовой русофобии? Вероятно, в качестве первого шага, демонстрирующего серьезность намерений, было бы неплохо – если уж Ф.-В.Штайнмайер выражает мнение солидных кругов в германской элите – свернуть становящуюся уже просто неприличной антироссийскую пропаганду в Германии. Это не только подтвердит серьезность позиций сил, стремящихся к диалогу, но и будет способствовать формированию благоприятной атмосферы вокруг диалога.

• Будет ли включать диалог Европы с Россией снижение военной напряженности между Россией и Западом не только в собственно Европе, но и в сопредельных регионах. Например, в Центральной Азии, на Кавказе или на Среднем Востоке, где активность Запада и ЕС в том числе также носит антироссийский, а порой – и прямо дестабилизирующий характер?

• И, наконец, – а с кем Россия должна вести диалог? С национальными правительствами или брюссельской бюрократией? Слишком много суверенитета европейские страны, даже Германия, отдали Брюсселю, который имеет право «вето» теперь уже не только в сфере экономики. И это, - не говоря уже о той роли, которую в принятии решений в современной Европе имеет Вашингтон и едва ли это влияние в обозримой перспективе сократится, даже если президентом США станет Дональд Трамп.

Если проанализировать поставленные проблемы, то легко прийти следующему, принципиальному вопросу: а зачем России стремиться к диалогу с Европой, когда слишком многое так или иначе связано с позицией США?

Не проще ли России пытаться, прежде всего, наладить диалог с США? Так, что прежде чем претендовать на диалог с Россией, тем более по таким вопросам, как военная безопасность, Европе в целом и Германии в том числе, надо доказать свою геополитическую дееспособность.

Хотя сама по себе готовность к диалогу уже отрадна.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ