76 лет назад сегодняшний день – 23 июня – стал отправной точкой самой крупномасштабной наступательной операции советских войск за всю Великую Отечественную войну. Операция «Багратион» по освобождению Беларуси развеяла надежды оккупантов на возможный перелом в войне в их пользу и открыла Советскому Союзу дорогу на запад, к освобождению Европы. О том, что ставит эту военную операцию особняком в ряду других знаменитых битв в истории Великой Отечественной, а также о том, как эти события воспринимают современная молодежь и исследователи истории, корреспонденту «Евразия.Эксперт» рассказал представитель Российско-белорусской ассоциации историков «Союзная инициатива памяти и согласия», автор монографии «Операция «Багратион». Оба удара главные…» Максим Синицын.

– Максим Владиславович, в 1944 г. в ходе операции «Багратион» советская армия освободила Беларусь от фашистов. Какое значение имело освобождение Беларуси в контексте дальнейшего наступления советской армии?

– Операция «Багратион» была основным сталинским ударом 1944 г., и вокруг нее строилось уже все наступление на фронте от Черного моря до Балтийского. В чем ее важность? В том, что именно в центре наносился главный удар, и даже если посмотреть на Львовско-Сандомирскую операцию или на операции в Прибалтике, то они происходили уже следом.

Стратегия последовательного нанесения ударов, которая тогда активно применялась, как раз-таки предусматривала сначала разгром основных сил, а затем уже нанесение ударов на вторичных направлениях. Поэтому успехи Красной армии в Беларуси способствовали нанесению этих последующих ударов. Они были успешными благодаря тому, что противнику необходимо было перебрасывать резервы с тех направлений в Беларусь, а история всегда такова, что трудно создать фронт обороны там, где его практически нет. Поэтому везде, и в Беларуси, резервы достаточно успешно переламывались, и на других участках фронта наступление было успешным.

– Какие стратегические решения командования Красной Армии привели советскую армию к победе в Беларуси?

– Белоруссия с конца 1943 г. оставалась очень тяжелым для Красной армии фронтом, потому что где-то к октябрю-ноябрю месяцу ее войска вышли на те рубежи, с которых потом в июне будет начинаться операция «Багратион». В период с октября 1943 г. по март 1944 гг. на территории Белоруссии проводился ряд наступательных операций, которые не имели большого успеха. По первоначальным планам Ставки ВГК в октябре 1943 г. предполагалось силами трех фронтов, 1-го Прибалтийского, Западного, Центрального (с 20 октября – Белорусского, с 24 февраля – 1-го Белорусского) выйти к Балтийскому морю и отрезать группу армий «Север». В октябре-ноябре месяце на это направление сил не хватило.

А затем, так как на Украине происходили основные бои, большая часть пополнений и техники уходила именно туда, и для прорыва эшелонированной обороны противника, которая уже тогда сложилась на территории Белорусской ССР, сил также не хватало. Вторым важным недостатком было отсутствие у советского командования опыта наступления в труднодоступных районах Белоруссии. Например, рассматривая 1-й Белорусский фронт, детально опыт наступления в лесисто-болотистой местности начал анализироваться лишь в феврале 1944 г. При этом ранее Центральный фронт вел боевые действия в степях, вследствие чего и ему наступательные действия давались трудно.

При этом Ставка ВГК, придав этому направлению второстепенное значение, отдавала лишь директивные указания на наступательные действия. Поскольку основные усилия работы центральных органов управления по мониторингу и руководству действиями отдавались событиям на Украине, взаимодействие между фронтами, наступавшими в Белоруссии, и Ставкой ВГК оставалось крайне слабым. В принципе такой приоритет был свойственен Ставке на протяжении первых лет войны. Причиной была стратегия сдерживания Ставки, целью которой было не допустить переброску сил противника на другое направление. В данном случае – на Украину, так как там возможности Красной армии по нанесению противнику чувствительных потерь по причине наличия крупной группировки своих войск были выше. Только в 1944 г. Ставка вообще всем направлениям начала уделять должное внимание, перейдя к стратегии последовательных ударов.

Негативным фактором оставалась и срочность директив Ставки, вследствие чего у фронтов не было времени на подготовку войск к наступлению и детальной проработки планов действий. Для сравнения, операция «Багратион» планировалась с конца марта по конец мая.

Это были 2 месяца слаженной работы командующих штабов фронтов, штабов армий и Ставки ВГК по увязыванию этих вопросов, постоянной корректировке.

Порядок был следующий. Рассмотрим 1-й Белорусский фронт. В марте Рокоссовский отправляет наметку плана дальнейшей действий в Ставку, в середине апреля в Москве утверждается решение о нанесении удара в Белоруссии. Далее штаб фронта согласовывает с Генштабом предварительный план действий. В начале мая Рокоссовский проводит Военный совет фронта с участием командующих армиями. Затем последние предлагают свои планы действий. Уже согласованный с ними вариант отсылается 12 мая в Ставку ВГК. То есть, весь этот процесс корректировки был очень долгим. Уже итоговый план согласовывался в последней декаде мая, и лишь тогда появились те «два удара Рокоссовского», правильность которых он доказывал перед Сталиным на заседании Ставки.

Только 26 мая принималось окончательное решение по плану операции «Багратион». В историографии часто упоминают о 22-23 мая, эта дата присутствует и в мемуарах Г.К. Жукова, и К.К. Рокоссовского. Однако архивные документы говорят о том, что до 24 мая И.Х. Баграмян, командующий 1-м Прибалтийским фронтом, в Москве не был. Это подтверждает отсутствие его подписей на оперативных сводках, которые штаб фронта направлял в Генштаб.

Такая тщательная проработка принесла свои плоды, и принятые решения полностью соответствовали и местности, и возможностям войск. Новый подход, когда задействовалось при принятии решения всё среднее звено управления, занимал длительное время, но он принес свои плоды.

– Были ли альтернативные варианты проведения наступательной операции?

– Естественно, сначала прорабатывались несколько другие варианты. Например, известен план Рокоссовского, который предлагал не наступать всеми тремя фронтами с запада, а частью сил (силами своего левого крыла) идти в обход Пинских болот в сторону Бреста. От этого плана отказались только в мае, а до этого Рокоссовский прорабатывал его как основной. И отказались от него и по той причине, что на Украине было достаточно большое количество сил противника, и по тому, что было решено наступать все-таки именно с запада, а уже на северной Украине идти в наступление только на втором этапе, который стартовал в начале июля. Этот план также прорабатывался где-то в течение месяца, потому что в первый раз Рокоссовский в своих мемуарах о нем упоминает в конце марта, а 4 мая на Военном совете фронта уже говорит о том, что основной удар фронт будет наносить в районе Бобруйска.

Вопрос Пинских болот очень беспокоил как верховное командование Вермахта в 1941 г., когда планировалась операция «Барбаросса», так и советское командование в 1944 г. То, как обойти эти болота – с севера или с юга и севера, было важно при планировании.

На остальных направлениях, если смотреть тот же план Баграмяна (1-й Прибалтийский фронт), или план Черняховского (3-й Белорусский), то они почти изначально утверждались без особых корректировок, потому что там уже были заготовки с зимы 1943-1944 гг. Тогда, повторюсь, не хватило, сил и времени на подготовку для прорыва обороны противника. Поэтому с северным флангом наступавших в Беларуси фронтов особых неясностей не было, ключевые вопросы были именно по 1-му Белорусскому фронту.

– По данным российских историков, во время операции «Багратион» советская сторона потеряла убитыми 178,5 тыс. человек и почти 600 тыс. ранеными, в то время как потери Гитлера ранеными и убитыми составили 500 тыс. человек. С чем связана настолько большая разница в потерях? Почему, несмотря на количественное превосходство и эффект внезапности нападения, советские потери выше?

– Относительно потерь немцы цифру значительно занижают, поскольку на территории Белорусской ССР были и вспомогательные соединения группы армий «Центр», которых мы учитываем, а немцы в каких-то трудах учитывают, а в каких-то заявляют, что будут считать только боевой состав армий. Поэтому их цифра даже меньше: по-моему, они пытаются все свести к 300 тыс. Но если мы рассматриваем противоборствующие стороны, то необходимо, все-таки, называть полные цифры, и там выходит порядка 550 тыс. человек у немцев по убитым и раненым (то есть, по общим потерям).

У советских войск потери немного больше, но проблема заключается в двух моментах. Первое: советские войска в данном случае наступали, а потери обороняющихся к наступающим оцениваются даже в уставах всегда примерно 1 к 3. Тем более одно дело – Красная армия, которая в 1941 г. имела большие проблемы с организацией, техникой, связью и так далее, а совсем другое – вермахт, который имел и четко слаженную структуру управления, и огромный опыт. Поэтому невозможно сравнивать и говорить, что вермахт в 1941 г. потерял меньше, а потому преуменьшать успехи Красной армии. Были совершенно другие условия, и повторить немецкий «блицкриг» в точности в 1944 г. было просто невозможно.

Второй момент в том, что очень большой процент среди этой цифры – это убитые и пропавшие без вести. То есть, здесь общие потери сравнивать в принципе нельзя, потому что у немцев большая часть потерь – это те, кто попали в окружение или оказались убиты, поэтому по раненым у них соотношение значительно меньше, чем у советских войск. И здесь же стоит отметить, что у Красной армии в 1944 г. уже была четко отлажена система военно-медицинского обеспечения, то есть эти 600 тыс. раненых советская военная медицина очень активно ставила снова на ноги, поэтому учитывать и смотреть на эту цифру как на чистые потери в принципе не совсем корректно.

– Чем выделялась эта операция среди других наступательных операций? Были ли другие наступательные операции в Великой Отечественной войне, которые имели такое же стратегическое значение?

– Прежде всего, тем, что она открыла собой наступление на всем западном направлении. По своему масштабу это самая крупная наступательная операция советских войск за весь период войны по количеству задействованных сил и средств. Ее можно сравнивать разве что с Висло-Одером или Берлинской наступательной операцией, но они были уже следом. «Багратион» и идущая за ним Львовско-Сандомирская операция были «первенцами», потому что это закономерный итог всему тому, чему научилось советское командование и советская военная наука за все первые годы войны.

Уже по лекалам «Багратиона» впоследствии планировались операции, а «Багратион» соткан, прежде всего, на во многом негативном опыте, на попытке анализа действий противника. Поэтому вклад «Багратиона» в военную науку и в последующие операции огромен.

При этом в вермахте в начале 1944 г. еще планировали как-то удержаться на рубежах, и был именно мотив максимально удерживать территорию. В последующих операциях (Висло-Одерской и Берлинской) расчет был уже на задержку времени, на то, чтобы научные организации Германии сумели создать оружие возмездия, и у немцев была надежда, что вот-вот получится переломить ход войны. И как раз «Багратион» показал, что ход войны больше вермахту переломить не удастся.

– В памятной статье на сайте Министерства обороны России отмечено, что Белорусская операция помогла союзникам совершить высадку в Нормандии и открыть второй фронт. Как Вы считаете, какую роль сыграла высадка союзников в Нормандии в рамках операции «Багратион» и стала ли она значимым фактором победы?

– Высадка в Нормандии, по самым ранним оценкам (изначально «Багратион» планировался на 20 июня), проводилась за 14 дней до операции «Багратион», и было согласование между Сталиными и лидерами стран-союзников о том, что Красная армия развернет это наступление. Западные стратеги делали ставку на то, что пока они высаживаются в Нормандии, Советский Союз не даст перебросить туда подкрепление с Восточного фронта за счет того, что развязывает крупномасштабное наступление. То есть не высадка в Нормандии, а «Багратион» был ключевым событием, и уже благодаря последнему операция «Оверлорд» стала успешнее. Крупное наступление Красное армии не дало возможности противнику перебросить войска во Францию.

Но при этом ключевым является тот факт, что Сталин не говорил напрямую о том, где же произойдет это наступление, и это заставляло ломать голову, в том числе, и главнокомандование Вермахта, которое, даже получая какие-то сведения о переписке Черчилля со Сталиным, все-таки оставалось в твердом убеждении, что наступление произойдет на северной Украине.

Почему Сталин не упоминал направление наступления? По соображениям секретности. Впоследствии в беседе с послом США Гарриманом он отмечал, что мог бы сказать, но проблема в том, что уже имели место случаи, когда его переписка с Черчиллем или Рузвельтом впоследствии афишировалась. В вопросе с «Багратионом» такое было бы попросту невозможно.

Действительно, если смотреть на начало июня, то вскоре после письма Сталина к Черчиллю, где он говорит о том, что русское наступление развернется на одном из важных участков фронта, буквально та же формулировка оказывается в Лондонском радио и открытой прессе.

Уже даже в оперативных штабах (например, я это видел в журнале боевых действий 9‑й немецкой полевой армии) тоже видят эту формулировку и, исходя из этого, пытаются оценить, а не на их ли участке произойдет наступление. То есть, действительно, расчет Сталина был верен, так что западные союзники нам могли бы сделать медвежью услугу, если бы Сталин все-таки сказал о точном месте нанесения ударов.

– Получается, что высадка союзников не сыграла роли в успешности наступления?

– Наоборот, это «Багратион» способствовал успеху «Оверлорда», сковав силы вермахта и лишив его возможно стратегической переброски войск с советско-германского фронта во Францию. Именно так рассматривают увязку этих событий историки двух Академий наук (РАН и НАНБ) в фундаментальном историческом труде «Страна в огне». Это отлично видно по составу сил и средств, которые немцы привлекли для попытки удержания позиций во Франции. В июле, когда американцы проводили операцию «Кобра», все равно основные силы Вермахта продолжали сосредотачиваться на Восточном фронте, а Западный фронт воевал по принципу «тем, что есть», то есть, из имеющихся сил.

– Какую роль сыграло партизанское движение в освобождении Беларуси? Какие операции партизан имели особенно важное стратегическое значение?

– Здесь говорить о том, что имело оно какое-то стратегическое значение именно в 1944 г. – вопрос достаточно спорный, потому что, если даже судить по партизанской операции «Рельсовая война», которая прошла за несколько дней до начала Белорусской операции. Та началась 23‑го, а партизаны работали 20‑го в связи с тем, что изначально планировалось операцию начать 20‑го. В прифронтовой полосе обороны, где и находились основные силы противника, какого-то серьезного успеха за счет действий партизан не было, потому что и партизан там к июню 1944 г. уже практически не было. К тому же, весной 1944 г. на территории Белорусской ССР был проведен ряд крупных карательных операций, что снизило возможности партизан. Уже и Лепельская зона весной была немцами ликвидирована, и партизаны уходили дальше на запад. Поэтому им было тяжело оказать помощь «Багратиону» в первые дни наступления.

Так что, на первоначальном этапе, который был основным для операции «Багратион» в прифронтовой полосе, партизаны какого-то решающего вклада, на мой взгляд, не внесли. Внесли они его потом, когда советские механизированные клинья пробивались вглубь территории. Уже там, когда не было пехоты, партизаны действительно играли роль, так как поддерживали танковые соединения. Подробнее об этом рассказал А.А. Криворот в изданной нашей Ассоциацией книге «Взаимодействие партизанских формирований Беларуси и России в тылу немецкой группы армий «Центр» (1941–1944 гг.)».

В том числе, можно привести известный случай из киноэпопеи «Освобождение» с корпусом Панова, 1-го гвардейского танкового корпуса по взаимодействию с силами партизан. Также в районе Минска, тоже уже на этапе окружения почти всей группы армий «Центр», партизаны сыграли роль за счет того, что благодаря им уничтожались уже отступавшие мелкими группами силы противника. Немцы их, соответственно, боялись. Дело в том, что из окружения всегда проще выходить мелкими группами, а за счет того, что повсюду были партизаны, мелкие группы ликвидировались. И на этом этапе их вклад неоценим.

– Есть ли какие-то особенности работы именно белорусских партизан в общем контексте партизанского движения в годы Великой Отечественной войны?

– В общем контексте первое, что мне сейчас вспоминается – книга И.Г. Старинова, известного советского диверсанта, который именно с партизанским штабом работал больше всего. Сам он большей частью работал на Украине, а в Беларуси ключевой фигурой партизанского движения все-таки был Пономаренко. Он же был и главой центрального штаба партизанского движения в Москве, который координировал работу партизан.

Старинов писал о том, что, когда освободили Оршу, то немцы вслед за собой, даже с учетом стремительного наступления советских войск, успевали уничтожать железнодорожные пути. И вот, когда в Орше для ремонта попытались со второстепенных путей взять непокалеченные шпалы, оказалось, что второстепенные пути, которым немцы не пользовались, были уничтожены партизанами, потому что рельсовая война была достаточно плановым мероприятием, в рамках которого гнались за километрами уничтоженных путей. Основные пути немцы очень сильно защищали, поэтому, чтобы выполнить план, уничтожали пути второстепенные, которыми не пользовались. И для Красной армии это сыграло негативную роль уже в ходе наступления.

Но при этом, когда мы говорим о Беларуси, это полная приверженность именно рельсовой войне, а не подрыву составов. Старинов как раз-таки всегда считал, что подрыв состава – это значительно более важное мероприятие, нежели подрыв рельс, потому что рельсы достаточно быстро меняются, в отличие от состава, который нужно еще как-то убрать с дороги в течение нескольких дней. Вот такой есть момент.

В целом, все стратегическое руководство шло из Москвы, из Центрального штаба партизанского движения, и так как Пономаренко являлся и партийным руководителем Беларуси, и состоял в штабе партизанского движения, координация была на очень высоком уровне и в стратегическом плане деятельность действительно была очень успешной.

Здесь также важно отметить, что, когда мы говорим о партизанах в Беларуси, важно понимать, что каких-то самоорганизующихся групп просто не бывает. За счет партийных работников, за счет групп, которые присылали органы госбезопасности в ядре партизанских групп в большинстве своем состояли именно кадровые диверсанты. Это тоже очень дискутируемый факт среди историков, но я лично не вижу никакой беды в том, что ядром группы были кадровые чекисты. Дело в том, что и сами жители Беларуси к ним активно примыкали: это не так, что из отряда в 10 человек все 10 были чекистами. Такого не было, потому что действительно население полностью поддерживало партизанское движение, и это очень важный аспект.

– Какое значение сегодня имеет победа в Великой Отечественной войне в глазах молодежи?

– Понимаете, здесь такой момент: для того, чтобы молодежь поняла, что война вообще такое, необходимо все-таки проникнуться каким-то духом эпохи, а для этого нужно избежать того, что в философии называется симулякром. То есть, необходимо, чтобы молодежь напрямую что-то видела и делала. Так, на наш взгляд важное значение имеет приобщение молодежи к подвигу своих прадедов через проекты устной и семейной истории. Поэтому мы всячески поддерживаем проект «Народная летопись Великой Отечественной войны: Вспомним всех!», реализуемый под эгидой Института истории Национальной Академии наук Беларуси. Важное значение имеет также и проект «История, рассказанная народом» российского Института экономических стратегий. Последствия этой войны необходимо отражать в сегодняшнем дне. Необходима очень тонкая работа в социальных рамках истории, то есть попытаться с позиции событий сегодняшнего дня посмотреть на события Великой Отечественной войны.

С другой стороны, важно приобщать молодежь к достоверному, основанному на верифицированных архивных источниках, знанию о том, что планировали и что творили на нашей земле оккупанты. Это страшные и тяжелые знания, но без них мы не поймем преступности агрессоров и того, от чего нас спасли Красная армия, партизаны и подпольщики.

Главная проблема для исторической науки всех постсоветских стран – это чрезмерная политизация знания о прошлом, которое таким образом отрывается от принципов и основ науки.

И, к сожалению, существует проблема отрывочности нашего исторического знания: у нас не только с Великой Отечественной войной, но и с Гражданской войной, и с распадом СССР проблемы. Чтобы все это свести воедино, нужно очень долго и кропотливо работать. И хотим мы этого или нет, а переосмысление необходимо.

Великая Отечественная война является достаточно небольшой частью борьбы Советского Союза против западного мира за суверенитет страны. Что я имею в виду? Если мы будет рассматривать предысторию войны, то увидим многочисленные попытки западных стран договориться с Гитлером и поляками о том, чтобы направить всю их мощь на восток, против молодого социалистического государства. Здесь дело даже не в том, какие идеалы мы поддерживаем (социализма или коммунизма), а в том, что они очень долгое время считали нас угрозой: и до войны, и после нее работали на разрушение Союза.

Но это мой личный подход и, возможно, историки предложат какой-то другой альтернативный вариант, но запад есть запад, а восток есть восток. Конечно, это дело еще достаточно долгого изучения, но он, безусловно, необходим. Здесь дело даже не в том, чтобы объединить весь ХХ век во что-то единое – тут вопрос в том, чтобы найти какие-то общности, которые объединяли бы и то, что делала Российская империя, и то, что делал Советский Союз, и то, что сегодня делают страны на постсоветском пространстве. Чтобы это все стало неделимой линией.

– Приходилось ли Вам сталкиваться с фальсификациями исторических фактов об операции «Багратион»? На Ваш взгляд, чего добиваются люди, искажающие историческую реальность?

– Вы знаете, таких уж откровенных фальсификаций сейчас, наверное, уже нет. Есть простое передергивание фактов. Например, в немецком десятитомнике по истории Второй мировой войны Карл-Хайнц Фризер, известный немецкий историк, который как раз-таки писал по истории «Багратиона», говорит о том, что в 3-й танковой армии, которая находилась под Витебском, было 60 тыс. повозок, но не было ни одного танка. «Естественно, о чем может при этом идти речь? Нас разгромили».

С первого взгляда действительно кажется, что армия почти без техники никак не могла противостоять. Но он забывает один маленький нюанс. Где все эти танки? Ведь они остались под Сталинградом, под Курском, под Москвой, под Ленинградом. Естественно, «Багратион» закономерен, но вопрос в том, что до этого все советские солдаты, которые пали подо Ржевом, под Сталинградом и которых Фризер считает нецелесообразной тратой людских ресурсов из-за глупости советского командования, как раз тогда и выбивали эти танки, а потом, когда у Советской армии уже все было хорошо, он говорит о том, что у Германии просто не осталось ресурсов.

Поэтому, прежде всего, сталкиваешься с каким-то передергиванием фактов или с тем, о чем я говорил в начале – с попыткой занизить свои потери за счет того, чтобы перераспределить их на другие стороны, например, на Венгрию, или Италию, или Испанию, коллаборационистских формирований или даже за счет неучета своих же частей СС. За счет этого занижаются цифры общих потерь Германии и сравнение становится некорректным, потому что мы сравниваем две противоборствующее стороны, а в итоге выходит, что мы сравниваем с одной стороны только вермахт, а с другой – вообще всю Красную армию, которая несла абсолютно всю ношу войны на территории Советского Союза и Восточной Европы.

Я считаю это ничуть не менее опасным, чем какие-то банальные фальсификации, которые не основаны вообще ни на каких документах, потому что это также ведет к тому, что мы перестаем понимать суть войны.

Это рассчитано на изменение общей парадигмы, а нам необходимо стоять на том, что и народ победил, и все-таки органы управления, которые состояли из народа (средний и высший командный состав).

Если мы посмотрим на советских военачальников, то их очень часто клеймят в том, что они поступали как-то неправильно, но проблема в том, что они точно так же неотделимы от народа: они вышли из тех же рабоче-крестьянских семей, поэтому что их обвинять, если они сами родом из «нас» на тот момент? Когда элита и народ разъединяются, естественно, получается точно такое же передергивание фактов, потому что есть «мы», а есть «они», и мы должны им противостоять.

Все это находится в тех самых социальных рамках истории, над чем на Западе очень много работают и переосмысляют все с позиции сегодняшнего дня. Мы же, так как нам эта история очень важна и дорога, не хотим допустить вообще ни единой фальсификации, и из-за этого появляется некая окостенелость. Но окостенелость, опять же, не в науке, а прежде всего в массовой информации, потому что 27 млн советских граждан, которые погибли на войне – это не такая легкая цифра, чтобы мы могли разбрасываться фактами и интерпретировать их так, как хотим, тем более, что более половины из них оккупанты убили преднамеренно.

Беседовала Мария Мамзелькина