Политэкономия

1 марта молдаване привыкли праздновать Мэрцишор, однако в 2023 г. первый день весны омрачает тяжелый кризис в стране. Из-за антисоциальной политики властей продолжает падать уровень жизни граждан. Растет протестная активность. Тем временем прозападный президент Майя Санду взяла курс на отказ от закрепленного в Конституции нейтралитета и подавление инакомыслящих авторитарными методами, запугивая население «российской угрозой». Бюджетные деньги тратятся на военные нужды, в то время как финансирование медицины сокращается. К чему это приводит, в интервью «Евразия.Эксперт» проанализировал политолог, член Совета гражданского общества при президенте Молдовы (2017-2020) Борис Шаповалов.

– Борис Андреевич, в Молдове в начале года была зафиксирована сильная вспышка острых респираторных инфекций и сезонного гриппа. Насколько справляется с такими проблемами система здравоохранения, учитывая, что она подвергается регулярной «оптимизации»?

– Молдавская система здравоохранения с эпидемией респираторных инфекций и гриппа в этом осенне-зимнем сезоне не справляется. Не хватает прививок от гриппа. Больницы, особенно детские, переполнены пациентами с острыми случаями инфекции верхних дыхательных путей. Люди этой зимой тяжело переносят различные инфекции, болеют по несколько недель и в острой форме. Многие это связывают с ранее проведенной вакцинацией от ковида и тем, что иммунитет многих людей, в прежние два года сидевших в различных карантинах, оказался беззащитен перед ранее обычными и привычными заболеваниями. А министерство здравоохранения, занятое очередной реорганизацией – закрытием районных больниц, – оказалось не готово к такой ситуации.

– На фоне роста заболеваемости парламент Молдовы принял поправки по очередной реформе здравоохранения: переподчинил больницы напрямую Минздраву. Что за этим стоит? Можно ли назвать меру действенной?

– Подчинение районных и городских больниц Минздраву – это политическое решение. Ранее они имели двойное подчинение. Они подчинялись местным органам власти – районным и городским советам, и, естественно, Минздраву. Соответственно, районные и городские советы поддерживали свои больницы материально.

Переподчинение территориальных больниц Минздраву, во-первых, позволит последнему сменить неугодных по политическим причинам врачей-руководителей перед местными выборами 2023 г. Во-вторых, это выведет больницы и персонал из подчинения местным советам, а это солидные материальные активы – земля, здания. В-третьих, теперь Минздрав сможет закрыть массу районных больниц своим решением, без учета мнения местных органов власти.

– Большое недовольство вызывают низкие зарплаты врачей в Молдове. Как это сказывается на функционировании системы здравоохранения?

– Заработная плата в Молдове низкая не только у врачей, а у всех бюджетников. Годовая инфляция – в размере 35%, а пенсии будут проиндексированы вопреки закону всего на 14%, зарплата работников бюджетного сектора увеличится всего на 1300 леев. В то же время зарплата министров увеличится на 8000 леев.

В медицинских учреждениях уже сегодня некомплект медицинских работников около 2000 человек. Много молдавских врачей и медицинских сестер в последние два года уехали работать в соседнюю Румынию, которая признает дипломы о высшем и среднем специальном образовании молдавских медицинских работников. В Румынии врач получает зарплату в €2-3,5 тыс., и различные многочисленные льготы. По некоторым узким специальностям в молдавских поликлиниках и больницах дефицит медработников составляет уже 65-70%. В частности, это касается офтальмологов, отоларингологов и других врачей-специалистов.

– Для получения медицинского обслуживания трудоспособным гражданам Молдовы необходимо приобретать медицинские полисы. Стоимость полиса в 2023 г. выросла в 3 раза до 12 тыс. леев в год. Как это воспринимается гражданами? Соответствует ли такой уровень цен уровню оказываемых медицинских услуг?

– Уровень стоимости полисов обязательного медицинского страхования не соответствует финансовым возможностям граждан. Об этом речь идет давно, но около миллиона граждан Молдовы живет и трудится за границей, и, соответственно, взносы ОМС не уплачивает. Поэтому из оставшихся в стране граждан выжимают максимально, что могут.

– Рождаемость в Молдове продолжает падать, а смертность расти. С 2019 по 2021 г. рождаемость сократилась на 10%, смертность выросла на 25%. Средняя продолжительность жизни – одна из самых низких в Европе. Какие изменения требуются в системе здравоохранения для изменения ситуации?

– К сожалению, молдавская система здравоохранения постоянно реформируется и поэтому медленно разрушается. По советам ВОЗ и различных европейских структур советская система здравоохранения была разрушена. Вместо врачей-терапевтов, педиатров и неонатологов был введен институт семейных врачей, детские поликлиники были закрыты. Мощно развивается широкая сеть частных медицинских центров. Медицина стала сферой обыкновенного бизнеса со всеми вытекающими последствиями. Многие врачи совмещают работу в государственных и частных медицинских учреждениях. Широкое распространение в отдельных сферах медицины получила клановость и семейственность, рухнула система передачи опыта, опытные врачи не заинтересованы в воспитании молодых врачей-конкурентов.

Кое-что пытаются исправить. Два года назад, к примеру, возобновили прием в Кишиневский медицинский университет на специальности педиатрия и неонатология. Единственное, что может спасти молдавскую систему здравоохранения от окончательного разрушения – это возврат к традициям и организации медицины по советскому образцу.

Кризис архитектуры глобальной экономики выражается в разрушении считавшихся стабильными технологических и экономических цепочек и в перестройке принципов управления базовыми рынками: сырьевым, энергетическим, финансовым. Он обозначает начало периода «постэкономики». Новая модель развития была политически продекларирована на Всемирном экономическом форуме в Давосе в январе 2023 г. Постэкономика превращается во флагманскую геоэкономическую модель на период радикальных геоэкономических трансформаций. США, используя политические и идеологические инструменты, будут стремиться переформатировать мир в существенно более американоцентричный в экономике, подверстывая его под уже почти завершенную радикальную американоцентричность мира «Объединенного Запада».

Постэкономика как модель конкуренции переходного периода

Обозначим следующие базовые черты «постэкономики» в сегодняшней версии:

● Отказ от универсализации глобализации. Прежде всего, от принципов догоняющего социального развития для развивающегося мира, что в перспективе неизбежно приводит к возникновению глобального разделения. Это удивительно напоминает «модель Борреля»: противостояние ухоженного «сада» и «джунглей», выведенных из контура синергичного глобального развития.

● Обнуление большей части обязательств в сфере политики и экономики, ранее взятых на себя не только США как суверенным ядром системы, но связанными с США транснациональными акторами (корпоративными структурами и социально-политическими организациями). Это предполагает как минимум частичное разрушение, возможно, с сохранением «формы» для наполнения новым содержанием, большинства институтов глобального взаимодействия и развития.

● Активное внедрение в экономику неэкономических инструментов регулирования, которое не сводится только к антироссийской санкционной политике. Идет процесс внесения как в корпоративное, так и в личное потребление идеологических механизмов регулирования. Применительно к личному потреблению это означает уже на данном этапе создание инструментария управления частной жизнью человека. К корпоративному – формирование механизмов переформатирования ключевых рынков на неэкономической основе.

● Резкое повышение значимости защищенности критических узлов технологических цепочек и цепочек поставок. Это, с одной стороны, отражает объективную тенденцию увеличения значимости неэкономических рисков в экономике, а с другой – скрытые тенденции к суверенизации. Если не экономического развития, то, как минимум, технологического.

● Силовая геоэкономика, подразумевающая допустимость не только борьбы за влияние, но и переформатирования экономически значимых пространств с использованием политико-силовых методов. Пока силовая геоэкономика в основном лежит на стыке «полужесткой силы» и «гибридных войн». Но очевидно, что табу на использование более жестких силовых методов снимается.

Предположение состоит в следующем: «постэкономика» задумывается как относительно компактный по времени период для демонтажа сформировавшейся в период поздней глобализации экономической системы. Это происходит с использованием политических инструментов и идеологической мотивации. Однако «постэкономика» как политико-экономическая и даже в чем-то идеологическая система развивается опережающими темпами по сравнению с «посткапитализмом» – социально-экономической базой «постэкономики». Это подразумевает не только динамичность и политико-силовой характер важнейших процессов, но и их радикальность.

Имманентная нестабильность возникающей конструкции – не дефект, а важное свойство, позволяющее менять статус и роль входящих в нее элементов в процессе трансформаций без изменения самой системы за счет «векторного управления». Постэкономика – не цель «Объединенного Запада», а лишь средство переформатирования в еще более благоприятном направлении глобальной экономической архитектуры. Мир обновленной, но сохраняющей глобальность экономики проектируется существенно более американоцентричным, нежели мир поздней глобализации.

Новая экономика и Евразия

Важнейшим аспектом перехода, пусть и временного, к модели «постэкономики» – радикальной геоэкономической американоцентричности, но явно на меньшей операционно пригодной территории, – становится влияние на роль и место России в мире и на статус постсоветских государств Евразии. Зададим несколько принципиальных вопросов, развивая предположения, высказанные в статье «Четыре вопроса про посткапитализм на фоне Давоса», но с бо́льшим фокусом на последствия начавшихся трансформаций для Евразии.

Первое. Может ли суверенитет в актуальном мире быть только пространственным? Учитывая то, как США использовали свое доминирование в глобальных финансах и в глобальных системах коммуникаций, борьба за установление хотя бы частичного суверенитета над подобными системами в обозримом будущем станет важнейшим элементом борьбы за если не многополярный мир, который может быть только продуктом полноценно стабилизированного баланса сил, то полицентричный. Он может в той или иной степени сформироваться уже на данной стадии развития.

Для России и Евразии создание хотя бы базового инструментария надпространственного суверенитета является критичным. Без хотя бы частичной суверенизации надпространственных систем, прежде всего, цифровых коммуникаций, в принципе невозможно создание защищенного инвестиционного контура. А это критическое условие формирования полноценного геоэкономического макрорегиона. Важный момент: современные надпространственные системы являются естественным, хотя и не единственным пространством для формирования новых идентичностей и социо-информационного противоборства вокруг них.

Второе. Может ли основой новой версии капитализма, на базе которой будет создана новая общеглобальная экономика, стать торговый капитализм, стратегически проигравший финансово-инвестиционному только в конце XVIII века, а окончательно демонтированный только в первой половине XIX века? Трансфер к этой версии капитализма сулит наименьшие издержки «по пути», особенно по сравнению с альтернативой индустриального неомодерна, предусматривающей глубочайшее переформатирование не только экономического, но и социального пространства.

Но реализация модели «торгового капитализма» на пространствах Евразии будет означать возникновение элементов экстерриториальности. Это могло бы быть допустимым в относительно спокойной военно-политической ситуации, однако на фазе роста политико-силовых рисков это становится более чем опасно. Применительно к Евразии торговый капитализм будет однозначно действовать в логике десуверенизации значимых в экономическом плане пространств, что однозначно обнулит шансы Евразии на статус самостоятельного синергично развивающегося региона.

Третье. Будут ли национальные государства единственной основой нового геоэкономического миростроительства? Многоукладность экономическая – а, думается, это является одной из аксиом будущего мира – неизбежно будет выражаться в многоформатности политической. Союзником России, как технологического и инвестиционного ядра региона, а также донора безопасности», могут быть и сетевые структуры, если их деятельность соответствует ее интересам.

Стратегической целью России и других стран Евразии должно стать достижение состояния «коалиционного суверенитета», дающего возможность хотя бы частичного восстановления, где это еще возможно, сформированных в советское время технологических цепочек и цепочек поставок. Но на тактическом уровне приоритетом все же будет являться формирование вокруг Евразии или даже на ее окраинах зоны безопасности. Институционально ее можно обеспечить в различных форматах, включая и взаимодействие с не-евразийскими транснациональными компаниями, принимающими российские «правила игры». Сложившаяся в 2022 году ситуация в действительности «развязала» России руки. Модель коалиционного суверенитета должна, в свою очередь, серьезно прорабатываться на будущее на основе опыта Союзного государства России и Белоруссии.

Четвертое и, пожалуй, самое очевидное: и России, и Евразии нужна новая, адаптированная к региональным условиям система индикаторов развития (цифрометрическая экономика). И очень важно, чтобы она была общеевразийской. Существующие критерии экономического развития неадекватны не только перспективной экономической архитектуре, но тем более, периоду «постэкономики». В основе евразийской цифрометрической экономики должна лежать синергия экономического и социального развития, с упором на возможность оценивать качество развития производящего сектора. Способность действовать в рамках собственной, а не заимствованной методологии оценок макроэкономического развития становится важнейшим аспектом геоэкономического суверенитета. И именно это открывает дорогу к институционализации на новых принципах процессов евразийской интеграции.

Пятое. Проблема практического преломления политического колониализма «мира правил». Для «Объединенного Запада» десуверенизация геоэкономически важных пространств – естественный элемент «постэкономики». Для постсоветских элит реализация на пространстве Евразии элементов «нового колониализма», существенно отличающегося от классического неоколониализма, становится вопросом сохранения устойчивости политических систем и персонального выживания. Модель частичной десуверенизации в рамках «мира правил», агрессивно апробируемая Западом сейчас не только на Украине, предполагает введение в качестве операционной основы в политике и экономике элементов внешнего управления.

Ничего нового в этом нет: схожая модель, правда, существенно менее откровенная и основанная на уплате постсоветскими элитами «ренты лояльности» в западноцентричные структуры (от американских финансовых до британских политтехнологических и лоббистских институтов), работала со второй половины 2000‑х гг. Но в рамках конструируемой сейчас обновленной глобальной экономической архитектуры маловероятно, что страны Евразии будут включены в новую промышленно-ресурсную периферию «Объединенного Запада». Это фактически означает допустимость в отношении этих стран управляемой хаотизации с целью не дать другим игрокам, претендующим на статус ядер макрорегионов (Китаю, Ирану, Турции и России) превратить Евразию в часть собственного защищенного экономического пространства. Возникает реальная перспектива превращения как минимум части Евразии в «дикое поле».

Подводя итог, констатируем: главный источник рисков, возникающих как результат строительства американоцентричной «постэкономики» для Евразии, – в том, что за последние годы, за исключением Союзного государства России и Беларуси, не удалось запустить полноценные внутриевразийские драйверы экономического роста. Даже сохранявшиеся технологические цепочки продолжали деградировать. В итоге Евразия не стала «новой», оставшись «постсоветской», что стало очевидным минусом в нынешней ситуации.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ

15 марта премьер-министр Беларуси Роман Головченко рассказал о принятии решения отказаться от долларов во всех энергетических расчетах между Россией и Беларусью. Кроме того, Москва и Минск договорились о расширенном участии Беларуси в российских программах импортозамещения и гособоронзаказа. Россия также инициировала меры на уровне ЕАЭС: премьер-министр России Михаил Мишустин предложил партнерам по союзу избавиться от ряда ввозных пошлин и упростить таможенное оформление, что должно обеспечить устойчивость экономик перед санкциями. Риски новых санкций Запада для белорусской экономики и антикризисную стратегию Беларуси и России разобрал обозреватель Василий Малашенков.

Антикризисные договоренности

Оценить общий ущерб от новых санкций для Беларуси сейчас довольно сложно. Посчитать можно только конкретные направления, но и тут не стоит спешить, так как правительства отреагировали довольно быстро, и уже 14 марта премьеры России и Беларуси договорились о беспрецедентных шагах в экономическом сотрудничестве. И все же попробуем сделать некоторые оценки.

Сначала – пара слов о договоренностях премьеров. Мишустин и Головченко договорились об оптимизации цены на нефть; отказе от доллара в расчетах за энергоносители; доступе белорусских компаний к финансированию по программам импортозамещения в РФ; реструктуризации кредитной задолженности Беларуси. Отсюда вытекает, что негативное влияние санкций и в целом сложившейся ситуации можно смягчить.

Минск все же добился еще более широкого доступа к российскому рынку. Ранее, например, белорусские машиностроительные предприятия для доступа к финансированию импортозамещения открывали производства в России. Теперь они могут работать напрямую со своих белорусских промышленных площадок.

О нефти и говорить не приходится. Внешний мир пока что покупает ее за доллары. То же самое с горюче-смазочными материалами (ГСМ), на которых Беларусь зарабатывала, получая российскую нефть по относительно выгодной цене. При расчете бюджета на год Минфин обычно всегда ориентировался на прогноз российских властей по цене на нефть. Но речь шла о долларах. Переход на рубли (видимо, российские) многое меняет.

В случае с природным газом это устраняет проблемы финансового планирования, к примеру, для предприятий пищевой промышленности. Немалая часть их продукции традиционно идет на рынок России. Поэтому уход от доллара значительно повышает конкурентоспособность конечного продукта многих белорусских частных и госкомпаний.

Будущее белорусского экспорта

Если вернуться к нефтяной теме, то здесь проблема еще и в том, что будет с экспортом ГСМ. Одним из маржинальных рынков сбыта была Украина. На данный момент, по понятным причинам, Беларусь там работать не может. Цифры для понимания: в 2020 г. экспорт нефтепродуктов на Украину составил более $1,2 млрд при общем экспорте в этой сфере около $2,7 млрд.

Не совсем понятно, что сейчас будет с калийными удобрениями. Через Литву транзит окончательно закрыт. Часть перевели на железные дороги через Россию в Китай. Массовая перевалка через порты Ленобласти пока невозможна. Хотя терминалы там уже точно построят, и это вопрос нескольких лет. Но что делать сейчас? При том, что путь на Одессу, конечно, закрыт.

Общий объем годового экспорта калийных удобрений из Беларуси – не менее $2,4 млрд. Из них почти $320 млн приходится на Китай. Туда, видимо, все довезут. Что в этом году будет с остальной долей, пока непонятно.

Тем более, что потенциальный российский партнер «Уралкалий» теперь не принадлежит полностью Дмитрию Мазепину. Из-за санкций он продал пакет в более 50% акций. Причем, до сих пор нет открытых данных о покупателе. Очевидно, что конкуренты на санкционной волне постараются выдавить с мирового рынка и «Уралкалий», и белорусских производителей («Беларуськалий» и «Славкалий»). Противостоять им будут правительства, которые отнюдь не заинтересованы в росте цен на удобрения, их дефиците и вытекающих отсюда проблемах с продовольствием. Так что шансы сохранить объем в $2,4 млрд или хотя бы в $1,5-$2 млрд есть.

Уход компаний

Важно отметить и то, что санкции вводят не только государства: существуют демарши и отдельных компаний. Кто-то выставляет новые невыгодные требования к белорусским контрагентам, прикрываясь фразой «Вы – агрессоры!». Также ряд западных брендов объявил или о заморозке бизнеса, или о сворачивании отдельных направлений, или об уходе с российского рынка. Некоторые бренды заявляют об уходе и из Беларуси.

Проявляться это может по-разному. Например, крупнейший в Европе магазин одежды H&M приостановил продажи в России. По Беларуси такого решения не было, но магазины в обеих странах используют одну компьютерную базу. Из-за этого белорусским точкам сети пришлось приостановить работу.

Также важно, как в конкретном случае на практике реализуются секторальные санкции ЕС. Некоторые западные поставщики поставлены перед выбором: или потери на белорусском рынке, или наказание за обход санкций. Второе больнее. Отсюда возникают такие ситуации, когда в Беларусь могут не поставлять даже калькуляторы, считая их продукцией двойного назначения. И здесь вопрос в том, как именно это повлияет на товарооборот в самой республике, как отразится на выручке конкретных контрагентов. Посчитать это пока невозможно.

Санкции и высокие технологии

Что касается высоких технологий в самой Беларуси, то тут картина следующая. Вряд ли будет большой ущерб для оборонного сектора. Его продукция в западные страны шла редко. Проблема может быть только в части закупки каких-то комплектующих или материалов для белорусского военно-промышленного комплекса на Западе. Другой сектор – Парк высоких технологий (ПВТ), предоставляющий льготную юрисдикцию для ИТ-компаний. И вот здесь все очень серьезно.

Сначала был уход отсюда ряда бизнесов по политическим причинам после президентских выборов 2020 г. Но переезд в другие страны офисов и части сотрудников не стал таким глобальным, как хотелось бы белорусской оппозиции. К тому же в ПВТ появились новые резиденты.

Сейчас ситуация иная и во многом похожая на Крым в первые годы после присоединения к России. Когда-то крымские «айтишники» были вынуждены не просто регистрировать компании в ПВТ, а физически переезжать в Беларусь, потому что нужно было подтверждать перед западным аудитом, что сотрудники не находятся на «подсанкционной территории». Примерно то же самое происходит сейчас в Беларуси. Огромное количество программистов и других представителей этого сектора вынуждены были переехать в Грузию, западные страны и даже Узбекистан. Их массовый переезд поднял цены на съемное жилье в тех же Батуми и Тбилиси.

Это означает, что из Беларуси выехала та часть обеспеченной прослойки населения, которая генерирует выручку для определенного сектора услуг, общепита, ритейла и так далее.

Доля ИТ-сектора в ВВП Беларуси в последние два года составляла, по разным оценкам, от 4% до 7,5%. Выручка от экспорта услуг постоянно росла. Если в 2020 г. это было примерно $2,7 млрд, то лишь за девять месяцев 2021 г. – $2,2 млрд. Кроме того, ПВТ стал одним из секторов, за счет которого через увеличение налогов государство могло частично компенсировать проблемы других отраслей после удара коронакризиса. В прошлом году ИТ-сектор обогнал по отчислениям в казну сельское хозяйство, которое является в Беларуси не самой последней отраслью. В виде налогов было собрано около $290 млн в эквиваленте.

Так как основной источник денежного потока для ПВТ – экспорт, то санкции не могут не ударить по нему. Среди главных рынков сбыта услуг – США и Европейский союз. СНГ представлен в значительно меньшей степени. Западные рынки сейчас в основном закрываются. Компании уходят в другие юрисдикции и переносят туда налоги. Белорусские власти в срочном порядке готовят новую волну послаблений для ИТ-сектора, лишь бы не потерять его. К примеру, для занятых в этой отрасли предлагают даже отсрочку от армии. Еще важнее: хотят вновь снизить подоходный налог до 9%. Если это не поможет, бюджет потеряет десятки миллионов долларов.

Конечно, не стоит рисовать однозначно негативную картину, но все же потери от вступления в новую реальность неизбежны. Другое дело, что российский пример показал: массированные санкции чего-то лишают, но заставляют быть в форме и создавать новые отрасли. Например, в России с 2014 г. полностью заместили всю широкую номенклатуру украинских комплектующих для ВПК – как своими силами, так и за счет белорусских партнеров. Поэтому выход один – более тесная экономическая интеграция, причем форсированная.

Василий Малашенков