Беларусь хочет подключиться к восстановлению Сирии – эксперт

2018 г. оставил множество открытых вопросов относительно дальнейшего развития событий на Ближнем Востоке. США ввели санкции против Тегерана, но следовать им готовы далеко не все; конфликт в Сирии затухает, но началась борьба за раздел сфер влияния в регионе; американцы на словах завершили сирийскую кампанию, но вряд ли это означает окончательный конец их присутствия в стране. Подробнее об основных событиях за прошедший год на Ближнем Востоке, а также о том, какие тренды будут формировать повестку в 2019 г., в интервью «Евразия.Эксперт» рассказал арабист, кандидат политических наук Александр Филиппов.

- Александр Анатольевич, какие основные тренды в 2018 г., связанные с арабским миром (Ближний Восток, Иран, Турция), можно выделить?

- Самым важным трендом, на мой взгляд, является то, что вопреки целому ряду прогнозов, Ближний Восток сумел избежать острых кризисов, несмотря на то, что предпосылок было для этого предостаточно. Это и выход США из иранской сделки, и серьезные амбиции Саудовской Аравии, сталкивающиеся с сопротивлением в регионе, и достаточно высокие колебания цен на нефтяном рынке, продолжающийся сирийский кризис, ситуация в Ливии, неопределенность политики администрации Трампа в регионе и так далее. Но в целом сейчас мы видим, что избежать острых углов и ситуаций удалось. События 2018 г. в основном являлись продолжением событий предшествующего года.

- А какие основные события и тренды будут формировать повестку в 2019 г., на ваш взгляд?

- Этот год будет проходить в регионе под тремя ключевыми событиями. Первое – дальнейшая судьба иранской сделки и вопрос, какова будет политика как Ирана, так и в отношении Ирана. За 2018 г. не удалось выработать четких механизмов, что делать в этих условиях. Европейский союз, Китай, Россия придерживаются по ряду вещей схожей позиции, по другим – явно понимают, что могут попасть под влияние американских санкций. И это создает большую неопределенность.

Второе – понятно, что на ближайшие годы реализация геополитических амбиций Саудовской Аравии подошла к концу. Венцом этого стала ситуация с журналистом Джамалем Хашогги, очевидно, что все это было сценарием, рассчитанным на внешнего наблюдателя. Но происшествие демонстрирует серьезный политический кризис в самой Саудовской Аравии, потому как это откровенная оппозиция наследному принцу Мухаммеду ибн Салман Аль Сауду внутри даже его ближайшего окружения. Вторым моментом выступает достаточно серьезная противоречивость позиций ведущих мировых держав в отношении самой Саудовской Аравии.

Непонятной остается и ситуация в Йемене, потому как сам факт гуманитарной катастрофы, несмотря на незначительное влияние Йемена как государства на региональную и мировую повестку дня, способен просто перевернуть ситуацию в регионе при пессимистичном развитии событий. За счет беженцев, общей милитаризации региона, радикализации всевозможных движений, появления экстремистских группировок за пределами Йемена. Страна по-прежнему является болевой точкой в регионе, но масштабы могут вырасти значительно. Пока что все три аспекта – это точки бифуркации, которые во многом будут определять дальнейшее развитие Ближнего Востока. Оно может быть как крайне негативным, так и наоборот, способствовать шагам в сторону стабилизации положения в регионе.

Из позитивного нельзя не отметить затухание сирийского конфликта. В целом для региона это большой плюс, хотя судьба самой Сирии по-прежнему не ясна, мы опять сталкиваемся с ситуацией такого раздела сфер влияния внутри страны между ведущими государствами, затронутыми в ходе конфликта. Мы также видим, что идут, пусть и вялые, но переговоры в Ливии – второй стране, в наибольшей степени подвергшейся влиянию «Арабской весны».

- Президент США Дональд Трамп объявил о выводе американских войск из Сирии и о победе над терроризмом. Как это повлияет на ситуацию в регионе?

- Заявление о победе над терроризмом – это, безусловно, внутренний пиар. Президенту Трампу нужны дополнительные очки в его непростой внутриполитической борьбе. Но в целом стоит обратить внимание, что российский МИД весьма двояко прокомментировал вывод войск, они подчеркнули, что непонятны соображения, которые стоят за этим шагом.

Во-первых, Штаты потеряли Сирию, и это очевидно. Все группировки, на которые они могли опереться, в настоящее время не представляют никакой серьезной силы.

Здесь я понимаю позицию Министерства иностранных дел России, так как неясно, насколько это свидетельствует о смене политики США в отношении региона. Продолжит ли Вашингтон поддерживать радикальные движения, либо возобладает позиция о том, что потом дороже будет разбираться с этими радикалами и при всей антиамериканскости режимов на Ближнем Востоке лучше иметь дело с уже состоявшимися государствами и институтами?

Лично я не готов ответить на вопрос, является ли вывод войск из Сирии локальным актом, который показывает, что Сирия потеряна и дальнейшее пребывание там американцев превращается в целую серию издержек, от финансовых до имиджевых, либо это некий сигнал о смене политики Вашингтона в регионе. Думаю, ответ мы получим по итогам 2019 г. Хорошая статья по этому вопросу недавно была опубликована на вашем портале.

- Существует версия, что американцы выводят войска, прекращая открытые военные действия, однако будет делаться больший акцент на экономическую и информационную войну.

- Вполне возможно. Как первая экономика мира, американцы располагают большим арсеналом экономических механизмов. По информационному воздействию они также всегда были сильны. И вполне логично, что при отсутствии прямого военного влияния будут попытки воздействовать другими способами. Но я бы не преувеличивал значение этого фактора.

- «Роснефть» отказалась от участия в проектах по добыче нефти в Иране, тем самым подержав санкции против этой страны. Насколько сильным ударом является эта ситуация по российско-иранским отношениям и каковы перспективы ее развития?

- Надо понимать, что главный партнерский проект России в Иране – это ядерная программа, которая принципиальна важна. Несмотря на сближение позиций между странами, к примеру по Сирии, в целом это государства-соперники.

И по Каспию, несмотря на заключенное соглашение, и с точки зрения экспорта нефти, и за влияние в регионе, включая даже российские территории. Поэтому рассчитывать на то, что Россия станет надежной опорой Ирану, не приходится. Эта декларация о намерениях, в которой «Роснефть» заявила о возможности разрабатывать или вкладываться в разработку нефтяных месторождений в Иране, по-прежнему таковой и осталась. Просмотрев определенную финансовую аналитику, в целом отказ от реализации намерений экономистами воспринимается весьма положительно. Изначально финансовые аналитики не были уверены в успешности данного проекта даже вне условий американских санкций и выхода США из ядерной сделки.

- Что послужило этому причиной?

- Иран – действительно богатая нефтью страна, но надо понимать, что там существует специфическое законодательство, достаточно проблемная инфраструктура нефтедобычи, хватает собственных подводных камней в данной сфере. Для того, чтобы вкладываться в Иран, необходимы как минимум очень сильный политический патронаж, а я не думаю, что у России он имеется. Да и сам факт американских санкций стал еще одним аргументов к тому, чтобы не вкладываться серьезно в нефтяную отрасль страны, особенно со стороны компании, которая, по существу, создает себе конкурента.

Пока ситуация с санкциями не ясна, думаю, ни один более-менее осторожный инвестор не станет осуществлять какие-либо масштабные проекты с Ираном.

- В отношениях России и Беларуси сейчас имеются неопределенные моменты, учитывая налоговый маневр. Может ли эта ситуация повлиять на развитие более тесных связей Беларуси со странами Ближнего Востока?

- Я думаю, что в отношениях Беларуси и региона в целом все останется стабильным. У нас сохранятся все те же особенности, которые мы использовали. Более того, я думаю, что в свете событий с налоговым маневром наш МИД будет пытаться компенсировать это за счет попытки наращивания экспорта. Но здесь есть два нюанса. Первый – я думаю, что все-таки наш потенциал сотрудничества с регионом в большей степени достигнут. Второе – если в целом будет происходить спад экономики, то это будет иметь явный мультипликативный эффект – где-то будет сворачивание производств, разрыв связей, ухудшение качества. Страна станет менее привлекательна даже для имеющихся инвесторов из региона. Здесь даже возможна ситуация, что сокращение объемов экономического сотрудничества в разных его формах с Российской Федерацией обернется и сокращением сотрудничества с другими странами.

- Но в целом тенденция на ухудшение отношений не прослеживается?

- Нет. Более того, нет никаких факторов, которые могли бы этому способствовать.

Даже наоборот, на ряде направлений, например, на суданском, происходит восстановление прежнего уровня хороших отношений, выход на новые рубежи – открытие посольства Судана в Минске.

В целом сложно ожидать каких-либо прорывов. В Иран мы сейчас явно не пойдем, в Сирии Беларусь пытается участвовать в программах реконструкции, но понятно, что для этого должна быть политическая воля как минимум Москвы, а как максимум еще и Анкары с Тегераном. А там хватает своих желающих поучаствовать и получить госзаказы, поэтому шансов мало.

- Что вы можете рассказать о перспективах сотрудничества ЕАЭС и Арабского мира на следующий год как между отдельными странами, так и в целом относительно сотрудничества региона с Евразийским экономическим союзом?

- Есть заявления от отдельных стран Ближнего Востока, в частности Египта, о заинтересованности в ЕАЭС, но я думаю, что приоритет будет сделан в пользу особых форм сотрудничества – экономических зон. Пока в ЕАЭС основная роль принадлежит России, учитывая ее масштабы, сейчас сотрудничество завязано в основном на двусторонних контактах этой страны, и насколько там будет добавлена роль ЕАЭС, вызывает вопросы – будет ли это эффектом интеграционного объединения или активной политики России на Ближнем Востоке.

- Является ли Ближний Восток значимым игроком на мировой арене? Насколько сильно он влияет на глобальные процессы?

- Ближний Восток не является субъектом как таковым, поэтому игроком его назвать сложно. Но те страны, которые более-менее значимы на Ближнем Востоке с мировой точки зрения – Турция, Иран, Саудовская Аравия – конечно, играют роль в повестке мировых государств.

Потому что речь идет о глобальных процессах – добыча и транспортировка нефти, планы ЕС по диверсификации импорта энергоресурсов, обеспечение энергетической безопасности Китая, попытки обеспечить миграционную стабильность в Западной Европе, вопрос американо-турецких отношений, стабильность мирового рынка энергоносителей. В этом отношении, конечно, ряд стран постоянно фигурирует, и новости отмеченных трех стран постоянно попадают в мировой топ.

- Зачастую в таких новостях поднимается и тема терроризма.

- Конечно, ведь проблемы террористических угроз абсолютно не теряют своей актуальности, внимание к Ближнему Востоку в том числе обращено и из-за того, что это потенциальный источник нестабильности. Это огромные массы людей, большой опыт деятельности радикальных и экстремистских организаций, источник распространения экстремистских идей, практик, технологий. Это и гуманитарные катастрофы, которые характеризуются непредсказуемостью, а учитывая технологическое развитие мира в целом, это принимает все большие масштабы. Еще 50 лет назад нас мало интересовало, что происходит в Йемене, сейчас же террористы могут, используя новейшие достижения, нанести вред человеку, условно находящемуся на другом конце планеты, который вообще не вовлечен в йеменские события и не способен найти эту страну на карте.

- А если говорить о проблеме терроризма в целом, как вы считаете, тренд идет на рост или на спад?

- Я думаю, в целом террористические угрозы будут расти.

Потому что ни одна проблема не исчезла. И когда мы говорим о затухании сирийского конфликта и событий в Ливии, о некотором сближении Израиля с рядом арабских стран, прежде всего Персидского залива, это больше вопрос взаимодействия государственных институтов. Но в целом среди людей, альтернативных институтов наблюдаются как раз противоположные тенденции – недовольство, усиливается разочарование. На это влияют и экономические, демографические проблемы, социальная сфера. И потенциал для дальнейшего развития всевозможных экстремистских движений и распространения идей стал еще больше.

- Как вы думаете, когда мы достигнем точки, при которой терроризм начнет ослабевать или будет найден способ предотвращать террористические действия?

- Эффективные пути борьбы мы ищем уже десятилетия, и пока безуспешно.

Как я вижу, борьба с терроризмом имеет характер ответной реакции на угрозы, потому как непросто предсказать их. Мы много говорим, но совсем другое дело – создать и обеспечить функционирование механизмов, которые направлены на еще не существующую угрозу.

Да, все говорят, что нужно учиться предотвращать события, но факты показывают, что реальные действия начинаются тогда, когда эта угроза уже становится огромной.

Когда это закончится – думаю, нужно переждать поколение, а может, и два. Если мы посмотрим на период распада колониальной системы, это был подъем в арабских странах, все были полны оптимизма и уверенности в завтрашнем дне, в своем величии и роли в мире. Через два поколения пришли к абсолютно противоположному полюсу – разочарование, недовольство, обвинение во всех бедах и Запада, и своих правительств. И надо понимать, что сейчас сформировалось целое поколение людей, которое транслирует эти мысли и ценности и ищет в экстремистских идеях пути решения. И проблема в том, что пока решение не будет найдено, а сделать это в текущих реалиях Ближнего Востока крайне непросто, эти идеи всегда будут находить почву для развития. Должно прийти новое поколение, которое будет как минимум пытаться искать пути решения не в экстремизме, не в радиальной деятельности, а за их пределами.

Беседовала Ксения Волнистая