От ЕАЭС к Большому евразийскому партнерству: будущее интеграционного проекта

Евразийский экономический союз – пока еще молодое объединение. В начале 2021 г. участники приняли четкий план развития на будущую пятилетку; в более долгосрочном периоде ориентирами служат идеи сопряжения ЕАЭС и китайской инициативы «Пояса и пути», а также строительство Большого евразийского партнерства. Однако геополитическая обстановка остается сложной, а в экономике вновь бушует глобальный кризис. Как будет развиваться евразийская интеграция в не самой благоприятной обстановке, читайте в статье руководителя Центра политэкономических исследований Института нового общества Василия Колташова.

За последние годы написано множество статей, книг и докладов о проблемах и текущих задачах евразийской интеграции. Однако по-прежнему нет ясной картины целей – того, к чему этот процесс должен привести страны и народы, в него вовлекаемые. Ситуация по-своему логична, ведь в момент старта мало кто задумывался о крахе глобального неолиберального порядка, системы «вашингтонского консенсуса», а точнее о том, что глобализацию заменит неомеркантилизм с присущим ему отрицанием «свободной торговли», ростом влиянием государства и протекционизмом. Но что будет дальше? Что изменится в экономике, в политическом и культурном плане? Какой будет Евразия и ее жители по итогам интеграционного процесса?

Сломанные надежды на контакт

Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана не сразу стал Таможенным союзом Евразийского экономического союза (ТС ЕАЭС). В 2010 г. президенты трех перечисленных постсоветских стран – Владимир Путин, Александр Лукашенко и Нурсултан Назарбаев – договорились о создании нового объединения, которое бы решало не задачу политического диалога, подобно Союзу независимых государств (СНГ), а работало на экономику. При этом предполагалось, что ТС не будет противопоставлен ЕС, а обеспечит связь с этим европейским объединением государств.

Никто из инициаторов евразийской интеграции не ожидал, что она сходу окажется в столь враждебной внешней среде. Власти России, Казахстана и Белоруссии декларировали открытость для сотрудничества с другими странами. Неоднократно специально подчеркивалось: ТС не является ни альтернативой ЕС, ни попыткой восстановить СССР. Последнее выделялось особо, поскольку американские политики сразу продемонстрировали враждебное отношение к евразийской интеграции.

В 2012 г. во время встречи с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым в Дублине госсекретарь США Хиллари Клинтон заявила о намерении США противодействовать процессу интеграции на территории бывшего СССР. Клинтон сказала: «Мы отмечаем некий сдвиг в сторону повторной советизации региона. Но, конечно, это не будет называться именно так. Это будет называться Таможенным союзом, называться Евразийским союзом или что-то в этом роде. Мы знаем, в чем заключается цель, и мы стараемся разработать эффективные способы того, как замедлить это или предотвратить это». Чтобы обещание всячески вредить евразийской интеграции прозвучало более весомо, Клинтон добавила: принципы демократии и прав человека нарушаются в России, Белоруссии, Туркменистане и других странах, чего Вашингтон никак не может терпеть.

Показательным был и ответ пресс-секретаря Президента России Дмитрия Пескова: «То, что мы наблюдаем на территории бывшего Советского Союза, является новым типом интеграции, основанным только на экономической интеграции. Любой другой тип тесного взаимодействия невозможен в сегодняшнем мире». Песков подчеркнул, что американские политики в очередной раз продемонстрировали «совершенно неверное понимание» процессов, идущих в России и странах бывшего Советского Союза. Однако было ли это в самом деле так? В Вашингтоне сознавали: экономическое сближение создаст фундамент для более тесного сотрудничества, для снятия культурных и иных противоречий, что в конечном итоге приведет к общности интересов и целей, а также к общности понимания всего этого.

США действовали с опорой на знание логики созидательных процессов, которые они пытались не допустить. Именно поэтому в 2013 г. развернулась политическая «битва за Украину». ЕС принял в ней самое активной участие, также стремясь не допустить евразийской интеграции и вырвать Украину из этого процесса, чего бы это ни стоило народу Украины и ее экономике. Нужно признать: попытка убедить еврократию, европейские финансовые элиты и всех интересующихся политикой в том, что ТС – не второй ЕС не удалась.

Казахский оппозиционер-экономист Петр Своик в 2010 г. говорил на круглом столе казахской редакции Радио «Свобода» (иностранное средство массовой информации, выполняющее функции иностранного агента): «Сейчас во многих частях территории бывшего СССР (в наиболее перспективном прогрессивном пространстве) происходит некое подражание европейскому экономическому сообществу. Процесс этот будет идти тяжело, с издержками, как в случае, например, с Белоруссией, которая то хотела объединиться, то отказалась, а теперь решила все-таки войти в союз. То, что Киргизию и Таджикистан со временем включат в этот список, не подлежит сомнению, так же как и то, что все намечаемые сроки мероприятия по Таможенному союзу будут оттягиваться или растягиваться».

Страны-инициаторы ТС не могли не сознавать, что запускают процесс, сходный с формированием единого европейского рынка. Чего они не сознавали вполне, так это приближение новой политической и экономической конъюнктуры. Надежда найти понимание, если не в США, то в Евросоюзе была искренней – ТС не создавался для конфликта с ЕС, для посягательства на его интересы, во всяком случае в понимании Москвы, Минска и Астаны. Проблема состояла в том, что в Брюсселе все видели иначе. Постсоветское пространство там понимали как еще неосвоенное ими свободное пространство, где не должно было быть никаких собственных реальных интеграционных процессов.

Надежда на мирное сосуществование ТС и ЕС оказалась сломана очень быстро. Быстрее рухнула только надежда достичь понимания Вашингтона. Напрасно президент России Дмитрий Медведев пытался дать перезагрузку российско-американским отношениям в 2009-2010 гг. Президент США Барак Обама тогда заявил, что открыты новые возможности положительного развития двухсторонних отношений, так как ранее они «дрейфовали». Спустя 10 лет – в 2020 г. – Медведев скажет, что вместо «перезагрузки» вышли «перегрузки». Они начались вместе с развитием евразийской интеграции, и были усилены Второй волной мирового экономического кризиса в 2014-2016 гг. Именно тогда выяснилось: США, Англия и ЕС преследуют в Евразии свои цели, с которыми не совместимы ни ТС, ни ЕАЭС в качестве более развитой формы сотрудничества.

Прежде всего, для Запада неприемлемы были две вещи. Первое: наличие самостоятельных администраций в постсоветских государствах, что и было решающей предпосылкой для рационального экономического сближения. Было очевидно, что Петр Порошенко или Владимир Зеленский национальных экономических интересов во главе угла не поставят, как и администрация Грузии или прибалтийских «тигров». Второе: само выстраивание неконтролируемых извне отношений, которые неизбежно вели к росту экономических связей, а потом и политического взаимопонимания. Это можно было учитывать в момент создания ТС, можно игнорировать – итог мог быть лишь один. Надежды на доброжелательность или нейтральность Запада должны были сломаться, что не означало остановки интеграции.

Интеграция смогла пережить обрушение надежд на мирное сосуществование с ЕС и спокойное поведение США. ТС развернулся в нечто большее. Этому немало способствовало обострение мирового кризиса, обернувшегося кризисом международных институтов неолиберализма, прежде всего – ВТО.

Евразийская интеграция, Запад и мировой кризис

Ограниченность первоначально декларированных планов евразийского блока экономик не могла быть воспринята на Западе спокойно в силу его собственных интересов на Востоке и осознания проблемности своих экономик. Ситуация обострилась с приходом Второй волны мирового экономического кризиса в 2013-2016 гг. Хотя эта волна более всего задела страны БРИКС и экономики глобальной полупериферии и периферии и почти не затронула США и ЕС, там не питали иллюзий насчет своего экономического здоровья. Финансовые элиты и их политические представители полагали, что лучшим лекарством было бы проглотить что-то большое и питательное в плане ресурсов и рынков.

Проглотить ослабленную Евразию – универсальный план старого центра мирового капитализма, план, подходивший для всех постсоветских стран и государств Ближнего востока. Интересной целью являлся Иран, однако целью номер один оказалась Россия. В январе 2015 г. Обама с огромным удовлетворением говорил: «В прошлом году, на фоне агрессии господина Путина, мы вместе с союзниками провели тяжелую работу по введению санкций, укрепили наше присутствие в прифронтовых государствах. Некоторые говорили, что стратегия Путина была мастерской демонстрацией стратегии и мощи. Но сегодня именно Америка является сильной и сплотилась со своими союзниками, в то время как Россия изолирована, а ее экономика разорвана в клочья». Едва ли Обама имел в виду под «агрессией Путина» подготовленный и финансируемый его администрацией государственный переворот на Украине и последовавшую гражданскую войну.

В чем же была виновата экономика России? Она являлась центральной для процесса евразийской интеграции. Она обеспечивала рынок сбыта для товаров партнерских экономик ТС, давала некоторым дешевые энергоресурсы и иные товары. Российская экономическая политика на 2014 г. была во многом ориентирована на ВТО и «свободную торговлю», регулятивная роль государства была скромной; зависимость банковского сектора от иностранных займов превосходила влияние Банка России (ставка которого только превращалась в инструмент влияния на процессы); протекционизма в мерах правительства было мало, а иностранных инвестиций (пусть и в виде переупакованных капиталов из России) хотели иметь много, а потому посягательства на интересы офшорных стран не было.

В 2014 г. мировую экономику накрыла Вторая волна кризиса. Для России ее удар выразился более всего в обрушении цен на нефть. За год цена барреля нефти Brent упала на 48%, баррель WTI подешевел на 46%. Пресса немало писала о битве между американскими сланцевыми добытчиками и странами-экспортерами (ОПЕК+).

Однако причина второй волны кризиса состояла не в этом, а в проблемах китайской экономики: «Деловая активность в перерабатывающей промышленности Китая снизилась в декабре, индекс менеджеров закупок (PMI) сектора, рассчитываемый HSBC, опустился до минимума за семь месяцев. В декабре индикатор упал до 49,6 пункта, то есть второй месяц подряд он остается ниже уровня в 50 пунктов, что означает сокращение производства. Однако итоговая оценка HSBC, обнародованная в среду, оказалась немного выше предварительного значения, составлявшего 49,5 пункта».

В 2015 г. произошел крах Шанхайской биржи, а 2016 г. начался с нового обрушения цен на нефть. В результате баррель нефти Brent подешевел со $113 за баррель в августе 2014 г. до $30 в январе 2016 г. Вместе с нефтью подешевели и другие товары сырьевого экспорта России. Могло ли столь сильное ценовое падение (нефть упала более чем в три раза!) не ударить по экономике России?

Это была серия ударов, которая имела тяжелые последствия для экономики России и других стран. Санкции США против России имели больше моральный эффект. Они усиливали стресс от обострившегося кризиса, одновременно показывая: сотрудничество с США во время Первой волны мирового кризиса (2008-2009 гг.) с целью помочь им стабилизировать свою финансовую систему было напрасным – Вашингтон не остался благодарным команде БРИКС. Еще в начале 2016 г. Обама добавил к антироссийским санкциям торговую войну против китайской и российской стали на рынке США. Не прекращалось давление на Иран. США вместе с ЕС и Англией тщательно готовили политический кризис в Белоруссии.

Не американские санкции сломали «в клочья» модель экономики, строившуюся в России на протяжении «нулевых годов», заодно вызвав кризис евразийской интеграции. Это сделал глобальный экономический кризис. Однако именно потому, что его удар по российской экономике был столь тяжелым, это привело к прагматическим реформам. Модель поменялась, что и обеспечило экономике России устойчивость в условиях новой волны мирового кризиса в 2020 г.

Противостояние и другие предпосылки развития

Евразийская интеграция в 2014-2017 гг. оказалась в сложной ситуации, для сокрытия и преодоления которой не видно было средств. Россия находилась под сильным внешним давлением, а власти Украины настаивали: европейская (с ЕС) интеграция куда выгоднее и перспективнее евразийских проектов – она ведет Украину к процветанию.

В этой обстановке многое начало вставать на свои места, и первый вывод был таким: евразийское экономическое сближение идет само по себе и не ориентируется на благосклонность политиков в Брюсселе, а тем более в Вашингтоне; интеграция в Евразии должна решать задачу развития стран бывшего СССР в процессе создания общего рынка. И в таком понимании Таможенный союз, а следом Евразийский экономический союз пришли на смену СНГ с его невнятной «союзностью» тех, кто на деле искал выгод на стороне и в обособлении от соседних стран.

ЕАЭС был образован на основе ТС 1 января 2015 г. как международное интеграционное экономическое объединение, участниками коего первоначально являются Россия, Белоруссия, Казахстан, Армения и Киргизия. Он заменил Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС), которое действовало в 2000-2014 гг. Цели ЕАЭС были следующими: «…экономическое развитие стран-участниц, модернизация и повышение конкурентоспособности этих государств на мировом рынке. При подписании договора стороны обязались координировать экономическую политику и гарантировать свободное перемещение товаров, услуг, капиталов и рабочей силы, осуществлять согласованную политику в ключевых отраслях экономики (энергетика, промышленность, сельское хозяйство, транспорт)».

Во всем этом была одна крупная проблема: совмещение режима внутренней торговли в ЕАЭС с только начавшей развиваться протекционистской политикой в России и особенностями «свободной торговли» в мире, выразившимися в упадке и падении авторитета ВТО и ростом западной агрессивности.

И все-таки, ЕАЭС сразу отразил новые условия в Евразии. Одной их стороной было осознание пользы взаимодействия, а другой – враждебности среды. Эту среду создавали старые глобальные лидеры, считавшие себя победителями в Холодной войне и претендовавшие с 2011-2014 гг. на роль новых кормчих в Евразии. На общее усиление их влияния были нацелены меры по перехвату Украины, буквально вырванной из евразийской повестки, хотя многие чиновники в этой стране летом 2013 г. были уверены, что только евразийский формат может обеспечить устойчивое экономическое развитие их государству. На такой же перехват и деструкцию интеграции нацелены усилия старых центров мира по Армении, Казахстану и Азербайджану.

Однако сколь бы тонкой ни была игра западных политиков с евразийскими обществами, она имеет серьезную преграду – местные администрации. Не просто бюрократию, а грандбюрократию. За этим термином макросоциологии укрывается следующий смысл: группа высшего руководства того или иного государства, не подчиненная внешним игроками или крупному капиталу, а скорее держащая его в подчинении (с учетом его интересов), действует в политике как «хозяин страны», то есть стремится обеспечить защиту ее интересов и развитие. Все это, естественно, с поправкой социально-экономические отношения и классовую структуру общества. Среди участников евразийской интеграции это можно видеть не только в России, но в Азербайджане, Белоруссии и Иране.

Абсолютно логично, что в стремлении к политическому взлому евразийских рынков, США, Англия и ЕС бьют по ключевым фигурам. Возможно, этого пока нет в Азербайджане, только вступающем на путь присоединения к ЕАЭС, но это общая логика. «Евросоюз будет готовить госпереворот в Азербайджане», так как это естественный инструмент. США пользуются им более грубо, ЕС – более тонко. Вашингтон в своих играх не стесняется готовить политические убийства глав государств. Примером этого может служить раскрытый в 2021 г. план физического устранения президента Белоруссии. Убить хотели и членов семьи президента, включая несовершеннолетних детей.

Все это – проявления активности внешней среды, создающей стрессовые условия для высшего руководства стран и обстановку соперничества с Западом для всего общества. При этом очевидно: чем более обособленными окажутся континентальные государства Евразии, тем легче старым лидерам влиять на их политические системы, а в решающий момент взламывать и грабить их рынки. Особенно удобно, если эти системы при общем либеральном демократизме лишены ограничений для откровенно враждебных, а часто и вовсе инородных политических сил. В результате появляются шансы заменять руководство таких стран на выгодное старым центрам мировой системы.

Но именно здесь мировой кризис проложил границу возможностей для Запада и создал стимулы для континентальных евразийских государств. Положение таково, что ожидать скорой политической разрядки в отношениях России и ряда других континентальных держав с США, Англией и ЕС не стоит. 2020 г. обнажил в них тяжелые системные проблемы, решать которые западные элиты намереваются за счет завоевания внешних ресурсов.

Обвиняя континентальные страны в «дефиците демократии», западные олигархии, а именно такова система власти в США, Англии и ЕС, забывают, что бюрократизм системы власти есть такое же оружие слабых в политике, как протекционизм в экономике. Они знают, что могли бы найти общий язык с крупными дельцами из постсоветских государств хотя бы из-за их многолетней страсти к финансовым офшорам, но это дает очень мало, когда национальные администрации стоят выше этих кругов бизнеса, а сам он находится в зависимом положении от них.

Атака же на грандбюрокартию в России или Белоруссии лишь выводит ее из не самого полезного для национального развития состояния покоя, заставляет реагировать на вызовы, продумывать механизмы защиты и наносить ответные удары, что в конечном итоге оборачивается прогрессом для евразийской интеграции. Именно так в Иране пришли к осознанию выгодности членства и верности развития ЕАЭС для своей экономики и государственной системы, тогда как сонный национальный консерватизм (наполненный воспоминаниями о том с кем и когда из соседей приходилось конфликтовать) лишь помешал бы увидеть очевидное: общий рынок в Евразии, единство коммуникаций и тесное, пусть и не всегда публичное взаимодействие правительств обеспечивают рост в экономике и защиту от внешних агрессивных действий, исходящих от Запада.

Болезнь старого центра капитализма

К 2021 г. «Вашингтонский консенсус» превратился в предмет изучения для историков, перестав быть чем-то реальным. Прежде он обеспечивал гегемонию США и их партнеров по G7 в мире, и даже как элитарный глобальный контракт был неравноправным. Об этом критики глобализации много писали уже в 1990‑е гг. Среди прочего они обращали внимание на привилегированное положение фермеров из Соединенных Штатов. В самих США покладистость некоторых национальных администраций создавала ложное впечатление полной подконтрольности дел. За эту ошибку Вашингтон вынужден платить в настоящее время, так как ни Германия, ни Франция, ни тем более России, Индия и Китай не находятся в положении послушных подчиненных.

В 2012-2016 гг. в Вашингтоне попытался заменить старый неолиберальный консенсус новым типом соглашения. Эту идею превосходно выразили слова Обамы о том, что правила мировой торговли должен писать не Китай, а США. «Америка должна принимать решения. Другим странам следует играть по правилам, которые устанавливают Америка и ее партнеры, а не наоборот», – сказал он.

США фактически демонтировали прежний торгово-финансовый консенсус и предложили миру принять новый, полностью ими продиктованный. Вашингтон имел план соединения избранных государств в Транстихоокеанское и Трансатлантическое соглашения о свободной торговле, и большее подчинение тех, кто был за его пределами. Однако выяснилось: на месте старого соглашения ничего возникнуть не может, а возможности и авторитет США ими самими переоценены. Проявился и внутренний политический кризис в Америке, который привел в 2016 г. к неплановому для финансовой элиты избранию на пост президента Дональда Трампа. Но к 2020 г. он, будучи чужим для неолиберальной верхушки США, не сумел укрепиться во власти.

Снос памятников прежним героям Америки и массовое движение в США 2020 г. было подобно пене после волны. Этой волной являлась попытка повернуть США к новому меркантилизму – протекционитской и восстанавливающей индустрии политике; эту попытку предпринял Трамп. В США было две сильных реформистки настроенных общественных волны – левая и правая. От обеих осталась пена, а не готовые рецепты или обещание автоматических улучшений в экономике. Америка не усилилась, не устранила внутренние беды, не оказалась способной выйти на новый экономический подъем и потянуть за собой «развивающиеся рынки», а точнее весь мир. Это плохой финал большого кризиса, потрясения 1970‑х гг. США прошли куда лучше.

Третья волна мирового кризиса пришла в США в 2020 г. вместе с пандемией коронавируса. Она выявила невероятную отсталость американской социальной системы, огромные проблемы из-за федерализма и не поддающиеся описанию финансовые трудности. Правительственный дог США в результате резко вырос. В марте 2021 г. он достиг $28 трлн. Рост ВВП стал абсолютно невозможен без наращивания долга и сохранения огромного бюджетного дефицита. Фондовый рынок рос после обвала в марте 2020 г. лишь на вливаниях со стороны ФРС, носивших характер и неограниченного выкупа «мусорных бумаг», которые затем брались на баланс этой структуры.

Такой разлад и явная неэффективность регулирования в ядре мирового капитализма не могла не ослаблять приверженцев западного пути, а на деле твердого следования американским неолиберальным рецептам в странах полупериферии и периферии. И вот что было важнее всего: власти части этих стран почувствовали себя уверенней. Они получали все больше подтверждений, что гегемония США становится призрачной, а их влияние на финансовые и торговые дела в мире оказывается совсем не таким, как прежде. Важно было и то, что не стоило больше ожидать окончания кризиса в США и перезапуска роста мировой экономики на этой основе.

Весной 2021 г. Вашингтон пробовал вновь нажать на Москву. Дело дошло до угрозы агрессии со стороны Украины против республик Донбасса и России. Ряд стран-сателлитов США в Европе начал против Москвы дипломатическую войну. Однако отступить вынуждены были именно США. Причем в отступление вошел и план скорой эвакуации военного присутствия из Афганистана.

В Москве и Пекине должны были заметить, что их позиция в мире более никак не может описываться как полупериферийная. Лидеры производственной полупериферии оказались в реальности без полновесного центра, без прежнего по силе притяжения экономического ядра. А попытка старого ядра выиграть что-то в конфликте ничего ему не давала, а только подрывала авторитет.

По сути, если описывать произошедшее дальше в терминах миросистемного анализа, то нужно подчеркнуть: произошел переворот в глобальной системе, и это был более всего евразийский переворот. Он случился под влиянием большого кризиса 2008-2021 гг., и на неолиберальную повестку он подействовал как медленный яд. В России и Китае начались социально-патриотические реформы, которым прозападная фракция элиты не смогла в 2016-2019 гг. воспрепятствовать. Этому примеру стали следовать в ЕАЭС.

Влияние западного финансового капитала оказалось за пределами стран старого ядра капитализма слабее влияния производственного бизнеса и высшей бюрократии. США и их союзники не смогли остановить Третью волну мирового кризиса, что обернулось небывалой потерей авторитета. В Евразии их блок с Францией и Германией против России оказался невозможным, так как стало понятно: США были глобальным гегемоном и пытаются им остаться, но экономической функции гегемона выполнять не в состоянии – нет ни удобного компромисса, ни генерации роста. Напротив, рост евразийских и других экономик в новую эпоху становится возможен во многом благодаря утрате США контроля над процессами в своей экономике, нежелания элиты проводить радикальные реформы, включающие и девальвацию доллара.

Евразийский консенсус меняет будущее

Долгие годы глобальный экономический кризис подсказывал правительствам новые, неомеркантилистские по духу – протекционистские, прагматические, развивающие внутренний рынок решения. Они не были приемлемы для финансовых структур старого центра миросистемы и его политиков, но те теряли влияние на процессы. Хуже всего была их неспособность обеспечить новый экономический подъем. США и их партнеры не могли закончить кризис и стать локомотивом нового роста, хотя вливали в финансовую систему беспрецедентные средства. В итоге ядро миросистемы расшатывалось, а степень свободы ориентировавшихся на его идеи и практики держав возрастала.

Теперь мир не сможет стать прежним. На место «Вашингтонского консенсуса» пришло соперничество держав, но также и новый консенсус определенной их части – континентальных евразийских государств, обладающий собственной администраций, не зависящих от ЕС, США и Англии. Евразийская интеграция и шире – евразийский диалог – привели под влиянием Второй волны глобального кризиса (2013-2016 гг.) и враждебных действий западных держав к возникновению нового формата отношений.

Его точнее всего можно назвать словосочетанием «Евразийский консенсус», и если говорить о таком его компоненте как евразийская интеграция стран бывшего СССР, то нужно уточнить: первоначально она не мыслилась как альтернативная и тем более противостоящая ЕС и несовместимая с «Вашингтонским консенсусом». Однако уже тогда (в 2010-2011 гг.) можно было угадать, что Запад воспримет ее исключительно как объявление войны.

Легкой победы у США и ЕС не получилось. В лагере старого ядра появились и начали усиливаться противоречия, одним из проявлений которых стал выход Британии из ЕС. В обстановке американского нажима на Россию весной 2021 г. федеральный канцлер Ангела Меркель заявила, что Германия приняла решение о строительстве «Северного потока – 2». Она также подчеркнула, что «газ «Северного потока – 1» не хуже того, что идет транзитом через Украину или приходит из России через Турцию». Меркель сделала реверанс и в сторону общей для Запада повестки, сказав: «У нас много конфликтов с Россией, которые, к сожалению, осложняют наши отношения. Но, тем не менее, мы должны разговаривать». Фактически ФРГ выбрала собственные интересы и озвучила тезис: Россия и ее евразийские начинания – это карточный домик, который вот-вот рассыпется, со всем этим нужно считаться, принимая во внимание и ослабление США.

Пережив и волну кризиса, и лавину нападок, евразийское сотрудничество не рассыпалось, а даже повысилось в международном статусе. Сложные и долгие переговоры Москвы и Минска должны привести к глубокой интеграции, иначе политический кризис в Белоруссии оживет и приведет общество к украинскому состоянию разорения и деградации. Однако куда вероятнее, что стороны договорятся, а со временем перемены произойдут и на Украине. В прежнем положении она остаться не сможет, так как деструктивность ориентации на ЕС и США очевидна. Запад может многое обещать. Его проблема в том, что он едва справляется с собственными финансовыми проблемами и ничего не может дать. Напротив, ЕАЭС может дать рост и развитие экономики.

К осени 2020 г. страны ЕАЭС начали восстанавливать экономику после бури на рынках и пандемии. Никакого интереса к затягиванию радикальных (бьющих по экономике) контрпандемических мероприятий у властей не было. Проблемой остаются сложные отношения Армении и Азербайджана, Таджикистана и Киргизии. Будет непросто преодолеть национальные амбиции и обиды при помощи экономического сотрудничества, но это произойдет.

Грузия также не уклонится от этого процесса, даже если США и ЕС будут щедро финансировать свои партии в этой стране. Но материальные возможности Запада будут все меньшими, а возможности России и выгоды евразийского сотрудничества будут большими. В самой России продолжится движение от федерации к унитарной республике. В результате федерализм будет культурным, но не политическим. Это сделает государство более устойчивой конструкцией, а значит крепче будет стержень ЕАЭС. Сам же Союз будет расширять свои функции, пока не станет не только экономическим блоком но конфедерацией, а со временем – федерацией.

Евразийская интеграция определена потребностью континентальных стран в развитии естественных экономических связей. Но здесь помимо внешней преграды есть внутренний препон. Интеграция – это движение, и оно неминуемо вступает в конфликт с национальным государством и его реальными сюзеренами, администраторами. Это уже произошло в отношениях России и Белоруссии, хотя эти отношения являются более тесными, более глубокими, чем предполагает широкий евразийский формат.

Это особые отношения. По сути, мы имеем одну нацию в рамках двух государств, и еще часть этой нации – на Украине. Государства разделяют ее, вводят в заблуждение по многим вопросам. Но если Россия и Белоруссия достигнут объединения, неизбежным будет и воссоединение с ними Украины. Общество соединится и культивировавшиеся ранее культурные различия начнут уменьшаться, а сходство возрастать.

В ЕАЭС интеграция примет форму объединения части крупных предприятий стран участников. Такие производственные корпорации будут более устойчивыми. Они смогут эффективно бороться на мировом рынке и реализовывать крупные проекты. Главное, чтобы все это находилось под контролем государства. Оно, понимаемое коллективно, уже берет на себя роль инициатора и организатора крупных инфраструктурных проектов.

Результатом будет усиление связей континентальных стран. Одни торговые маршруты будут функционировать от Балтийского моря до берегов Индии. Другие соединят Китай и более западные страны Евразии. Северный морской путь, вероятно, станет чрезвычайно активным в плане движения грузов. Добыча и переработка будет развиваться как на крайнем севере, так и в глубоко континентальных странах, ныне слаборазвитых и чрезвычайно бедных.

Все это расширит ЕАЭС. Будут крепнуть не только товарно-технологические и управленческие цепочки, но и культурные связи. Постепенно сложится общий рынок труда, хотя следует заранее учесть: спрос на рабочую силу будет расти и правительства (это уже начинают делать в России) постараются удержать ее у себя – предложить выгодные условия социализации и обустройства.

В сфере финансов следует ожидать больших изменений: может появиться не только отдельная от SWIFT система обмена информации для банков, но и евразийский центральный банк и новая валюта. В этой сфере изменения не смогут прийти быстро, ведь и в рамках евразийского партнерства есть соперничество. Так, Китай хотел бы видеть юань резервной валютой в Евразии. В ЕАЭС может быть иное понимание. Само стремление небольших стран в ЕАЭС говорит о страхе местной элиты перед Китаем как слишком сильным игроком, которого нужно уравновесить сотрудничеством с другими странами и особенно с Россией.

Евразийская интеграция не может быть сведена к ЕАЭС, слишком сложен и противоречив этот процесс. Однако именно ЕАЭС может сыграть в ней главную роль как достаточно мягкий, щадящий национальный суверенитет проект, который ориентирован на постепенное и осмотрительное укрепление связей.

От объединения к становлению единства

Евразийский интеграционный процесс со временем приведет к объединению Евразии в единое государство. Глобальное сотрудничество, когда оно вновь станет возможным и восстановится (вместе с восстановлением доверия) создаст процесс объединения государств планеты. Несомненно, писатели-фантасты будут воодушевлены такими перспективами и это отразится в литературе. Однако пока повестка 2021-2045 гг. является скромной. Задача ЕАЭС – расширение блока и взаимодействия внутри него, обеспечение экономического роста и сбалансирование протекционизма.

ЕАЭС – одновременно блок торгового и производственного протекционизма, а также блок, поощряющий внутреннюю свободу торговли и выстраивания с отдаленными дружественными странами оптимальных торговых соглашений. Становящийся всеобщим в мире протекционизм должен и далее между евразийскими странами ограничиваться, выстраиваясь, скорее, как всеобщая практика.

Сделать это непросто. Но проблема будет отчасти снята ростом использования в расчетах национальных валют (инициатива Москвы) и взаимным зацикливанием торговли, чтобы оказывать друг другу взаимную поддержку и тем взаимно стимулировать экономический рост. Еще одним важным компонентом успешной интеграции является развитие социальных систем в ЕАЭС, а не демонтаж их по неолиберальным рецептам в духе МВФ. Последнее опасно не только политически, так как обязательно используется внешними игроками из старого ядра глобального капитализма. Экономическая угроза исходит от плохой социальной политики, подрыва спроса и без того небогатых домашних хозяйств на постсоветском пространстве.

Не все трудности и проблемы, а также рецепты их снятия ныне очевидны кормчим евразийского сближения. И не всегда некоторые из них сознают его важность. Однако формирование континентального рынка и, вероятно, тесного политического союза – это не задача на короткое время. Ее решению (со всеми, включая и новые, трудностями) будет посвящена целая эпоха. Экономически то будет эпоха уже намечающейся повышательной волны по Николаю Кондратьеву. В своей новой книге «Капитализм кризисов и революций», помимо исследования крупных кризисов, я говорю об идущем в мире неомеркантильном повороте[1]. В Евразии он нуждается в развитии интеграции вместе с развитием понимания национальных интересов участников этого процесса. Сам же он через 25 лет даст на континенте совершенно новую социально-экономическую реальность.

Рост народного благосостояния в этом процессе неизбежен. Можно ожидать большой трудовой миграции, которая создаст первые предпосылки для осознания евразийскими народами общности. Вероятно, правительства пойдут по пути содействия культурному сближению народов. Это может выразиться в развитии общих культурных форматов, фестивалей, массовых студенческих обменов и иных мероприятий, а также появлению общего учебника истории и практик изучения языков стран континента в школах (с обменом учителей).

Кризис, переживаемый ЕС, оставляет открытым вопрос о его отношениях с ЕАЭС. Однако ослабление американского влияния в Европе может разрядить обстановку. Характерно, что ЕС не проявляет полной лояльности США. Несколько десятков европейских банков, словно бы вдохновившись российским проектом карты «Мир», трудятся над созданием альтернативы американским платежным системам Visa и Mastercard. Еще десять лет назад Вашингтон и представить не мог подобной нелояльности со стороны своих союзников.

Впрочем, он сам – еще при Обаме, как было уже отмечено, – пошатнул веру ЕС в сотрудничество с США. Надо учитывать, что если план Обамы окружить США новым кольцом зависимых и лояльных стран провалился, то подход американской элиты к Европе (и шире) остался неизменным: не рынок США должен работать на пользу других стран, а наоборот – рынки Евразии должны поддерживать экономическую силу США в ущерб местным фирмам и потребителям. Однако подход этот уже терпит крах.

ЕС колеблется гораздо больше, чем участники евразийского диалога. Он колеблется еще и изнутри, раздираемый противоречиями. Тем временем, Брюссель все более упускает инициативу на континенте, где явно ощущается становление Евразийского консенсуса. Причем он в самом деле является консенсусом, так как не навязывается государствам сверху, как это во многом было с «Вашингтонским консенсусом». Возможно, уже в ближайшие 10-15 лет в ЕС наступит перелом или распад, который приведет отнюдь не к мирному сосуществованию двух проектов (ЕС и ТС), как хотели видеть будущее авторы ТС, а к присоединению европейских стран к ЕАЭС. Едва ли это может случиться как всеобщее одновременное действие. Но это очень вероятно.

Однако сперва должен быть разрешен украинский кризис. Украина должна избавиться от унизительной зависимости от США, только после этого ЕАЭС сможет активизировать работу на Балканском полуострове и Центральной Европе. Сейчас такой «западный поход» выглядит невероятным, но он имеет шанс стать реальным не потому, что для этого созреет политическая воля или структуры ЕАЭС обретут особую силу, а в силу укоренения кризиса западных структур – кризиса Евросоюза, которому будут нечего предложить народам и который утомит их своим агрессивным либерализмом вместо того, чтобы дать новый экономический подъем и обеспечить интеграцию, а не разобщение.

Россия, Китай и Индия создают свой SWIFT, систему банковского учета и расчетов. У России своя платежная система после 2014 г. имеется, и это важно для формирования и расширения проекта. Включаться в него неминуемо будут и другие государства, поскольку всех тревожит начальство США над SWIFT. Угроза еврократии исключить российские банки весной 2021 г. так осталась угрозой, но она обострила старые вопросы о финансовой реформе в мире. В ЕАЭС расчет в национальных валютах увеличивается с каждым годом и превышает 70%. Он достигнет и 80%, но использование евро в расчетах и резервирование является временным решением, которому нужно будет найти замену в виде новой международной и резервной валюты, которую бы можно было использовать далеко за границами ЕАЭС.

Нельзя исключать, что решение здесь для ЕАЭС будет консервативным: новая валюта будет обеспечена золотым запасом общего евразийского банка или центральных банков стран ЕАЭС, чтобы иметь ограниченную этим эмиссию, но не размен на металл – это было бы архаично. В данном случае безудержной эмиссии США и более скромной в ЕС можно будет противопоставить более надежную международную валюту. Уже теперь цену товаров в контрактах можно фиксировать в золоте, а не в долларах или евро. Фиксировать – не означает использовать в расчетах, где ставка пока делается на национальные валюты.

ЕАЭС позволит развернуть много проектов и форматов сотрудничества между отдельными странами. Равноправие участников и общие интересы обеспечат им успех и конкурентные преимущества в отношении ЕС, иерархической и крайне неравноправной структуры. Существующие в мире противоречия между старыми и новыми центрами капитализма приведут новые центры и их проекты интеграции к историческому успеху, который изменит Евразию навсегда.

Василий Колташов, руководитель Центра политэкономических исследований Института нового общества

[1]    Колташов В.Г. Капитализм кризисов и революций: как сменяются формационные эпохи, рождаются длинные волны, умирают реставрации и наступает неомеркантилизм / Колташов В.Г. – М.: «Русайнс», 2019