Питер Франкопан: «Шелковый путь готовит революцию в Евразии»

Череда политических «шоков», таких как выход Великобритании из ЕС или победа Трампа в США, заставила многих усомниться в правоте восторжествовавших после холодной войны концепций «демократизации» и «конца истории». Объяснить эти непредсказуемые события привычными теориями не удается. Директор Центра Византийских исследований Оксфордского университета, доктор истории Питер Франкопан предпринял амбициозную попытку «переоценить» мировую историю, «выправив» излишний акцент на роли Запада. В результате свет увидела книга «Шелковые пути: Новая история мира», ставшая мировым бестселлером. На русском языке книга выйдет в 2017 г.

Сегодня, по мере возвышения стран Азии, все чаще ставится под вопрос евроцентричная концепция истории. Об этом мы недавно беседовали с профессором Алексеем Миллером, предостерегавшим от новой Тридцатилетней войны. Питер Франкопан полагает, что в «азиацентричном» мире нет ничего нового – скорее, господство Запада было неожиданным исключением в глобальной истории, а Евразия готовит революцию. Подробности – в эксклюзивном интервью Питера Франкопана для «Евразия.Эксперт».

- Господин Франкопан, критики называют Вашу последнюю книгу «Шелковые пути» (The Silk Roads) «противоядием от евроцентричной концепции истории». Известно, что исторический дискурс всегда тесно связан с властью. Означает ли это, что доминирование Европы и – шире – Запада, в глобальном мире закончилось?

- Давать прогнозы сложно и опасно. Цепь событий может легко перевернуть вещи, кажущиеся вероятными и правдоподобными. 100 лет назад, когда разгоралась Первая мировая война, канцлер Германии Теобальд Бетман-Гольвег, сидя у своего летнего дома, сказал секретарю: «Будущее принадлежит России». Три года спустя в России произошла революция, и страна вступила в век, который оказался крайне тяжелым и противоречивым. Думаю, оглядываясь на ХХ век, справедливо будет сказать, что это был американский век.

Однако если бы не было одной или двух мировых войн, все могло получиться совсем по-другому. Для меня очевидно, что мы [живем] в переходную эпоху. Мне кажется, мировой центр гравитации сдвигается на восток. Во многом, это не является неожиданностью.

Ось, вокруг которой вращался мир, всегда была в Азии. Восхождение Европы, начиная примерно с 1600 г., было необычным и исключительным. На мой взгляд, сегодня мы наблюдаем восстановление чего-то, что кажется очень непривычным, но фактически это возвращение к нормальному состоянию.

Впрочем, как я уже упомянул – многое может измениться. Небольшие события могут очень быстро вызвать дестабилизацию и произвести драматические изменения направления [развития]. Только посмотрите на события 11 сентября 2001 г. То, что произошло в течение двух часов, кардинально изменило мир.

- По всей видимости, мы будем жить в многополярном мире, по крайней мере, некоторое время. Согласно Вашему пониманию исторического процесса, будет ли этот новый мир более хаотичным и опасным, чем тот, к которому мы привыкли за последние десятилетия?

- Опасность проистекает из нестабильности. Как историк я не интересуюсь войной и конфронтацией, и теми моментами, когда люди решают вступить в войну. Такие моменты ведут к страданиям, несчастьям и хаосу для миллионов. Мне кажется, намного полезнее понять, как люди сотрудничают и коммуницируют друг с другом с целью найти общие интересы, а не пытаться доминировать друг над другом.

Нет ничего плохого в многополярном мире. Существование множества центров силы не коррелирует с хрупкостью [мира]. Фактически, можно доказать обратное, а именно – чем меньше есть полюсов, тем выше потенциальный приз и стимул сыграть в азартную игру, добиваясь [полного] триумфа.

Ключевая вещь в том, что любой политический лидер должен стремиться избежать развала и нестабильности, потому что они создают риски. Это заставляет меня беспокоиться о Brexit’е, проблемах в Европе и избрании Трампа [президентом] США.

Мои личные политические взгляды не имеют значения. Но раздоры внутри Соединенного королевства, Европы и США увеличивают вероятность принятия решений, ведущих к антагонизму и отчуждению. Я достаточно занимался изучением истории, чтобы понять, что это нехорошие ингредиенты, особенно в период тяжелых экономических циклов.

- Россию на Западе многие считают распавшейся империей, которую невозможно возродить. С позиций Ваших знаний о российской истории, чего стоит ожидать от России в будущем? Чем она стремится стать?

- При всем уважении, это не самый справедливый вопрос, который можно мне задать. То, чем Россия хочет стать – это вопрос, размышлять о котором и принимать решение должны сами россияне. Однако, как знают все жители России, вопрос идентичности, роли России в мире – это острая тема, которая много веков не давала покоя исследователям, интеллектуалам, писателям и политикам. Россия смотрит в три стороны: конечно же, в направлении Европы, но также на Китай и в сердце мира – Центральную Азию и Иран.

Я внимательно слежу за контактами и отношениями, которые выстраивает Москва по всем трем направлениям. [Эти связи] нелегко установить и поддерживать. Для меня самая большая трудность в том, что Россия никогда не обозначала ясно свои цели и намерения, не принимала четких решений о том, чем хочет стать.

Моя догадка следующая – Азия становится все более и более важной, и это поможет скорее снизить, чем усилить это беспокойство [в связи с поиском ответа на вопрос о роли и месте России в мире – прим. «ЕЭ»].

Последние 400 лет Россия хотела иметь больше общего с Европой, чем с другими своими соседями, но эта [историческая] динамика и ритм теперь могут начать меняться.

- Сегодня устремления России нередко изображаются как усилия по восстановлению империи. На Ваш взгляд, каковы причины, объясняющие столкновения Москвы с некоторыми соседями и действия в Крыму?

- России не следует забывать, что она империя во всем, кроме названия. Внутри современной России проживает множество меньшинств, которые настаивают на признании и уважении, а также требуют полной защиты законом.

Чтобы быть успешными, империям необязательно расширяться и оказывать давление на своих соседей. Ключ к долгосрочному успеху любого государства, будь то республика, монархия или империя – это, прежде всего, функционирование его институтов и администрации.

Империи, которые были наиболее успешными и долговечными, очень внимательно подходили к предотвращению высокого уровня экономического неравенства, уделяли особое значение справедливой [системе] налогообложения, а также формированию и содержанию функционеров (государственных служащих и администраторов), выбранных на основе способностей, а не личных связей. Именно такая модель была превосходно воплощена византийцами.

У Византии практически не было интереса к экспансии или стремления к столкновению с соседями и конкурентами.

Византийцы знали, что это ведет к непропорциональному росту влияния военных, и всегда стремились скорее создавать альянсы, чем разрушать их. Византийская империя неслучайно просуществовала более 1000 лет.

Полагаю, может быть несколько причин и объяснений недавних шагов Москвы во внешней политике. Я не уверен, что ожидаемые результаты соответствуют тому, что было изначально задумано. Но это также определенная [историческая – прим. «ЕЭ»] модель, которая известна тем, кто внимательно наблюдает за Россией.

- Сегодня много говорят о новом китайском Шелковом пути (инициатива китайского правительства «Один пояс, один путь»). Есть ли у него потенциал произвести революцию в торговых путях в Евразии? Каковы могут быть последствия?

- «Один пояс, один путь» по-прежнему находится на самых ранних стадиях развития и сложно предсказывать, какую форму примет эта инициатива. Безусловно, у нее есть потенциал революционизировать торговлю в Евразии и, видимо, это уже происходит.

Но есть вероятность, что она произведет революцию в Евразии в целом, не только в торговых путях. Существует огромный потенциальный выигрыш, но также большие вызовы, которые способны фундаментально переформатировать все: начиная от глобальной политики и заканчивая половой идентичностью, от ускорения перераспределения глобального ВВП с запада на восток до серьезного давления на запасы пресной воды и продуктов питания. Но, как и в любом плане, все зависит от исполнения. В Пекине это хорошо понимают.

- Вы описываете государства и регионы в Центральной Евразии (Средняя Азия, Южный Кавказ, Иран и т.д.) как имеющие «центральное значение для мировой истории» по причине ресурсов на этой территории. Может ли Россия, координируя свои действия с Китаем и Ираном, выступить как медиатор или модератор этого огромного пространства?

- Мир находится в процессе феноменальных изменений. Подобные периоды непредсказуемы и подвержены колебаниям. Перефразируя древнего китайского автора, писавшего более двух тысячелетий назад, можно сказать, что победителем станет тот, кто способен адаптироваться лучше других. Речь не идет о принятии одного или двух удачных решений. Скорее, речь идет о коренном обновлении, которое готовит нас к будущему.

Изменения, которые мы наблюдаем сегодня, включают сдвиги в распределении власти, но также в сфере кибербезопасности, роботизации, автоматизации, демографии, а также рост фундаментализма (не только религиозного), социальные трансформации. Те, кто поймут, куда ведут изменения, смогут подготовить следующее поколение к будущим вызовам и открывающимся возможностям. Для меня все начинается с образования.

С моей точки зрения, главная сложность для России будет заключаться в том, чтобы выработать подходы, нацеленные не на конкуренцию, а на кооперацию с другими. Об этом проще сказать, чем сделать. Я наблюдаю за двусторонними и многосторонними связями Москвы и стран в Азии, на Ближнем Востоке и в Европе. Не могу сказать, что обсуждается за закрытыми дверями, но с внешней точки зрения кажется, что, когда дело касается краткосрочных и среднесрочных решений России, наблюдается борьба различных интересов и голосов. Многое будет зависеть от того, какой из них окажется самым громким и какой – наиболее убедительным.

Беседовал Вячеслав Сутырин

Оригинал интервью Питера Франкопана на английском (English version).