Евразийский союз как гарант суверенитета: 5 задач на 2020 год

Ускоряющаяся перекройка глобальной экономической архитектуры обостряет международную конкуренцию, которая уже в 2021-2022 гг. активно затронет Новую Евразию. В этой связи евразийский проект нуждается в глубоких переменах. Чисто экономическая интеграция без политики приведет к втягиванию государств-участников проекта в геополитическую конкуренцию с угрозой размывания их суверенитета. Понимание этого некомфортно многим элитным группам, которые будут болезненно привыкать к новой реальности. Ключевые задачи, стоящие перед евразийской «пятеркой» в новом году, специально для портала «Евразия.Эксперт» проанализировал профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев.

Интеграционные модели на евразийском пространстве

Процессы евразийской интеграции начинают все больше развиваться в контексте глобальных трансформаций, происходящих в мировой политике и мировой экономике. Конечно, и Россия, и ее партнеры в Новой Евразии остаются «островом стабильности» в современном мире, что в немалой степени связано с теми гарантиями политической и военно-силовой безопасности, которые были унаследованы со времен СССР и сохраняли свою актуальность на протяжении периода, считавшегося «переходным».

Этот переходный период должен был привести к возникновению полностью суверенных государств, встроенных в глобальные экономические и политические процессы на индивидуальном уровне, но сохраняющих имиджевые рудименты интегрированности и единый рынок, служащий «страховкой» на случай ухудшения условно «внешней» геоэкономической конъюнктуры.

С этих позиций политическая интеграция была вредна, военно-политическая – необязательна, а экономическая должна была концентрироваться в торгово-экономической области, максимум - в энергетике.

Реальность оказалась далека от ожиданий конца 1990‑х – начала 2000‑х гг. Особенно в том, что касается общеглобального процесса размывания принципа государственного суверенитета и неприкосновенности элит. Запущенные в начале второй половины 2010‑х гг. процессы геоэкономической регионализации усугубляют уязвимости большинства стран постсоветского пространства, обостряя нерешенные в большинстве случаев социальные проблемы и структурные уязвимости.

Все государства Новой Евразии, не исключая даже и Россию, встали перед проблемой: модель «суверенизации экономики» недостаточна для выживания как государств, так и национальных элит в новой геоэкономической ситуации. В этих условиях принципиальным становится вопрос о необходимости выработки новых моделей евразийской интеграции с учетом новых реалий, а главное, – с учетом существенно более высокого темпа развития процессов на мировой экономической и политической арене.

Необходимость перемен

Пока элиты постсоветских государств к выработке такой модели не готовы, что заметно хотя бы на примере развития Союзного государства России и Беларуси, где и возможности, и потребности для выработки подобной модели, казалось бы, обусловлены объективной ситуацией и интересами обеих стран.

Проблема заключается в том, что активно используя формулу «геополитической гибридности» в пропагандистских целях, политические элиты стран Евразии в массе своей оказались неспособными признать и принять тот факт, что в начале нового этапа переформатирования архитектуры глобальной экономики возникает ситуация неразделимости многих политических и экономических вопросов.

С этой точки зрения стремление ограничить интеграционные процессы только экономическими вопросами выглядит попыткой не замечать глобальных изменений, затрагивающих и Евразию. Но Россия вынуждена их учитывать уже на данном этапе развития.

Главное предположение, которое может быть сделано относительно ситуации в Евразии на фоне глобальных геоэкономических процессов, сводится к тому, что национальный суверенитет постсоветских государств Евразии может быть в современных условиях обеспечен только через постепенное и деликатное восстановление поступательности интеграционных процессов.

Одновременно ускорение глобальных и региональных процессов в важнейших для развития Евразии регионах (в частности, в Прикаспийском политическом и экономическом пространстве, критичном для сохранения стабильности на всем юго-восточном фланге Евразии), заставляет переосмыслить прежние подходы.

Встает вопрос о запуске и апробации новых интеграционных механизмов и проектов.

Есть некоторая надежда, что 2020 г. наиболее жесткие аспекты глобальных геоэкономических трансформаций не затронут Евразию, а локализуются на Ближнем, Среднем Востоке и в Южной Азии. Однако 2021‑2022 гг. должны стать периодом интенсивного встраивания стран Евразии в новые экономические процессы и политические институты. И главный вопрос – будет ли к этому моменту готова организационная база для таких действий. Значительный вклад на данном этапе должно внести и экспертное сообщество, выполняя функцию источника новых идей и подходов.

Ключевые задачи интеграции

На сегодняшний момент можно сформулировать пять приоритетных направлений взаимодействия стран Новой Евразии на 2020 г.

1. Сохранение целостности геоэкономического пространства Евразии.

И процессы регионализации мировой экономики, и политика отдельных государств и коалиций ставят под сомнение не только существование Евразии как интегрированного пространства (что с точки зрения некоторых групп в элитах – нормально и позитивно), но и экономическую, а с ней, – и политическую интегрированность на уровне отдельных государств, даже находящихся в относительно устоявшихся регионах.

Например, очевидно, что политика Польши и Литвы в отношении Беларуси, явно поддерживаемая руководством Евросоюза, заключается, как минимум, в размывании ее экономического суверенитета, а, желательно, – в разрушении целостности экономики страны с втягиванием наиболее геоэкономически значимых ее элементов в свою экономическую, а затем, – и политическую сферу влияния.

Подобные процессы начинают происходить в Прикаспии, где, однако, военно-силовой компонент оказывается существенно более выражен. Если геоэкономическая целостность Новой Евразии, во всяком случае, на южном и юго-восточном фланге, будет утрачена, это повлечет за собой жесткую для политических элит соответствующих государств перекройку всего операционного пространства с не вполне очевидными последствиями, в том числе и для национального суверенитета.

2. Резкое усиление защищенности финансового и инвестиционного пространства.

За минувший год вероятность жесткого финансового кризиса глобального масштаба существенно возросла, причем неготовность крупнейших игроков к управляемой трансформации глобального финансового сектора (прежде всего, США и Великобритании, но не в меньшей степени и ряда европейских государств) сократила вероятность прохождения кризиса в рамках модели коррекции финансовых пузырей.

Вероятнее всего, кризис будет носить жесткий характер и окажется связанным с разрушением важнейших финансовых институтов.

Это вызовет естественный запрос на альтернативные системы расчетов и финансовые суррогаты, но главное, – может стать стимулом для вымывания из Евразии инвестиционных ресурсов. Запрос на максимальное выкачивание средств с использованием различных схем и инструментов, в том числе и цифровых криптовалют, существует и в настоящее время.

Уже сейчас угроза утраты национального контроля над финансовыми системами ряда государств стала вполне реальной. Но единственным полноценным инструментом защиты от подобных угроз является формирование ныне отсутствующего совместного инвестиционного пространства – в начале, как минимум, в пределах ЕАЭС.

3. Выработка общей политики в области цифровых информационных технологий и кибербезопасности.

Ближайшие годы обещают стать периодом интенсивных манипуляций в цифровом пространстве и апробации новых механизмов информационных войн, построенных на сращивании социоманипулятивных и кибер-ударных технологий. Вывод из строя социально значимой инфраструктуры на фоне социальных манипуляций и конструирования протестных настроений является одной из наиболее значимых угроз социальной стабильности для всех государств региона, не исключая Россию.

Важно и то, что дестабилизация или даже разрушение социальных институтов и систем госуправления большинства стран Новой Евразии не будет иметь сугубо негативных последствий для большинства внешних игроков. Во всяком случае, это не воспринимается в качестве угрозы. Напротив, ослабление механизмов государственного контроля и управления воспринимается скорее как возможность для продвижения своего влияния. Это касается не только США. При этом ни одно из государств Новой Евразии не имеет ни политической, ни технологической возможности обеспечить защиту от подобных угроз только на национальном уровне.

4. Активизация усилий по сохранению общего евразийского социокультурного наследия.

Это не просто дань совместной истории. Сохранение культурной интегрированности становится страховкой против навязывания обществам суверенных государств архаических социальных моделей развития, пагубность чего мы наблюдали в годы так называемой «арабской весны» на Ближнем и Среднем Востоке.

Попытки заместить условно «советские» культурные и социальные модели псевдонациональными в условиях глобального экономического переформатирования могут оказаться еще более деструктивными.

Объективно консолидирующая общество социокультурная модель, позволяющая продолжать разумную и сбалансированную социально-экономическую модернизацию, может быть найдена только на базе общеевразийских ценностей, но никак не на базе акцентирования узконациональных, а, тем более, антироссийских настроений, отражающих процессы политической и социально-экономической деградации.

На ближайшие годы культурная интеграция, в том числе и сохранение языкового взаимопонимания, превращается из вспомогательного компонента евразийской политики в один из ключевых, в инструмент управления важнейшими социальными процессами.

5. Усиление совместной политики в области борьбы с терроризмом, политическим и религиозным экстремизмом.

Новая Евразия, включая и страны, по различным причинам пока уклоняющиеся от участия в общеевразийских процессах, должна защитить себя от новой волны социального радикализма, характерного для нынешнего этапа глобального развития и принимающего различные формы – от политического протеста до антисистемных религиозных движений. 

Прецеденты массовых протестов в Гонконге, Бейруте, ряде стран Латинской Америке, а потенциально и ряде стран Ближнего и Среднего Востока говорят о резко усилившемся градусе деструктивности в социальном протесте, даже если он не отягощен религиозным или национальным фактором.

К тому же угрозу для стран Евразии представляют попытки ряда государств (США, но также – Великобритании и Франции) политически легализовать радикальные движения в Афганистане, Иране, Ираке и Сирии, что может создать дополнительный рычаг давления на «окраинные» регионы Евразии, в частности, южный Прикаспий и Ферганскую долину.

***

Этими пятью задачами повестка дня евразийской интеграции не исчерпывается. Более того, пять приоритетных векторов не дают возможности выйти на процесс реиндустриализации Евразии, единственной модели развития, гарантирующей достойное место для Евразии в будущей системе глобальной экономики, а для стран региона – инструмента сохранения реального, а не декларативного суверенитета. Но эти направления практической деятельности представляются наиболее очевидными инструментами совмещения реакции на новые вызовы и создания базы для дальнейшего развития.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ