Мир после коронавируса: будущее постсоветской Евразии

В 2020 г. мировая экономическая система испытает более масштабный кризис, чем в 2009‑м, заявили в Международном валютном фонде 23 марта. И хотя в 2021 г. ожидается восстановление, оно будет зависеть от скорости ликвидации коронавирусной инфекции. Усугубляет ситуацию коллапс системы глобального экономического регулирования, трансформация энергетического рынка и, как следствие, снижение социальных стандартов. В статье для «Евразия.Эксперт» профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев проанализировал ключевые особенности новой экономической реальности и то, какие меры позволят странам евразийского пространства преодолеть глобальный кризис. 

Говорить о долгосрочных последствиях нынешнего кризиса, который даже самые большие оптимисты уже не называют циклическим, пока сложно, равно как и о том, когда он закончится. Но новая реальность, прорастающая через панические сообщения СМИ и противоречивые прогнозы биржевых аналитиков, уже дает основания для выводов о характере глобальных экономических и политических тенденций.

Под прикрытием санитарных форс-мажорных обстоятельств глобальную экономику не просто управляемо опустили в рецессию, но создали новую экономическую реальность. Происходит глубокая перестройка всей системы экономических связей и отношений, характерной для периода «восходящей глобализации» 2000-х и первой половины 2010-х гг. Догоняющее потребление и на глобальном, и на страновом уровне, включая и постсоветские государства, уже не способно быть безусловным драйвером развития экономики.

Пространственная конкуренция

Новая экономическая реальность будет оформляться уже в самое ближайшее время с активным использованием политических, а возможно и силовых инструментов, и будет отражать переход мира в состояние конкуренции за пространственное влияние в противовес конкуренции за технологическое лидерство, характерной для ситуации 2018-2019 гг.

Суть конкуренции за лидерство на данном этапе не в том, чтобы добиться контроля над важнейшими технологическими узлами в глобализованных производственных цепочках или обеспечить краткосрочное лидерство контролируемых компаний на наиболее перспективных направлениях потребления. Ее цель – создать кризисно-устойчивое, то есть технологически и промышленно относительно самодостаточное пространство, в котором будет обеспечен приоритет национальных правил игры.

Конкуренция на уровне технологий вновь станет важнейшим элементом региональной и глобальной конкуренции, но только после того, как пространственная, геоэкономическая конфигурация мира примет относительно устоявшиеся формы.

Главные черты новой экономической реальности

1. Коллапс системы глобального экономического регулирования.

Мы наблюдаем выпадение из процесса управления развитием экономического кризиса таких структур, как МВФ и ВТО, фактически согласившихся на внешне временную деглобализацию мировой экономики. Отчасти эта ситуация была усилена развязанными США санкционными и торговыми войнами.

Насколько эта деглобализация обратима, сказать пока крайне сложно, но на сегодняшний день мы наблюдаем тенденцию каскадирования распада систем экономического регулирования на региональных уровнях (ЕС, отчасти – АСЕАН). В любом случае, восстановление глобальных интеграционных механизмов будет идти медленно и с существенной коррекцией по сравнению с периодом «глобализационного оптимизма» 2000-х и начала 2010-х гг.

2. Глубокая перестройка глобального топливно-энергетического рынка.

Произойдет обнуление существовавших механизмов его картелирования, включая ОПЕК. Кризис ОПЕК, связанный с «приватизацией» организации со стороны Саудовской Аравии, был очевиден уже несколько лет. Но ситуация пандемии, спровоцировавшей экономический спад в Китае, существенно ускорила распад всей системы управления энергетическим рынком.

Выглядит маловероятным, чтобы внятная и устойчивая структура мирового энергетического рынка восстановилась в короткие сроки, даже при возникновении нового американо-саудовского нефтяного альянса.

Сейчас наиболее активная конкуренция возникла вокруг европейского энергетического рынка, где она изначально ведется с использованием политико-административных механизмов. Об этом свидетельствуют заявления Дональда Трампа о готовности применить санкции против европейских компаний, сотрудничающих с Россией и «противодействующих» таким образом поставкам американских сланцевых углеводородов в Европу. Подобный санкционный подход рано или поздно будет применен и к другим поставщикам углеводородов в Европу, где США стремятся достичь доминирующего положения.

3. Существенно сниженный социальный стандарт для большей части населения.

Произойдет фактическое исчезновение «кредитного среднего класса» за счет сжатия глобализированного финансового сектора и сферы услуг и развлечений.

Причем, если финансовый сектор начал интенсивно сокращаться за счет автоматизации еще до пандемии и последней волны кризисных явлений, то сжатие сферы развлечений без сомнения можно отнести к последствиям нынешней кризисной волны. Перед постсоветской Евразией и без этого стояла проблема выработки новой социальной модели развития, а теперь эта проблема резко обострилась.

4. Кризис постиндустриальной городской социальной среды.

Эта среда оказалась уязвимой, что доказала пандемия коронавируса, но еще до нее она начала сравнительно быстро терять свою экономическую основу. Евразии это коснется в существенно меньшей степени, нежели Европы и Восточной Азии, но перед Россией проблема встанет уже в самое ближайшее время.

5. Борьба между тенденциями к регионализации финансово-инвестиционной деятельности и сохранению ее американоцентричности.

Для США, стремящихся сохранить свою глобальную гегемонию даже путем утраты целого ряда демократических институтов и традиций, утрата контроля над глобальными финансами будет означать глубочайшее поражение. И Штаты будут использовать все средства, включая расширение экстерриториальности собственных правовых норм, все дальше отходящих от принципов классической демократии, для увеличения контроля над глобальными финансами.

Главная особенность нынешней ситуации – возникновение многовекторной конкуренции в условиях утраты единого видения глобального развития и резко возросшей степени допустимости применения административных мер для решения политических и экономических задач.

Выводы для постсоветской Евразии

Все эти тенденции в значительной мере затрагивают и Россию, и страны постсоветской Евразии. Более того, в ряде случаев они ставят под вопрос возможности сохранения прежних моделей и в политике, и в экономике.

На нынешнем этапе речь идет о способности к принятию экстренных решений, защищающих, прежде всего, национальное социальное и политическое пространство. Однако относительно высокая степень вписанности большинства евразийских государств в глобальную экономику и в глобальные тенденции развития (и эта степень у России находится на одном из наиболее низких уровней), заставляет делать некие стратегические выводы относительно будущих политических и экономических решений.

Применительно к Евразии принципиальных выводов пять:

Первое. Концепция ограничения интеграции только экономической сферой взаимодействия стала нежизнеспособной. Нынешний кризис сделал гибридную систему политико-социально-экономических рисков каждодневной реальностью, затрагивающей не только элиты, но и каждого в отдельности. Новая реальность является, очевидно, среднесрочной. Нужны экстренные меры по координации социально-политической деятельности, а на первом этапе, как минимум, введение контура безопасности в систему общеевразийских интеграционных приоритетов сперва на «техническом» уровне (санитарный контроль и проч.), а затем и на политическом (централизация управления полицейскими структурами).

Второе. Модель развития стран постсоветской Евразии, основанная на эксплуатации ресурсного потенциала и обеспечении относительной социальной стабильности за счет перераспределения ресурсной ренты, более не является адекватной.

Такой подход имел место и в относительно ресурсно небогатых странах, таких, как Украина или Беларусь. В складывающихся условиях это растущие риски внешнего вмешательства, причем как политического, так и политико-силового. Особенно если ситуация в американском ТЭКе станет угрожающей.

Если не сломать нынешние тенденции, страны Евразии рискуют выпасть даже из «полупериферии» мирового развития.

Разумная реиндустриализация и воссоздание в пределах устойчивого «ядра» замкнутых технологических цепочек представляется оптимальной моделью развития. Положительная сторона нынешнего кризиса в том, что уже на данном этапе становятся понятны наиболее перспективные точки реиндустриализации (хотя о большинстве из них говорилось уже давно), которые могут дать эффект синергии одновременно для нескольких стран.

Третье. Дальнейшее развитие топливно-энергетических комплексов только в национальных рамках становится невозможным, и, более того, опасным с точки зрения устойчивости социально-экономических систем. Особенно с учетом того, что восстановление нормальной регулятивности в этой сфере выглядит более чем маловероятным.

Необходима форсированная разработка единой для Евразии энергетической политики, в том числе и с точки зрения поведения на внешних рынках. В противном случае уже в ходе нынешней волны кризиса и, тем более, на этапе восстановления рынка, мы столкнемся с масштабными манипуляциями, связанными с противопоставлением интересов одних нефтедобывающих стран Евразии другим. Принципиальной становится скоординированность политики в области транспортировки углеводородов.

Четвертое. Необходим выход на новый уровень защищенности финансовой системы стран Евразии в условиях кризиса доллароцентричной системы. В противном случае инвестиционные ресурсы, требуемые для восстановления экономики после кризиса, будут выметены из региона, что неизбежно приведет к самоизоляции финансовых систем государств региона друг от друга. Ключевым инструментом противодействия финансовой дестабилизации является усиление государственного контроля над финансовой сферой и запуск внутриевразийского инвестиционного цикла, что будет соответствовать задачам восстановления промышленного потенциала региона.

Одновременно необходимо выйти на новый уровень управляемости и защищенности инвестиционной и расчетной системы по всей Евразии, а не только в отдельных странах.

Асимметрия защищенности финансовых систем создает операционные условия для вымывания инвестиционных ресурсов не только с национальных рынков, но и в целом из всей экономики Евразии, причем не только в результате манипуляций, но и естественным путем, за счет большей привлекательности других центров экономического роста. Однако новый уровень координации деятельности монетарных властей недостижим без выхода на новый уровень политического взаимодействия, что доказала ситуация в Союзном государстве России и Беларуси.

Пятое. Критичность формирования общеевразийского информационно-управленческого пространства, то есть цифровых систем управления и информирования населения, предотвращающих информационные манипуляции. Масштабы и социальные последствия последних, как показывает кризис, могут оказаться исключительно широки. Если страны Евразии претендуют на минимальную субъектность в постглобальном мире, а, тем более, на субъектность коллективную, то необходимо выходить на существенно более высокий уровень защищенности социальной сферы и информационного пространства.

Выводы

Страны Евразии получили некий запас времени для того, чтобы подойти к окончанию пиковых моментов кризиса с относительно продуманной стратегией восстановления и развития в Евразии «ядра» нового макрорегиона. Вероятно, в пространственном смысле данный регион будет выходить за границы Советского Союза, но главное – он будет обладать большей внутренней устойчивостью и гибкостью благодаря смешанной экономике, позволяющей сочетать рыночные механизмы текущего потребительского самообеспечения и стратегического планирования.

Для этого, однако, необходимо обеспечить на пространстве Евразии относительно высокий уровень защищенности от внешнего вмешательства и манипуляций, то есть – признать приоритет необходимости пространственной консолидации и формирования прозрачных и кооперативных правил игры в экономике и социальном развитии на нынешнем этапе. А признав – вписаться в новые геоэкономические тенденции.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ