Новая стратегия Байдена: последствия для Закавказья

В ходе урегулирования конфликта в Нагорном Карабахе в 2020 году США были сконцентрированы на внутриполитической ситуации, что могло породить предположения о снижении активности Вашингтона на данном направлении. Однако последние заявления нового президента Джо Байдена обозначили приоритет на новую активизацию США в большинстве регионов мира. Насколько американский фактор будет важен в процессах в Кавказском регионе и увидим ли мы новые попытки Вашингтона усилить свое влияние, в статье для «Евразия.Эксперт» проанализирова ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России, главный редактор журнала «Международная аналитика» Сергей Маркедонов.

Они возвращаются

«Я говорю всем: Америка вернулась! Трансатлантический союз вернулся, и мы не будем оглядываться назад». Эти слова, произнесенные сорок шестым президентом США во время Мюнхенской конференции по безопасности, можно рассматривать как своеобразную презентацию приоритетов его курса на международной арене.

Внутриполитическая борьба за интерпретацию итогов выборов главы государства позади. Настало время делать практические шаги на внешнем периметре. Что бы кто ни говорил о сокращении американского влияния в мире, (а эти обсуждения идут не только за пределами США, но и в самом Вашингтоне), Штаты остаются важнейшим игроком на международной арене. Их голос, влияние и ресурсы по-прежнему принимается в расчет и их союзниками, и их конкурентами.

Уже очевидно, что нотки национального эгоизма, свойственные прежней администрации Дональда Трампа, уступают место соображениям мировой демократической солидарности, продвижения ценностей и консолидации трансатлантического сообщества. «Демократия не возникает просто так. Мы должны ее защитить», – резюмировал во время своей мюнхенской речи Джо Байден.

Для все тех, кто застал уроки марксистско-ленинского обществоведения, формула американского президента выглядит как парафраз знаменитой цитаты основателя первого в мире советского государства: «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться».

Сегодня своеобразной конвенциональной мудростью в дискуссиях о приоритетах внешней политики США стал вывод о том, что новая администрация попытается поскорее забыть наследие старой и начнет выстраивать собственное, отличное от прежней, позиционирование на международной арене. Подобный взгляд базируется на переносе многих внутриполитических раскладов на внешнеполитические процессы, у которых есть своя собственная логика и которые далеко не всегда жестко связаны с раскладами внутри президентского аппарата и Госдепа. Ведь что бы ни говорили Джо Байден и его команда про новые веяния в американской внешней политике, президент не начал с отмены Стратегии национальной безопасности, принятой в декабре 2017 года.

И причины очевидны. Многие идеи, которые там прописаны, были (и остаются) свойственными американской стратегической культуре вне зависимости от фамилии и имени хозяина Белого дома. Речь идет в первую очередь об обеспечении доминирования США на международной арене. При этом язык описания имеющихся вызовов может отличаться от стратегии к стратегии.

По справедливому замечанию исследователя из вашингтонского Национального университета обороны Джеффри Манкоффа, документ 2017 года зафиксировал поворот к «“конкуренции с великими державами” в качестве концептуальной основы внешней политики США». И эта конкуренция описана как противостояние Вашингтона наступлению двух «ревизионистов» – Пекина и Москвы, которые мало того, что намерены «сделать экономику менее свободной», стремятся «нарастить свой военный потенциал» и «распространять свое влияние».

Замечу, что Кавказ в этом контексте также упоминается, хотя и по касательной. Стратегия 2017 года обвиняет Россию в стремлении «сломать статус-кво в Грузии». Непраздный вопрос, есть ли в этом тезисе нечто такое, что противоречило бы взглядам команды Дж. Байдена, нацеленной на «защиту и укрепление демократии» на постсоветском пространстве? Формально в документе 2017 года «ревизионизм» КНР связывается с Юго-Восточной Азией. Но в июне 2019 года, выступая в Тбилиси, директор Центра Байдена Майкл Карпентер назвал Россию и Китай двумя «ложными друзьями» Грузии. По его словам, инвестиции в национальную экономику кавказской республики из этих стран, хотя и приносят финансовые средства, но чреваты геополитическими рисками. «Я думаю, что говорить о гибридной войне, которую ведет Россия, и о вредоносном влиянии Москвы – это ключевой момент. Не только потому, что Россия удваивает усилия, чтобы ослабить демократию в странах региона, но и потому что люди в этих странах, включая Грузию, и даже мою страну, США, не осведомлены о действиях России», – резюмировал один из очень влиятельных людей в окружении вновь избранного американского президента.

Как видим, первичное значение здесь играет российский (а также китайский) «ревизионизм». Эту угрозу можно описать как военно-политическую конкуренцию великих держав (на чем фокусируется документ 2017 года), а можно представить как вызов великим ценностям демократии. Но от этой риторической эквилибристики восприятие подходов к Москве и Пекину как к тем, с кем нужно бороться и кому необходимо противостоять по всем азимутам, не изменится.

По словам Эндрю Качинса (в настоящее время президента Американского университета в Центральной Азии), «США крайне скептически и критически отвечали на любые попытки продвижения евразийской интеграции без американского участия, не будучи в состоянии предложить привлекательную и убедительную альтернативу в эпоху после окончания “холодной войны”».

Между тем сегодня на наших глазах именно на кавказском участке Евразии формируется конфигурация, не слишком привлекательная для США. По итогам второй карабахской войны усилилось влияние России и Турции. Интересный парадокс: если внутри России идет активная дискуссия о том, победила или проиграла Москва в ноябре 2020 года, то в Штатах акцент делается прежде всего на двух базовых фактах – российском дипломатическом лидерстве в достижении прекращении огня и восстановлении переговорного процесса и размещении российских миротворцев.

Подчеркивается, что ранее российских военных в Карабахе не было, а теперь они там есть. Также говорится и о турецком военном присутствии в Азербайджане, тогда как американских подразделений на этой земле не появилось. И Иран, хотя и не вовлекся в военный конфликт, четко обозначил свои приоритеты в виде недопущения нерегиональных игроков вне Евразии и экспорта боевиков из Сирии к своим северным границам.

Три крупнейших евразийских игрока выстраивают новый статус-кво в регионе без учета американского лидерства. Поэтому, как полагает эксперт филадельфийского Института исследований внешней политики Стивен Бланк, «появление администрации Байдена дает возможность придать Южному Кавказу то значение, которого он заслуживает во внешней политике США».

Кавказ на линейке американских приоритетов

Но насколько критически важен Кавказский регион для интересов Вашингтона? Ответ не столь прост, как может показаться на первый взгляд. По словам авторитетного эксперта Фонда Карнеги Пола Стронски (в недавнем прошлом он был аналитиком по Евразии в Госдепартаменте), «Центральная Азия и Южный Кавказ никогда не были главными темами в американских спорах о внешней политике. Не стали они ими и сейчас. Когда страна поглощена пандемией, экономическими трудностями и более масштабными международными проблемами, вроде отношений с Китаем и Европой, никто из кандидатов не стал уделять особого внимания этим регионам к югу от российских границ. Разве что новая эскалация в Карабахе заставила американских политиков вспомнить в проблемах в этой части мира».

Оценки П. Стронски прозвучали в начале ноября 2020 года, когда в Америке шла избирательная кампания. Впрочем, схожие заключения он делал и ранее. В другом докладе, который вышел в свет в мае 2017 года, этот же автор вместе со своими коллегами Юджином Румером (в 2010-2014 гг. служившим в американском Национальном совете по разведке) и Ричардом Сокольским приходил к выводу о том, что «Кавказ важен для США, но не жизненно важен».

И действительно, во время предвыборных баталий из уст кандидатов Д. Трампа и Дж. Байдена кавказская тема если и звучала, то почти исключительно в контексте второй карабахской войны. Сорок пятый президент настаивал на том, что у Вашингтона хорошие отношения со всеми странами Южного Кавказа, что дает Америке возможность для эффективного посредничества. Однако инициатива Вашингтона по достижению перемирия в Карабахе провалилась. Если же говорить о Дж. Байдене, то в одном из своих выступлений он критиковал действующую администрацию за пассивность, которая могла бы привести к тому, что Россия вышла бы на первые роли в процессе конфликтного урегулирования между Азербайджаном и Арменией. Очевидно, что центральное место в предвыборной повестке Кавказ не занимал.

Однако на этом основании было бы преждевременно записывать этот регион в число маргинальных направлений американской внешней политики. У Вашингтона просто другая оптика по сравнению с Москвой. Если для России многие кавказские проблемы видятся как продолжение внутриполитической повестки (многие конфликты в Закавказье связаны с положением дел в северокавказских республиках), то для США Кавказ – это регион, связанный с Ближним Востоком и Центральной Азией, имеющий выход к Черному и Каспийскому морю.

Отсюда интерес к Азербайджану как к светскому государству, возможному противовесу Ирану. С Азербайджаном также сотрудничает Израиль (военно-техническое взаимодействие – один из важнейших приоритетов), стратегически важный партнер США на Ближнем Востоке. Азербайджан также рассматривается в контексте энергетических проектов и обеспечения Европы углеводородным сырьем без жесткой привязки к России.

Грузия рассматривается как страна, активно стремящаяся в НАТО, что очень выгодно для США. В январе 2009 года была подписана Хартия о стратегическом партнерстве между двумя странами. Грузию воспринимают также как оппонента России, а ситуация с Абхазией и Южной Осетией видится не сквозь призму национального самоопределения и отделения этих двух регионов, а как часть некоего российского территориального расширения. Для США любой намек на возможное восстановление СССР представляется угрозой. В этом контексте можно вспомнить высказывание Хилари Клинтон в бытность ее госсекретарем в команде Барака Обамы про «ресоветизацию» под эгидой Москвы, под которой понимались евразийские интеграционные проекты.

Что касается Армении, то тут для США возникают несколько факторов: это довольно многочисленная армянская диаспора в США (около 1 млн человек) и активное армянское лобби, которое поднимает разные вопросы (и о возможном признании Карабаха, и об истории признания геноцида армян в Османской империи, и о восстановлении исторической справедливости).

«Армянский вопрос» часто используют как фактор влияния на Турцию, которая последние полтора десятилетия пытается отдаляться от США и выстраивать самостоятельную геополитическую конфигурацию. В этом плане показательны оценки как представителей администрации Д. Трампа, так и Джо Байдена по поводу нежелательности вмешательства Анкары в карабахский конфликт. При этом Дж. Байден особо подчеркнул, что армяне не смогут бесконечно оккупировать районы вокруг Нагорного Карабаха.

Уход Турции из евроатлантической семьи для США неприемлем, хотя этот «родственник» доставляет массу хлопот, вступая в конфликты с другими союзниками Америки – то с Израилем, то с Францией, то с Грецией. Таким образом, последствия второй карабахской войны Вашингтоном будут восприниматься именно в контексте растущей турецкой самостоятельности и бесконтрольности.

В то же время оформление российско-турецкого альянса было бы для США самым неприятным вызовом в Евразии, и очевидно, что Штаты хотели бы переложить центр тяжести во взаимоотношениях с проблемным партнером на Россию, а не на союзников по НАТО. Ставя цель укрепления евроатлантической солидарности, очевидно, администрация Дж. Байдена будет стараться не допустить обвала в отношениях с Анкарой, даже несмотря на имеющиеся расхождения по ценностным вопросам. Ярким свидетельством этого стали недавние совместные военно-морские американо-турецкие учения в Черном море, вызвавшие беспокойство в Москве.

Конечно же, США сильно беспокоит Китай. В период президентства Дональда Трампа именно Пекин стал подчеркнуто рассматриваться как главный внешнеполитический конкурент. Но не стоит думать, что новая команда Дж. Байдена будет в восторге от реализации планов Китая по выходу на кавказско-каспийские и черноморские просторы. Проект «Один пояс, Один путь» в Вашингтоне также воспринимается настороженно.

В этой связи ожидать какой-то принципиальной новизны в американских подходах не представляется возможным. Кавказ для США не затмит другие приоритетные направления. Просто этот регион будет, как и раньше, восприниматься не как самоценный внешнеполитический сюжет, а как составная часть игры на нескольких досках (российской, турецкой, иранской, китайской, европейской).

Не исключено, что ради сплочения рядов НАТО будет активизирована грузинская тема. Это также важно для США, чтобы ослабить внутренние кризисные процессы в Тбилиси и мобилизовать элиту кавказской республики на укрепление евроатлантического вектора.

Сергей Маркедонов, ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России, главный редактор журнала «Международная аналитика»