Введение Евросоюзом углеродного налога грозит Казахстану потерей 30% экспорта в ЕС – эксперт

В 2021 г. страны Евразийского союза договорились углубить сотрудничество на климатическом направлении. Члены объединения планируют достичь углеродной нейтральности к 2050-2060 гг. Как отметил глава Минэкологии Казахстана Сериккали Брекешев, это связано с такими факторами, как введение пограничного углеродного налога ЕС, ожидаемое снижение цен на энергоресурсы и воздействие изменения климата на сельское хозяйство. Что необходимо сделать республике и на уровне ЕАЭС, чтобы смягчить последствия глобального энергоперехода, в интервью «Евразия.Эксперт» проанализировала директор научно-образовательного центра «Зеленой Академии» (Казахстан), профессор, доктор экономических наук Бахыт Есекина.

– Бахыт Камалбековна, президент Казахстана поставил задачу о достижении страной углеродной нейтральности к 2060 г. Как это будет происходить и сколько средств необходимо инвестировать для достижения цели?

– Есть проект Доктрины, где просчитаны сценарии достижения углеродной нейтральности к 2060 г. План мероприятий по реализации будет разрабатываться, но уже есть Дорожная карта по достижению национальных обязательств по выбросам, которая предусматривает комплекс мер, включая повышение энергоэффективности, введение платного квотирования, углеродного налога, высадку 2 млрд деревьев, а также развитие возобновляемых источников энергии до 15% [от общей генерации] к 2030 г. и до 50% к 2050 г. По расчетам GIZ [Германское общество международного сотрудничества – прим. ред.], Казахстану потребуется свыше $600 млрд для достижения углеродной нейтральности к 2060 г.

– Казахстан прорабатывает введение внутреннего углеродного налога, чтобы избежать полной уплаты пограничного углеродного налога в Евросоюзе, а вырученные деньги планирует направлять на собственные «зеленые» проекты. Как этот фактор скажется на экономике страны?

– С одной стороны, введение внутреннего налога будет стимулировать снижение выбросов. В то же время оно может увеличить стоимость продукции добывающих отраслей, в первую очередь энергетики. В этой связи необходимо учесть все риски, прежде всего для потребителей энергии. Считаю, что введение углеродного налога необходимо синхронизировать с одновременным снижением косвенных налогов – НДС и других.

Введение европейского налога СВАМ [Carbon Border Adjustment Mechanism / Механизм трансграничного углеродного регулирования – прим. ред.] сильно отразится на экспорте казахстанской продукции, прежде всего, металлургической и химической промышленности, производстве цемента. Немного позже, после 2026 г., – на экспорте нефти.

– Спецпредставитель президента России Анатолий Чубайс в ходе Петербургского международного экономического форума заявил, что трансграничный углеродный налог стоит ввести в Евразийском экономическом союзе. Как Вы оцениваете эту идею?

– Это возможно для нивелирования последствий введения СВАМ в Евросоюзе, прежде всего для России и Казахстана, так как пострадает значительная доля экспорта этих стран. По предварительным оценкам, Казахстан потеряет до 30% позиций. Однако нужны исследования для выработки консолидированной позиции в ЕАЭС.

– Многие специалисты отмечают, что причиной сегодняшних проблем в энергетической отрасли, в том числе скачка цен на газ, стал чересчур поспешный энергопереход в европейских странах. Как мы видим, у таких действий есть риски. Почему в Европе так торопятся с переходом на «зеленую энергетику»?

– Евросоюз спешит с энергопереходом, обосновывая такую политику стремлением освободиться от зависимости от импорта нефтепродуктов из третьих стан, в том числе из России и Казахстана. Однако эта поспешность подкреплена серьезными инвестициями в рамках «Green Deal» – Зеленого пакта для Европы, предусматривающего порядка €1 трлн [около $1,1 трлн – прим. ред.] на цели энергетического перехода.

Надо отметить, что этот курс подкреплен и политическими инициативами, в том числе в рамках СОР [Конференция сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата – прим. ред.], путем подписания рядом стран (Украиной, Азербайджаном и другими) «Инициативы по снижению выбросов метана», что, по существу, означает снижение добычи угля к 2030 г.

Россия и Казахстан не присоединились к данной инициативе в связи с низкой стоимостью добычи угля; его большими запасами (в Казахстане, предварительно, – до 300 лет); риском роста безработицы (в Казахстане свыше 30 тыс. шахтеров потеряют работу, по оценкам Минэнерго республики); снижением ВВП в добывающей промышленности и, соответственно, доли в экспорте.

С учетом этих возможных социально-экономических последствий, обширной территории и холодного климата (в Республике Казахстан – 7 месяцев отопительный сезон, отсутствие АЭС и дефицит газа), правительства России и Казахстана выбирают курс «мягкой декарбонизации», что, безусловно, нашло отражение в Стратегии низкоуглеродного развития РФ (утверждена в преддверии СОР) и проекте Доктрины в Казахстане, которая предварительно будет представлена в апреле 2022 г.

– Казалось бы, проекты такого масштаба, как глобальный энергопереход, должны обсуждаться инклюзивно и сообща всеми странами, без того, чтобы на Западе выработали новые нормы и объявили их обязательными для всего остального мира. Его цель – действительно «очистить Землю», или все-таки создать новое конкурентное преимущество для западных стран?

– Была попытка совместного обсуждения глобального энергетического перехода в преддверии СОР в рамках G-20, но, как отметил генсек ООН Антониу Гутерриш, «договоренности, к сожалению, не были достигнуты». Этим объясняется отказ Индии подписывать Соглашение по шестой статье Парижского климатического соглашения, предусматривающей сотрудничество в рамках совместных проектов в области углеродного регулирования и углеродной торговли, а также отказ других развивающихся стран, требующих финансовой помощи и разработки специальных программ по снижению выбросов и декарбонизации экономики добывающих стран (Бразилия, Китай, Россия, Казахстан и других).

С учетом того, что Украине предоставляется специальная помощь для декарбонизации угольных регионов, а Казахстану, имеющему аналогичную долю в угольной генерации и огромные выбросы на душу населения (свыше 20 тыс. тонн в год) – нет, можно предположить, что элемент политики присутствует в переговорном климатическом процессе.

В то же время, фактор профессионализации климатической дипломатии, очевидно, имеет место. И ее потенциал на платформе СОР-26 требует активного задействования, особенно в рамках разработки совместных проектов в области АЭС, водородной и геотермальной энергетики и использования метана угольных пластов, имеющих огромный потенциал в России и Казахстане. Например, потенциал геотермальной энергетики в Казахстане, по оценкам Института им. Ахмедсафина, по теплотворности превышает потенциал всех традиционных источников (нефти, угля и газа) вместе взятых.

Безусловно, для развития геотермальной, водородной и атомной энергетики необходимы серьезные инвестиции – до 80 млрд тенге [около $185,5 млн – прим. ред.] до 2030 г., но не надо забывать, что угольная промышленность в Республике Казахстан, имеющая износ оборудования свыше 70-80%, так же, как генерирующие сети, получает ежегодные субсидии из госбюджета.

При правильной реструктуризации инвестиционной политики и синхронизации ее с мерами технологической модернизации (предложения базируются на исследованиях казахстанских ученых из книги «Декарбонизация добывающих отраслей промышленности РК», презентованной на СОР), предполагающей широкое внедрение наилучших доступных технологий с 2025 г. в соответствии с новым Экологическим кодексом Республики Казахстан, а также при целевой поддержке научных исследований в этой области, можно гарантировать конкурентное преимущество и обеспечить энергетический переход наших стран начиная с 2030 г.

– В августе этого года первый президент Казахстана Нурсултан Назарбаев предложил укрепить ЕАЭС через присоединение Таджикистана и Узбекистана. Как вступление этих стран скажется на общей работе Союза?

– Любая интеграция несет положительный эффект с точки зрения укрепления сотрудничества во всех сферах, тем более, был успешный опыт сотрудничества в рамках СССР. При эффективной организации работы интеграционных структур эффект должен быть положительным.