Евроатлантический водораздел. Почему Меркель поссорилась с Трампом

Саммиты «Большой семерки» и НАТО обозначили водораздел в евроатлантической семье. Канцлер ФРГ Ангела Меркель назвала переговоры «неудовлетворительными» и призвала Европу «взять свою судьбу в свои руки». Глава МИД Германии Зигмар Габриэль и вовсе заявил, что США утратили статус лидера в западном мире. Показательно, что Вашингтон хранит молчание и не отвечает на эти филиппики. Хотя Дональд Трамп хорошо известен своей поддержкой брекзита, нелестным отношением к Евросоюзу и угрозами заставить Германию больше платить за собственную оборону. К каким последствиям приведут заморозки в трансатлантических отношениях?

Вряд ли стоит сводить ситуацию только к дефектам в личностных отношениях лидеров США и Европы, хотя и этот фактор присутствует. Если бы во главе США и ключевых стран Старого Света стояли крупные фигуры, имеющие стратегическое видение будущего, а не занятые обеспечением текущего политического выживания деятели, то, вероятно, удалось бы если не «спустить на тормозах» противоречия и неловкости, возникшие в ходе недавних саммитов, то, как минимум, перевести обсуждение в «закрытый режим».

Для нынешних лидеров стран Запада слишком важен имидж и текущие медийные задачи, чтобы промолчать. И, вероятно, с этой особенностью современной западной политики придется смириться на ближайшее время.

Ключевое различие между Трампом и большинством европейских лидеров состоит в том, что европейцы, причем, даже «младоевропейцы», по преимуществу, - «идеологи», для которых «ценности» важнее экономики.

И надо признать, - идеологическая консолидация в Европе достигла очень высокого уровня. Для Трампа - «ценности» или их медийные суррогаты должны помогать «делать деньги». Причем иногда в самом вульгарном смысле слова.

Эта разнонаправленность стала производной более сложного комплекса обстоятельств, в основе которого – кризис геоэкономических основ трансатлантических отношений. В силу внутриполитических обстоятельств Д.Трамп получил возможность «играть» на европейском поле практически с «чистого листа». Конечно, Трамп отошел от ранее высказывавшихся радикальных анти-атлантических позиций (например, об устарелости НАТО), но не в сторону классического атлантизма и, тем более, не в сторону атлантизма «идеологического», основы политики Б.Обамы.

«Новый атлантизм» Трампа возвращает нас к отношениям США и Европы в первое послевоенное пятнадцатилетие, примерно с 1945 по 1960-е гг. Тогда у США в Европе не было партнеров – только зависимые страны-клиенты, а экономическая сторона отношений характеризовалась полным доминированием США. Что и подвигло страны ЕС к ускоренной экономической интеграции.

Трамп стремится воссоздать такую систему взаимоотношений с европейскими странами, в которой США не просто будут «первыми». В этой системе не должно быть «вторых», а только - «остальные». И только США будут иметь право определять средне- и, тем более, долгосрочный вектор развития, а главное, - текущие «правила игры». А европейцам, возможно, будет позволено этот вектор дополнять, но за дополнительные «взносы».

Разница между нынешней исторической эпохой и «золотым веком атлантизма» в том, что теперь США не просто не готовы инвестировать в европейских партнеров, как это было в 1950-е годы и что было важной основой партнерства. США хотели бы, чтобы европейские партнеры оплачивали инициированную Трампом перестройку системы внешнеэкономических связей, а косвенно – развитие многовекторности внешней политики США. Причем без гарантий, что европейский вектор на деле будет главным.

«Боливар» западной экономики в эпоху тормозящей глобализации не выдержит двоих, - и США, и Европу. Особенно, когда эти два центра экономического притяжения находятся в состоянии системной перестройки своей экономики, что требует колоссальных ресурсов, а число источников реальных, а не бумажных инвестиций в современном мире крайне ограниченно.

Поэтому разлад в отношениях США и стран ЕС, от имени которого пытается говорить Ангела Меркель, продуктивнее всего рассматривать как проявление борьбы за ресурсы в условиях завышенных социальных обязательств, идеологической мобилизации и высокого уровня силовых рисков.

Европа, вероятно, впервые за послевоенный период осталась без «большого проекта», который позволил бы ей развиваться не только качественно, но и «вширь», совмещая повышение эффективности и расширения рынка. Расширение ЕС (в отличие от НАТО), вероятно, завершено, если не считать поглощения некоторых формально существующих независимых «анклавов» на Балканах (Сербия, Албания), которые уже давно включены в контур европейской экономики. Проект формирования «сырьевого придатка» ЕС в лице Украины и частично России, как минимум, отложен. Попытка стратегического «большого проекта» на базе Трансатлантического партнерства в германской трактовке тоже явно не удалась и если и будет реализована, то в форме, которая вряд ли будет соответствовать первоначальным устремлениям.

У Европы и, прежде всего, Германии, как ее локомотива, в качестве варианта развития остается только пространство для внутренней реструктуризации и повышения эффективности ранее созданной базы. Это позволит выиграть время для стратегической переориентации на сотрудничество с другими странами и макрорегионами, прежде всего, с Китаем.

Европе придется не просто совершить «разворот на Восток», причем в масштабах гораздо больших, чем это обозначалось Россией в 2014-2015 гг. Потребуется сменить вектор отношений, превратив Китай в ключевой рынок сбыта европейских товаров, а европейскую финансовую систему (остающуюся без Великобритании) – в центр поглощения китайских финансовых ресурсов.

Последнее выглядит крайне сложным, учитывая зависимость европейских финансовых институтов от США. Но главная сложность в другом: в плане промышленного потенциала Китай и Европа (в отличие, например, Китая и России), уже сейчас, скорее, конкуренты, (а что говорить о будущем!), нежели взаимодополняющие системы. В любом случае для такого разворота понадобятся значительные ресурсы, которых внутри европейской экономики нет.

Следствием понимания европейскими элитами сложности ситуации стало анонсирование концепции «Европы разных скоростей», которая является программой создания внутри формально единого пространства ЕС зон с различным правовым и экономическим статусом, для которых характерна различная степень включенности в экономические и социальные процессы. Первоначально такая асимметрия может реализовываться только в экономической сфере, но затем вполне может перейти и в политическую плоскость. Но главное, - составляться не только на основе отдельных стран, но и отдельных регионов (это возможно во Франции, Италии, да и Польше).

Двойственность положения Европы, которую отражает концепция «Европы разных скоростей» в том, что, с одной стороны, ресурсы «объединенный Европы» уже явно недостаточны не только, чтобы поддерживать единый социальный уровень, но даже единые социальные форматы по всей Европе. С другой стороны, ни Европа в целом, ни Германия, как ее лидер, ни общеевропейские институты, не могут допустить даже минимальной фрагментации европейского пространства. Если такие тенденции возобладают, у ЕС начнет «растворяться» экономическая база для развития.

Для Германии и для Ангелы Меркель вопрос, таким образом, может состоять в «преждевременном лидерстве», «лидерстве в неудачный момент», когда Германия открыто выйдет на первый план существенно раньше, чем это было целесообразно с экономической точки зрения и в существенно более сложный в политическом и имиджевом плане момент.

Вероятно, Д.Трамп и его команда понимают эту тонкость и не стесняются в выборе форм для давления и на ЕС, и на Германию в частности. А Меркель, как «присвоившая» себе статус «голоса Европы», фактически, явочным порядком, не может на это давление не реагировать. 

США, напротив, переходят от имитации «больших геополитических проектов», каковым были, безусловно, «Транс-Тихоокеанское партнерство» и, в меньшей степени, - «Транс-Атлантическое партнерство», в котором для американских либералов имелся значительный прагматический смысл, к проекту в реальной экономике по восстановлению промышленного потенциала США и созданию системы доминирования ключевых отраслей американской промышленности на важнейших рынках.

В этом смысле, геоэкономические векторы у США и ЕС совершенно различны. Конечно, «разворот Трампа» остается незавершенным. Именно поэтому многие критики последних заявлений А.Меркель из числа еврооптимистов заявляют, что она «поторопилась» и надо было просто дождаться, когда Д.Трампа «вынесут» их Белого Дома в самое ближайшее время.

Есть и другой фактор: ресурсы США, прежде всего, организационные, сосредоточены на небольшом количестве критических направлений: Сирия, Корея, отношения с Индией, становящиеся приоритетом «первого ряда», подготовка к конфронтации с Ираном. Показательно, что даже важные для прошлой администрации «проекты» в Бразилии и Венесуэле, обеспечиваются сейчас по «остаточному» принципу.

Подтвердились и прогнозы о существенной потере США интереса к постсоветской Евразии, как в политическом, так и в экономическом смысле слова. Исключение может составить только Прикаспий и, естественно, Украина как неосвоенное наследство Б.Обамы, но и это уже неочевидно.

Но в целом реальные возможности Трампа оказывать давление на европейские элиты ограничены. Что объективно повышает значение политической пропаганды и ее градус. А также вероятность возникновения на определенном этапе «пропагандисткой воронки», признаки которой уже усматриваются в конфликтном и по форме, и по содержанию заявлении А.Меркель.

Однако стоит признать, что кризис трансатлантических отношений и трансформация Европы, которая выглядит практически неизбежной, будет иметь прямые и весьма ощутимые последствия для развития ситуации в Евразии, причем, как политические, так и экономические. Но это предмет отдельного разговора.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ