Сегодня немало раздается критики евразийской интеграции со ссылками на экономические показатели последних двух лет. Каковы перспективы Евразийского экономического союза?

Перспективы оптимистичные, но не потому, что данное объединение уже добилось успеха, а потому, что реальной альтернативы просто нет. На сегодняшний день страны-участницы евразийской интеграции объективно заинтересованы в объединении усилий в долгосрочном плане для повышения собственной конкурентоспособности и выживаемости. Безусловно, Евразийский союз переживает очень тяжелое становление. Масса нерешенных вопросов вкупе с попытками с разных сторон политизировать данное объединение. Кроме того, к сожалению,

у нас дискуссия о геополитическом смысле часто забегает вперед функционирующих институтов и продуманных экономических механизмов. И это создает возможности противникам этих идей агитировать не в их пользу.

Да и экономический кризис, безусловно, не прибавляет радости.

Какие сегодня существуют ресурсы экономического развития в Евразийском регионе?

В длительнойдолгосрочной перспективе евразийский проект неизбежно, хотя не без трудностей, будет развиваться и сопрягаться с китайским Шелковым путем. Китай поворачивается в западном направлении, в Евразию, исключительно по своим интересам – это никак с нами не связано. Китай несет огромные ресурсы, которые он готов вложить в своих интересах. Часть этих ресурсов останется там, куда он их вкладывает.

ЕАЭС сегодня создает единую и выверенную нормативную среду, которая позволит достичь взаимодополняемости с китайскими экономическими инициативами.

В результате будет формироваться прообраз единого мега-проекта.

Евразийский экономический союз будет меняться. Возможно, присоединятся новые члены, хотя потенциал расширения сегодня не очень велик.

Вся евразийская система пришла в движение, и в результате должен появиться конгломерат, который в ХХI веке должен играть роль противовеса евроатлантической системе.

Не в смысле военно-политическом, а в качестве мощного центра экономического развития. Россия одна не потянет. Китай один может и потянул бы, но он сталкивается с растущим противодействием со стороны оппонентов – США и ряда стран в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Пекину нужен мощный тыл, и он начинает это понимать. Это открывает новые перспективы для евразийской экономической интеграции.

Сейчас очень тяжелая фаза, но Евразийский союз – это долгосрочный проект. Мы, к сожалению, привыкли: подписали и через год давай результат. Так не бывает.

Поворот на Восток – это план «Б» для России на фоне тупика отношений с Западом? Насколько успешно он реализуется и какие препятствия на пути?

Вопрос не в плане «А» или «Б». Современный мир – это мир постоянно меняющихся отношений, который даже не являются альянсами. Они являются ситуативными сближениями по определенным вопросам. Конъюнктура изменилась – сближение закончилось. И вовсе не обязательно, что за этим следует конфронтация – просто пути разошлись. Если говорить о повороте на Восток, это для нас острейшая необходимость, абсолютно не связанная с нашими отношениями с США. Азия – это бурно растущий регион. В ХХI веке в Азии будет происходить очень много событий, и они будут важнее, чем в Европе.

¾ территории России находится в Азии. При этом у нас до сих пор нет внятной политики поворота на Восток. Об этом объявлено, но поворачиваемся мы со скрипом – бюрократическая машина заржавела. А Китаю все равно, какие у нас ценности – традиционные, социалистические или либеральные – дайте результат. Поэтому, на политическом уровне все у нас хорошо, а на экономическом – китайцы спрашивают: когда вы будете менять экономику? Поэтому, у нас есть один план – максимально ускоренное развитие с использованием всех возможностей.

Вы видите возможности налаживания взаимодействия между Европейским и Евразийским союзами?

Честно говоря, не вижу в этом необходимости на сегодняшний день. У ЕАЭС сегодня огромная внутренняя повестка дня. Надо превратить Союз в дееспособное и динамично развивающееся объединение.

Признание Брюсселем ЕАЭС было бы хорошо с точки зрения роста международной легитимности. Это приятно, но ни в коем случае не меняет суть проблем, с которыми сталкивается евразийская интеграция.

Будет признание – хорошо, не будет – ну и ладно. ЕС сегодня смотрит на Евразийский союз как на пока еще не состоявшееся объединение. Если Союз состоится, заработает в полную силу, сами прибегут. Но пока мы только в начале пути и впереди еще много работы.

Возможны ли в принципе «большие» договоренности между формирующимся Евразийским альянсом и Западом? Например, мы предоставляем ресурсы и военно-политическую поддержку. В ответ Евросоюз помогает нам в модернизации промышленности.

Сейчас этот вопрос не актуален. Он всегда был несколько умозрителен. Надежда была, но реальная вероятность такого развития событий всегда была очень туманной. Полагаю, отношения России с Евросоюзом будут меняться. Они сейчас пройдут фазу очень тяжелую.

Неизвестно, что будет с ЕС. На самом деле, сейчас трудно сказать, что более непредсказуемо – наше развитие или их развитие.

Но Европа – это тоже Евразия – ее западная оконечность. Если в евразийской континентальной «доле» будет интересное развитие европейцы, исторически прагматичные, сюда потянутся, увидев новые возможности. Не в смысле каких-то союзов, а в смысле инвестиций. Экономических возможностей не будет – никакими политическими интересами не заставишь.

Изменится ли отношение Запада к России в результате текущего кризиса?

Если мы не надорвемся, а для этого надо четко соизмерять геополитические амбиции с экономическими возможностями, то в какой-то момент произойдет психологический перелом. Наступит привыкание к тому, что Россия, оказывается, совсем не та, к какой на Западе привыкли в 1990-е гг. Тогда начнутся попытки сближения и выстраивания отношений по-новому.

Сможет ли ОДКБ ответить на вызовы для Центральной Азии, исходящие с Юга?

Пока разговоров много, но настоящих вызовов еще не было.

В случае резкого обострения ситуации, восприятие ОДКБ в Евразийском регионе быстро изменится, и на него будут возложены большие надежды.

Есть распространенное мнение, что страны Центральной Азии всецело полагаются на Россию в обеспечении безопасности. Сегодня это большой вопрос. Создается впечатление, что иногда мы считаем проблемы безопасности Центральной Азии гораздо более острыми, чем сами государства в регионе. Там зачастую распространен более «южный» подход: не надо забегать вперед – пусть все идет своим чередом. Если начнутся по-настоящему ощутимые, крупные потрясения, то никто кроме России и ближайших союзников по ОДКБ не будет заниматься разрешением проблем и стабилизацией региона. Внешним игрокам ни к чему взваливать на себя ношу местных проблем, рискуя втянуться в региональные кризисы. При столкновении с реальными вызовами региональная роль ОДКБ резко возрастет, и структура заработает активнее.

Причины и риски текущего кризиса

Авторы документа видят создание Евразийского экономического союза (ЕАЭС) как попытку найти самостоятельное место объединения между Евросоюзом и интеграционными инициативами в Азиатско-Техоокеанском регионе. Аналитики исходит из того, что Россия стремится «переписать правила глобального порядка, в котором доминирует Запад». Сама по себе такая постановка вопроса Западом – не нова. Другое дело, что подход США-НАТО к конфликтам в Югославии и Ираке с позиции силы и односторонности воспринимается в России (и не только в России) именно как попытка Запада переписать правила «под себя».

Авторы доклада отмечают две слабые стороны ЕАЭС. Во-первых, накал геополитического противостояния привел к попыткам членов ЕАЭС «застраховать» свои политические ставки путем сотрудничества с ЕС и Китаем. Во-вторых, это подход «сверху-вниз» при строительстве ЕАЭС, когда основные решения принимаются на высшем уровне и далеко не всегда в полной мере исполняются на местах.

В данном случае авторы умалчивают о факте, что все межгосударственные союзы создаются «сверху-внизу» – таковы «законы жанра». Вспомним хотя бы европейскую интеграцию, идеологами которой были именно элиты: от Черчилля – до Жана Моне. Вместе с тем,

в докладе прогнозируется, что ЕАЭС продолжит свое существование, и ЕС необходимо выработать ответ на данный «вызов», прежде всего, в регионе Восточной Европы.

В русле официальной позиции Запада авторы доклада отвергают принцип общей (субсидиарной) ответственности за региональный кризис всех его участников. Проводится мысль о том, что именно Кремль инициировал «конкуренцию интеграций». Однако в последние 20 лет НАТО и ЕС продвигались на Восток, а не ОДКБ и СНГ – на Запад. Что касается кризиса вокруг Украины, то начало его острой фазы следует отсчитывать не с Крыма, а с поддержки Западом пришедшего неконституционным путем к власти нового правительства в 2014 г. Это было сделано вопреки соглашениям оппозиции с В.Януковичем, гарантами которых выступили страны ЕС.

Вместе с тем, авторы доклада признают, что

в долгосрочных интересах ЕС – преодоление новых разделительных линий, возникших в Восточной Европе в результате текущего кризиса.

Впрочем, в России считают, что разделительные линии так и не были убраны после роспуска Организации Варшавского договора. Тогда Запад принял стратегическое решение о расширении НАТО на Восток, отбросив идеи об усилении ОБСЕ как гаранта безопасности в Европе с участием  России.

Авторы доклада видят

риски возникновения новых разделительных линий и в Азии, если ЕС не предпримет выход за рамки логики «конкуренции союзов».

Иными словами, аналитики полностью признают риски распада мира на новые конкурирующие блоки.

Авторы доклада не считают, что диалог между ЕС и ЕАЭС позволит разрешить украинский кризис, но «некоторые негативные последствия можно смягчить, если у ЕС получится достичь конкретных результатов в трехсторонних переговорах с Киевом и Москвой». Следует отметить, что в ноябре 2013 г. Брюссель отбросил предложение В.Януковича о начале подобных консультаций. Однако затем все же вынужден был пойти на диалог, хотя к настоящему моменту он не принес результатов.

Фото: businessinsider.com

Взаимодействие с ЕАЭС: три сценария для ЕС

В докладе выстраиваются три основных сценария отношения Евросоюза к Евразийскому союзу.

1. Сценарий «стратегического партнерства» между ЕС и ЕАЭС признается нереалистичным по двум причинам. Во-первых, он оценивается авторами доклада как признание, что «Россия имеет право действовать от лица ЕАЭС». Здесь допускается неточность, т.к. Евразийская экономическая комиссия (ЕЭК) при активном участии белорусской стороны, председательствовавшей в ЕАЭС, направила осенью 2015 г. запрос в Еврокомиссию о сотрудничества. За взаимодействие с ЕС и «интеграцию интеграций» сегодня в большей степени ратует Минск, нежели Москва. Кроме того, основные решения в ЕЭК принимаются консенсусом, поэтому не совсем понятно, почему партнерство ЕС и ЕАЭС равноценно признанию особых прав России.

Как прогнозируют авторы доклада, ЕС рискует «утратить возможность поддержки тех [групп] в России, которые хотят возвращения страны к прежнему курсу модернизации экономики». Аргументация авторов вновь не ясна. Ведь сотрудничество ЕС с ЕАЭС как раз поддержит в России группы, настроенные на прагматичное экономическое взаимодействие с Западом. Продолжение конфронтации, напротив, укрепит позиции евразийских «евроскептиков».

Вторая причина представляется более существенной. Авторы считают, что

сценарий перехода к партнерству с ЕАЭС подорвет «доверие к ЕС как к актору, способному оказывать влияние на геополитику в зоне своего соседства».

Иными словами, речь идет о престиже ЕС и опасении потерять лицо. Правда, возникает вопрос, почему «ближнее зарубежье» Евросоюза авторы называют «соседством» (neighbourhood), а российское приграничье – «орбитой России»? Фактически, речь идет о прямом конфликте интересов, который был вызван расширением евроатлантического сообщества на Восток без учета интересов России. ЕС просто сложнее это прямо признать, потому как его риторика выстроена на ценностном подходе

Теперь, когда конфликт перешел в острую фазу, выйти из него без потери лица стало сложно. Поэтому,

следует согласиться с оценкой авторов, что стратегическое партнерство между ЕС и ЕАЭС в обозримой перспективе невозможно.

Кроме того, авторы доклада умалчивают о влиянии США, которые по геополитическим и бюрократическим причинами не заинтересованы в сближении ЕС с любыми интеграционными объединениями на постсоветском пространстве – будь то ЕАЭС, СНГ, ОДКБ или Союзное государство Беларуси и России.

2. Сценарий «эксперимента с совместимостью» ЕС и ЕАЭС рассматривается как оптимальный. По мнению авторов, он предполагает «состыковку» зон свободной торговли ЕС и ЕАЭС в государствах «Восточного партнерства». Сценарий предполагает начало неформальных и технических консультаций между ЕС и ЕАЭС. Однако вопрос официального признания ЕАЭС остается за скобками. Как признают сами авторы, данный сценарий основан на ожидании, что по мере смягчения кризиса Россия «вернется к прошлому курсу интеграции в глобальный мир». Интересно, рассматривают ли авторы активизацию юго-восточного вектора во внешней политике России как попытку встраивания в «глобальный мир» или довольствуются мыслью о том, что это лишь попытка «разыграть спектакль» для Запада?

Надо признать, что данный сценарий имеет мало шансов на успех. По крайней мере, пока не будет решен вопрос с остановкой расширения НАТО на Восток и признанием Западом ЕАЭС и других интеграционных объединений на постсоветском пространстве.

Справедливости ради надо заметить, что и прежде Запад встречал молчанием, а госдепартамент США отрицал инициативы Москвы по созданию системы коллективной безопасности в Европе. Поэтому сегодня нереалистично предлагать «жить по старому» в вопросах расширения НАТО, так как альянс вплотную придвинулся к «красным линиям». Вместе с тем, украинский кризис требует от ЕС и России перейти к выстраиванию гибкой системы внешних связей с регионами Украины, восстановлению баланса интересов внутри и вокруг страны. Украинские проблемы невозможно решить санкционным давлением на Россию.

3. Сценарий «конкурирующих союзов» предполагает форсированное включение членов «Восточного партнерства» в евроатлантический блок. Авторы справедливо отмечают, что данная тактика вынудит Евросоюз «компенсировать потери» от сокращения сотрудничества стран «Восточного партнерства» с Россией. Этот вариант признается «крайне нереалистичным», так как

«ЕС не готов брать на себя эту ношу и вести геополитическое сражение с Россией по причине своих внутренних уязвимостей и интересов стран-членов ЕС».

Очевидно, сценарий подобного острого противостояния невыгоден ни одной из стран региона.

Рекомендации авторов доклада по взаимодействию ЕС с ЕАЭС

• Создать многосторонние форматы диалога ЕС с Россией, Китаем, Турцией для обсуждения противоречий и вопросов безопасности в контексте ОБСЕ.
• Усилить стратегическое партнерство ЕС с Китаем для обсуждения «связки» евразийской интеграции и Экономического пояса Шелкового пути, а также Шанхайской организации сотрудничества, усилив экономическое измерение в последней и получив статус наблюдателя.
• Начать неформальные и технические дискуссии с Евразийским экономическим союзом по вопросам техстандартов, норм и правил, а также провести двухсторонние дискуссии со странами, входящими в зону свободной торговли (ЗСТ) СНГ, о «состыковке» с ЗСТ ЕС.
• Предложить Армении, Беларуси и Казахстану развивать сотрудничество с ЕС без подписания соглашения об ассоциации с ЕС.

Глава Еврокомиссии Ж.-К.Юнкер и премьер-министр Нидерландов М.Рютте.

Фото: www.euractiv.com

Выводы – интеграция, конфронтация или сосуществование?

Последние две рекомендации несут риски новых кризисов, если ЕС будет стараться вести наступательную дипломатию на восточном направлении, игнорируя ЕАЭС или ограничиваясь лишь символическими «неформальными» жестам в его направлении. Вместе с тем, если Евросоюз будет готов к содержательному диалогу с ЕАЭС, то появится возможность более эффективно содействовать деэскалации украинского кризиса. Сомнения вызывают условия, которые ставят авторы доклада – «достаточность политической воли Кремля изменить курс». Политическая воля должна быть проявлена с двух сторон.

Однако вероятность этого невысока. Особенно учитывая утверждения авторов доклада, что «поддержка евразийской интеграции сокращается, открывая для ЕС возможности укрепить имидж реальной альтернативы Москве». Кроме того, авторы доклада ставят вопрос о том, «как ЕС может побудить Армению принять разумную стратегию выхода из евразийской интеграции». И тут же дают ответ –

взаимодействие с гражданским обществом в Армении и Беларуси с целью «усиления внутриполитического давления в пользу поддерживаемого ЕС перехода к демократии».

Здесь прочитывается неприкрытая конфронтационная логика, ставящая страны региона перед выбором. Не эти ли игры привели к дестабилизации ситуации на Украине?

Ключевую роль играет первая рекомендация авторов доклада о диалоге с Россией, Китаем и Турцией в рамках ОБСЕ. Вместе с тем, учитывая сопротивление Вашингтона усилению ОБСЕ, которое поставит под вопрос монополию НАТО в Европе, в настоящее время «прорывы» на данном направлении маловероятны. Следовательно, максимум того, что ЕС и ЕАЭС смогут позволить себе в ближайшие годы – это сосредоточиться на вопросах мирного сосуществования и избирательного сотрудничества. Страны ЕАЭС открыты к такой работе, о чем неоднократно заявляли их лидеры. Политическим кругам ЕС, в свою очередь, не мешало бы прислушаться к мнению граждан Нидерландов, которые совершенно ясно дали понять, что не хотят новых авантюр.

1.
ЕАЭС – это попытка возродить СССР

Широкое хождение этот миф получил в западной прессе. Миф обрел официальное звучание с легкой руки бывшего госсекретаря США Хиллари Клинтон, заявившей в 2011 г., что Вашингтону  следует  «затормозить попытки ресоветизации» постсоветского региона. Можно списать этот миф на историческую память о СССР. Но следует отметить, что Запад не признал официально и не рассматривает как партнера по диалогу ни один интеграционный проект на постсоветском пространстве: начиная с СНГ и заканчивая Союзным государством, ОДКБ, ЕАЭС. Миф о воссоздании СССР – это еще и удобное средство для внешнеполитической пропаганды, оправдывающий отказ от диалога с евразийскими структурами.

ЕАЭС развивается на принципах открытия рынков и встраивания в ВТО, тогда как в основу СССР был положен принцип плановой экономики. Страны ЕАЭС не ставят во главу угла «мировую коммунистическую революцию», но скорее опасаются «цветных революций» у себя дома. Сегодня ЕАЭС – это скорее антипод СССР в организационном и идеологическом смысле. Евразийская интеграция больше напоминает европейскую интеграцию начального периода 1950-1960-х гг.

2.
ЕАЭС – это экономический проект без политических целей

Отчасти этот миф сформирован самими участниками евразийской интеграции, подчеркивающими, что они заинтересованы, в первую очередь, в экономических результатах. В то же время, это попытка послать сигнал внешним игрокам, что ЕАЭС не имеет геополитических амбиций распространения влияния на сопредельные регионы.

Планы развития ЕАЭС полностью укладываются в универсальную логику региональных торговых соглашений по схеме: зона свободной торговли – таможенный союз – экономический союз. Но в основе региональных интеграционных соглашений – всегда не только экономические, но и политические причины. Часто в современной истории подобные объединения возникают как ответ на другие интеграционные инициативы. Так, НАФТА – это во многом ответ США на ускорение строительства Евросоюза. Проект Всестороннего регионального экономического партнерства (RCEP) – это ответ Китая на создание США Транстихоокеанского партнерства. Мощным подспорьем интеграции являются и угрозы безопасности, которые заставляют страны консолидировать силы. Например, Африканский союз во многом стал ответом на угрозы безопасности в Африке. Однако, пожалуй, главное – это усиление переговорных позиций на международной арене. Например, вводя собственные стандарты, ЕАЭС может не допустить нарушения экологических стандартов при переносе производств в Центральную Азию из сопредельных стран. Или, например, добиться более выгодных условий взаимодействия с Экономическим поясом Шелкового пути КНР.

3.
ЕАЭС – это «проект элит», не имеющий отношения к гражданам стран-участниц

Решение о создании ЕАЭС принимали лидеры «тройки» - Беларуси, Казахстана и России. Идея впервые была высказана Н.Назарбаевым в 1994 г. Любой экономический союз – это де-факто проект политических лидеров, заключающих соответствующие договоры. В этом смысле и ООН можно считать «проектом» Рузвельта, Сталина и Черчилля. Реальные социальные институты в (гражданство, системы здравоохранения, социальных гарантий, образования и т.д.) возникают лишь на самых поздних этапах региональной интеграции, например, в рамках Евросоюза. Но даже ЕС до сих пор многие эксперты считают «проектом элит». В этом смысле и Союзное государство России и Беларуси возникло как «проект» А.Лукашенко и Б.Ельцина, но впоследствии были созданы общие экономические и социальные институты.

В действительности, евразийская интеграция непосредственно затрагивает граждан стран-участниц. Например, созданный общий рынок рабочей силы упрощает жизнь миллионам трудовым мигрантам в Союзе. Постепенно снятие таможенных барьеров благоприятно скажется на товарообороте и рабочих местах. Преимущество ЕАЭС – широкая поддержка объединения среди граждан стран-участниц. По данным «Евразийского барометра-2015», одобряют евразийскую интеграцию в Казахстане – 80%, Кыргызстане – 86%, России – 78% граждан. В Армении и Беларуси поддерживают ЕАЭС 56% и 60% граждан соответственно. Что касается бизнеса, то интеграция всегда создает «выигравших» от расширения рынков и «проигравших» от усиления конкуренции. Впрочем, усиление конкуренции – неизбежный процесс – будь то интеграция региональная или встраивание в мировую экономику.

4.
ЕАЭС – это попытка России воссоздать империю

Этот миф похож на миф о возрождении СССР, но только на первый взгляд. В воссоздание СССР мало верят на евразийском пространстве, а страхи «имперских амбиций» России существуют в определенных политических группах постсоветских стран. Поэтому миф об СССР рассчитан в первую очередь на западную аудиторию, а миф об империи – на политический класс в постсоветских странах.

Однако ЕАЭС – это, строго говоря, антиимперский проект, так как он предполагает минимальную надстройку в виде наднациональных органов управления. Причем, все основные решения в этих органах (Высший совет, Евразийская экономическая комиссия и др.) принимаются строго консенсусом пяти стран-участниц. Это служит естественным предохранителем от односторонних действий любого из участников Союза. Более того, во всех евразийских проектах, даже военном объединении ОДКБ, отсутствует муштра по евроатлантическому образцу. Москва не настаивает на создании «антитурецкого» или «антизападного» фронтов. А кризис в отношениях России с Западом и вовсе создал условия для «оттепели» между Евросоюзом и Беларусью.

5.
ЕАЭС – это конкурент Евросоюза

Лидеры ЕАЭС постоянно подчеркивали, что стремятся к сотрудничеству с ЕС, а в 2011 г. выдвинули идею «интеграции интеграций». Вместе с тем, западная пресса наводнена определениями ЕАЭС как «конкурирующего проекта». Впрочем, понять это можно, если принять во внимание, что Запад рассчитывал, что после краха СССР самостоятельного центра силы на евразийском пространстве не будет. Формирование подобного центра автоматические воспринимается «в штыки», так как ограничивает «свободу рук» Запада.

С технической точки зрения, ЕАЭС и ЕС – не конкуренты, так как оба созданы с учетом норм МВФ. В долгосрочном плане два объединения сближают общие угрозы безопасности и интересы континентальной интеграции для нужд экономик (транспорт, сырье, технологии, рабочая сила). Вместе с тем, развитие технологического потенциала ЕАЭС потенциально может потеснить ЕС на восточных рынках. Западу удобнее было бы иметь дело с «кладовой сырья», не имеющей самостоятельных амбиций в сфере высоких технологий и безопасности. Однако в долгосрочных интересах Европы – не только сырье и рабочая сила, но и стабилизация региона Восточной Европы, что невозможно сделать без сотрудничества с ЕАЭС. Отсюда – наиболее вероятная избирательная модель отношений двух объединений по принципу: «конкуренты и партнеры».

В некоторых политических кругах постсоветских стран сегодня ощущается недоверие к более активной внешней политике России. Как это воспринимается в Беларуси?

Конфронтация России и Запада была во многом неизбежна. Беларусь сама прошла этот этап, и даже нынешнее потепление отношений с Западом – всего лишь попытка достичь хотя бы того уровня отношений, который еще недавно был между Россией и ЕС. Посмотрите, Россия находится в конфронтации с Западом, но при этом посольство США функционирует полностью, а в Беларуси – на уровне временных поверенных. Отменены визовые и некоторые экономические санкции против Беларуси, но доступ к технологиям по-прежнему ограничен.

Белорусское руководство выступает за многополярный мир и имеет в этом поддержку общества.

Однако, как однополярный мир формировался через геополитическую катастрофу, связанную с крушением СССР, так и многополярный мир будет выстраиваться через столкновение различных сил.

С Вашей точки зрения, насколько серьезен текущий кризис в отношениях России и Запада?

Когда начинался украинский кризис, на Западе, да и у нас, многие говорили: «Путин и его команда не займут твердую позицию – капиталы у них на Западе, дети власть предержащих учатся там же». Ан нет – все же проявили твердость. Когда уже состоялось присоединение Крыма, многие говорили: «Олигархи сдадут». Не сдали. Пока.

На самом деле, подобные представления отражают глубокое непонимание российской политической традиции. Возьмем XIX – начало XX вв. Русский царь – дальний родственник германского императора Вильгельма II –  в переписке они называли друг друга запросто «Вилли» и «Ники». Супруга императора Александра Федоровна – немка, ее брат служил в немецкой армии. Вместе ездили на воды, на курорты. Целые угодья в Европе принадлежали крупным российским родам.

Тем не менее, российский императорский двор, когда это было необходимо для национальных интересов, шел на конфликт с западными странами. Каково было влияние французской культуры на Россию в первой половине XIX века! Но ведь случилась Отечественная война 1812 года, а затем и Крымская война.

Сегодня вновь сильны чувства разочарования Западом…

Российская культура – это европейская культура в Азии, но не азиатская в Европе. Экономические связи с Европой – мощнейшие. Но это вовсе не означает, что Россия не готова идти на острый конфликт, если ущемляются ее интересы. Путин пришел к власти фактически как прозападный политик. Однако Запад продолжал игнорировать интересы России и относиться к ней как к «младшему партнеру», как к периферийному государству.

В итоге произошла личная эволюция Владимира Путина. Произошла эволюция настроений российской политической элиты и, соответственно, трансформация политических отношений на постсоветском пространстве.

В чем суть трансформации постсоветского пространства сегодня?

Происходит естественный процесс – Россия усиливается. Да, экономически она еще слаба, но в прошедшие годы все же удалось добиться роста экономики. Россия не может воспринимать себя как второстепенную державу. Это заложено в русском менталитете. Мы научились жить со слабой Россией в 1990-е гг. Сейчас нам надо учиться строить отношения с сильной Россией. И адекватный ответ может быть только ассиметричным.

Сценарий «отгородиться от России» – провальный. Мы видим к чему эти сценарии привели на Украине, в Грузии, в Молдове. Другой сценарий: Беларусь – максимально близка к России и максимально из перечисленных стран сохраняет и суверенитет, и возможности экономического развития.

Белорусская модель поведения – правильная, потому что нельзя жить рядом с Россией и игнорировать Россию. Части стран постсоветского пространства предстоит усвоить урок: не могут соседи долгое время пребывать в состоянии полного игнорирования друг друга, они все равно сблизятся.

Как Беларуси научиться жить и работать с сильной Россией? Не секрет, что в эшелонах государственной власти присутствует страх, что возможные международные конфликты могут задеть Беларусь.

Как говорит Александр Лукашенко, не надо допускать шараханий. У нас есть Союзное государство, ОДКБ, ЕАЭС – какое из этих объединений ущемляет интересы Беларуси? Просто возникли новые вызовы, и нужно разобраться в источнике страхов.

Это отчасти националистические настроения. Есть националисты в оппозиции, а есть те, кто успешно внедрился в государственный аппарат. До поры до времени они идеологию свою не выпячивали, а сейчас на фоне украинского конфликта кое-кому показалось, что можно эти взгляды высказывать открыто. Как в российском руководстве есть разные взгляды, так и в белорусском. Некоторые страхи, которые активно продуцирует прозападная пропаганда, проникают и в среде истеблишмента.

Что может сделать Россия для нивелирования этих негативных тенденций в Беларуси?

Продолжать процесс политической и экономической интеграции. Но не менее важен и психологический фактор. Нередко наши чиновники сталкиваются с поведением российских коллег, которые пытаются демонстрировать свое превосходство и роль «старшего партнера». Это, вероятно, наносит самый большой ущерб. Например, долгие ожидания наших чиновников в приемных у таких же чиновников в России. Согласитесь, такое поведение никак не служит укреплению двусторонних связей, а уж тем более симпатий.

И все же, несмотря ни на что, президент Беларуси всегда подчеркивает, что русские и белорусы – один народ. И это не пустые слова. Во время недавнего визита в Минск заместителя помощника министра обороны США Майкла Карпентера Лукашенко прямо сказал, что если возникнет противостояние, то Беларусь будет выполнять союзнические обязательства с Россией.

Беларусь проводит независимую внешнюю политику, но мы все равно остаемся союзниками.

Насколько военно-политическая позиция Минска пользуется поддержкой в белорусском обществе?

Опросы общественного мнения показывают, что белорусы в своем большинстве настроены очень дружественно по отношению к России. Это иллюстрирует и отношение к украинским событиям. Другой вопрос, что могут возникать некоторые идеологические разночтения. Выше я сказал об ошибках России, но и в Беларуси допускают ошибки. Однако в конечном итоге мы всегда ищем компромисс. Как с символикой ко Дню Победы: у нас сочетаются красно-зеленая и георгиевская лента – народ воспринимает это абсолютно нормально.

Серьезное отклонение от линии на компромисс возможно только в одном случае – вследствие прихода к власти в стране националистов. Законным путем национал-радикалы в Беларуси прийти к власти не могут – отсутствует сколько-нибудь значительная поддержка их взглядов в обществе, а государственные институты в стране – дееспособны. Поэтому, в  нынешних условиях «Майдан» в Беларуси невозможен. Можно говорить о неких тактических колебаниях, но никак не об изменении стратегического характера. 

Беседовали Петр Петровский и Вячеслав Сутырин

Частичный вывод российских сил из Сирии стал новой отправной точкой в оценке последствий сирийской кампании Москвы, как для Ближнего Востока, так и ряда сюжетов в российской внешней политике в сопредельных регионах.

Большой Кавказ как геополитический барометр ближневосточной турбулентности весьма восприимчив к маневрам, рассчитанным на стратегический масштаб – российская операция, без сомнения, в этой категории. Говорить о формировании каких-то конкретных тенденций, пока преждевременно. Но некоторые параметры региональных процессов на Кавказе могут измениться.

Это касается как минимум трех сюжетов. Во-первых, Нагорно-Карабахского конфликта, переход которого из «тлеющего» состояния в «огнеопасное», в свете текущей резкой эскалации будет важным сюжетом для российской дипломатии в регионе. Во-вторых, популярности идей и специфики практики радикального исламизма по обе стороны Кавказского хребта. Вопросов здесь действительно много и экспертам еще предстоит их осмыслить. Наиболее актуальные, пожалуй, сводятся к тому, следует ли ожидать возврата в регион выживших в Ираке и Сирии радикалов, реанимации «Кавказского эмирата» или аналогичных «прожектов»? Кроме того, каким образом обращение части населения к этим идеям будет коррелировать с социально-экономическими и политическими проблемами региона, какие рецепты противодействия предложат местные элиты? В-третьих, степени влияния внешних игроков на региональные процессы. В этой связи, оценка последствий российской операции в Сирии для Большого Кавказа во многом исходит из того, чего России удалось на деле добиться

Прежде всего, кампания, в которой политические цели имели равнозначное – кто-то скажет большее – значение, чем операционные (ликвидация террористических формирований), позволила России укрепить собственные политические же ресурсы. В этом смысле, принципиально, что

Москва предложила вариант решения сирийского конфликта, который оказался более адекватным происходящим в регионе процессам, чем альтернативные варианты западных партнеров и некоторых региональных игроков.

Это позволяет России позиционировать себя и как ответственного игрока, трезво оценивающего ситуацию, и как государство в равной степени способное демонстрировать силу и нетривиальные дипломатические ходы.

Примечательна и линия поведения Москвы в отношении правительства Башара Асада. Российская кампания, безусловно, усилила позиции действующего президента и тем самым укрепила имидж Москвы как надежного гаранта для своих союзников. Вместе с тем, решение о выводе войск дает возможность: 1) подтолкнуть Асада к политическому урегулированию в Женеве, 2) не позволить ему заместить собственными целями интересы российской дипломатии в сирийском кризисе.

Учитывая, что за сирийской операцией внимательно следят страны Южного Кавказа, первое может быть интерпретировано как предупредительный сигнал для условных сторонников «партии войны» в Баку: продемонстрированная Москвой решимость «идти за союзников до конца» - потенциальный сдерживающий элемент их амбиций. Хотя российская реакция на обострение ситуации в НКР вызвала негодование среди определенных политико-экспертных кругов в Ереване, линия поведения Москвы в ситуации войны в Карабахе и потенциального нападения собственно на Армению – может отличаться разительным образом. Если у азербайджанского руководства нет этого понимания, но есть искушение проверить этот тезис на практике – тем хуже для всех. Второй, «мессидж» направлен уже «ястребам» в Ереване: союзнические обязательства не инструмент для собственных политических манипуляций. Ответственное поведение и сдерживание максималистских позиций – что, объективно, непросто – тот минимальный набор исходных параметров, который позволил бы реанимировать переговорный процесс.

Сторонники более конструктивного подхода могут усмотреть в успехе российских вооруженных сил в Сирии другой посыл для Кавказа. Фактические возможности российских ВС оказались выше прогнозируемых критически настроенными аналитиками в России и, особенно, за рубежом.

Даже если военные возможности России, по ряду причин, ниже показателей США, способность и готовность проецировать силу – причем, не обязательно в «военном понимании» этого слова – вкупе с дипломатическим мастерством, делают Россию более уверенным гарантом региональной безопасности, чем это было раньше.

Кроме того, в Сирии, все же, остались существенные силы российской группировки, позволяющие Москве в максимально сжатые сроки нарастить её. Переформатированное таким образом военное присутствие в Сирии предоставляет России свои рычаги давления – политического, военного и психологического – на «заднем дворике» Турции. Москва вряд ли будет злоупотреблять ими. Но это также фактор своеобразного сдерживания возможных деструктивных инициатив Анкары на Кавказе и других уязвимых для российской безопасности сфер и территорий. Действовать без оглядки на него – даже если Эрдоган решится на подобные шаги – теперь потенциально более рискованное предприятие.

Немаловажным является и вопрос энерготранзита.

Российское присутствие в Сирии сводит до минимума вероятность прокладки на данном этапе конкурентного для российских проектов трубопровода из Катара в Турцию

– по крайней мере, без участия в нем Москвы, в том или ином качестве. Для постсоветских экспортеров энергоресурсов риски дополнительной политизации черноморско-каспийских маршрутов – самостоятельной или навязанной – с подтекстом «в обход России» и желанием привлечь на этом фоне солидных западных инвесторов – становятся неоправданными. Срыв прокладки «катарского трубопровода» не был самоцелью российской операции, но даже в качестве «побочного эффекта» он может восприниматься как напоминание о необходимости вовлечения России в проекты, которые могут нести стратегические риски ее национальным интересам. Это не равнозначно согласованию этих проектов или тем более «получение санкции Кремля» на их строительство, но требуется как минимум их обсуждение с Москвой на стадии планирования.

Достижение собственной безопасности «за счет» безопасности других, а не «совместно с ними» – тот предел, за которым Москва, как она это не раз демонстрировала, начинает включать механизмы «кризисного управления», которые нравятся многим гораздо меньше тех альтернатив, которые предлагаются изначально.

Приобретенные в ходе сирийской кампании активы могут быть использованы Россией для стабилизации своего южного стратегического направления. Важно направить их в конструктивное русло формирования общего пространства безопасности.

Максим Сучков, к.полит.н., эксперт Российского совета по международным делам (РСМД), колумнист AL-Monitor, старший научный сотрудник НИИ Стратегических исследований (г. Пятигорск, Россия). Приглашенный исследователь программы Фулбрайт Джорджтаунского (2010-11) и Нью-Йорского (2015) университетов.

Twitter: @Max_A_Suchkov

Все привыкли, что российско-украинские отношения в газовой сфере давно превратились в сериал, причем драматический. В последнее время и взаимодействие с Евросоюзом по вопросу поставок «голубого топлива» все больше напоминает многосерийную «мыльную оперу». Это не свойство метана, а проблема политизации рынка газа.

Противоречия у «Газпрома», как монопольного экспортера российского газа, с зарубежными партнерами были всегда. Споры о цене на газ – нормальная экономическая ситуация. Новой «серией» противостояния стал Третий энергетический пакет. Это комплекс нормативных актов, принятый в ЕС с целью развивать конкуренцию на европейских рынках. В частности, новые правила запрещали поставщикам газа владеть газотранспортной инфраструктурой внутри стран ЕС – одним из наиболее прибыльных активов. К настоящему времени «Газпром» уже продал свои доли в европейских газотранспортных компаниях.

Интриги вокруг газопроводов в ЕС

Сегодня происходит новый поворот сюжета в российско-европейских отношениях. «Газпром» пытается сократить риски газоснабжения Европы, вызванные ситуацией на Украине. С целью создания альтернативной системы доставки газа европейским клиентам российский концерн инициировал создание «Северного» и «Южного» потоков.

Первый проект был реализован, позволив снабжать Германию без транзитных посредников, т.к. газопровод проложен по дну Балтийского моря. А от создания «Южного потока» пришлось отказаться.

История с «Южным потоком» пролила свет на целый ряд особенностей современных международных отношений. Россия подписала межправительственные соглашения со всеми странами, по территории которых планировалось проложить новый газопровод. Причем это было сделано еще до вступления в силу норм Третьего энергопакета в ЕС. Но даже новые законы Евросоюза не могли запретить «Газпрому» и партнерам строить газопровод. Третий энергопакет лишь регулирует правила использования инфраструктуры. А решение о строительстве принимает национальное правительство тех стран, где создается объект. Поэтому подготовка к строительству «Южного потока» продолжалась, несмотря на заявления евробюрократии о несоответствии проекта нормам Третьего энергопакета.

Недовольство Брюсселя было вызвано тем, что единственным поставщиком газа в «Южный поток» должен был стать «Газпром». Причем госконцерн владел не менее 50% акций в каждой из компаний-собственников участков будущего газопровода (всего было создано 8 компаний для прокладки морского участка газопровода и строительства на территории Австрии, Болгарии, Сербии, Венгрии, Греции, Словении, Хорватии). Такое сочетание, действительно, запрещается нормами Третьего энергопакета, хотя не запрещает само строительство газопровода. Тем более,

конкурент «Южного потока» - проект Nabucco – решением Еврокомиссии был выведен из-под действия этих законов.

Фото: Gazprom.ru

Создание «Южного потока» в дополнение к «Северному» привело бы к потере необходимости использовать украинскую газотранспортную систему для транзита газа европейским потребителям. В этом случае Киев лишился бы транзитной прибыли, которая в период до «Майдана» составляла около $3 млрд. в год. ЕС колебался между желанием усилить надежность своего газоснабжения (за счет диверсификации маршрутов поставки российского газа), и нежеланием постоянно дотировать Украину. Ведь «пересыхание» газового транзита обернулось бы трудностями с наполнением украинского бюджета и потребовало бы от ЕС «вкладываться» в финансирование Украины вместе с Россией.

США выступили категорически против «Южного потока» как экономического конкурента украинской газотранспортной системы (ГТС).

Во-первых, Украина в случае утраты статуса безальтернативного транзитера российского газа утрачивает свое геополитическое значение как потенциальный «рычаг» США по давлению на Россию и ЕС. Во-вторых, американские компании, в случае получения гарантий сохранения транзита российского газа через Украину, станут собственниками компании оператора «незалежной» ГТС и получат прибыли. Возможности для привлечения иностранных компаний к управлению газопроводом созданы поправками в законодательство Украины в 2014 г.

В итоге после визита американских конгрессменов в Софию в 2014 г., руководство Болгарии отозвало разрешение на строительство «Южного потока» на своей территории.

Судьбы «Северного потока-2»

Непосредственной причиной фиаско «Южного потока» стала политическая слабость правительства Болгарии. Поэтому для новых проектов нужно выбрать более самостоятельного партнера. Кто лучше всего подходит на эту роль в Евросоюзе, если не Германия? Руководствуясь этой логикой и данными о падающей добыче газа в Северном море, увеличивающей потребности ЕС в импорте «голубого топлива», компании «Газпром», E.ON, Shell, BASF/Wintershall, OMV и ENGIE создали консорциум New European Pipeline AG для строительства «Северного потока-2».

Маршруты газопроводов «Северный поток» и «Северный поток — 2»

Фото: Gazprom.ru

Против «Северного потока-2» формируется целый «альянс». По неподтвержденной официально информации, правительства Болгарии, Чехии, Эстонии, Греции, Венгрии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии и Словакии написали в Еврокомиссию письмо с жалобой на «Северный поток-2». Мотивация у подписантов разная.

Прибалтийские страны традиционно занимают антироссийскую позицию, а остальные боятся потерять имеющуюся или потенциальную (Болгария и Греция рассчитывают на реанимацию «Южного» или «Турецкого потока») прибыль от транзита российского газа, ведь реализация «Северного потока-2», как минимум, сократит транзит «голубого топлива» через Украину и соседние страны ЕС.

В 2015 г. через Украину прошел 67,1 млрд. куб. м. российского газа. Мощность «Северного потока-2» составит 55 млрд. куб. м. Кроме того, незадействованными в 2015 г. остались 15,9 млрд. куб. м. мощности в существующем «Северном потоке». Фактически, это позволяет отказаться от транзита газа через Украину,

хотя есть проблемы с ограничениями, накладываемыми Третьим энергопакетом. Для дозагрузки «Северного потока» необходимо либо получить от Еврокомиссии исключение из норм Третьего энергопакета для газопровода OPAL (одна из 2-х ниток-продолжений «Северного потока» на территории Германии), либо передать права собственности на газ европейским потребителям еще на входе топлива в морской участок газопровода. Первый вариант в условиях нынешнего противостояния Москвы и Брюсселя маловероятен, а вот в рамках второго работа ведется. «Газпром» провел уже два пробных биржевых аукциона с поставкой по «Северному потоку».

Упущенный шанс «Ямал-Европа-2»

Показательно, что в 2013 г. был заморожен проект газопровода «Ямал-Европа-2», который предполагал строительство ответвления от белорусского участка газопровода «Ямал-Европа» (город Кобрин) через Польшу до Словакии (город Вельке-Капушаны). Предполагалось, что его мощность составит не менее 15 млрд. куб. м. газа в год.

Схема проекта «Ямал-Европа-2»

Фото: Pro-gas.ru

Этот проект позволил бы запитывать те европейские страны, газ в которые сейчас поступает через Украину. В выигрыше оказалась бы и Беларусь, где разрослась бы газотранспортная инфраструктура.

Несмотря на то, что белорусская газотранспортная система принадлежит «Газпрому», строительство «Ямал-Европа-2» позволило бы Минску повысить поступления в бюджет за счет прямых и косвенных налогов, а также создать новые рабочие места. Но исключительно по политическим мотивам Польша отказалась от реализации «Ямал-Европа-2».

Страна получала бы транзитную плату от «Газпрома», т.е. прибыль просто за то, что газопровод «лежит» на ее территории. Но сотрудничество с Россией противоречило внешнеполитическому курсу Польши. Более того, польские политики набирали политические очки призывами снизить зависимость от российских энергоресурсов, тем самым загнав себя в ловушку, когда согласие на выгодный проект «Ямал-Европа-2» означало бы «предательство идеалов». В итоге

Польша подписала контракт с поставщиком Qatar gas на поставку сжиженного природного газа (СПГ) по цене вдвое выше, чем стоимость российского газа.

Сегодня решение об отказе от «Ямал-Европа-2», даже с точки зрения польских политиков, выглядит неудачным решением. Дональд Туск, еще в должности премьер-министра Польши, предлагал создать Энергетический союз Европы и единого закупщика газа для всех европейских потребителей. Такую ситуацию монополии легче реализовать, имея в руках большую часть газопроводов, идущих из России. Теперь же Туск опасается, что роль крупнейшего газового хаба ЕС примерит на себя Германия. Вероятность того, что Польша пересмотрит свое отношение к проекту «Ямал-Европа-2» крайне мала, так как сегодня «российская угроза» является чуть ли не краеугольным камнем внешней политики Варшавы, требующей разместить на своей территории военные базы НАТО. «Газовые» договоренности с Россией, несмотря на всю выгодность, подорвали бы сегодняшнюю внешнеполитическую концепцию Варшавы.

Недавний кризис транзитных автоперевозок между Россией и Польшей и предложения о проведении нового расследования крушения самолета Леха Качинского под Смоленском являются иллюстрацией сегодняшних подходов Варшавы к отношениям с Россией. Да и российская сторона не станет проявлять инициативу и стучаться в одну дверь дважды. Так польские политики лишают многомиллионных прибылей не только свою страну, но и ближайшего восточного соседа – Беларусь.

Нельзя не признать, что несомненным плюсом проекта «Ямал-Европа-2» является более выгодный маршрут поставки газа в страны восточной и южной Европы, а также в Турцию, в сравнении с «Северным потоком-2». Однако степень реализации последнего проекта уже выше, чем у «Ямал-Европа-2».

Если расширение газопровода через Беларусь только обсуждалось, то для строительства «Северного потока-2» уже создана компания оператор - New European Pipeline AG. Так что потенциал у балтийского проекта выше, хотя противостоять обоим проектам Еврокомиссия будет в одинаковой степени.

Игорь Юшков, преподаватель Финансового университета при Правительстве РФ

Принято говорить, что Евразийский экономический союз, начавший работать с января 2015 г., сейчас находится в кризисе. Нередко это связывают с обострением военно-политической напряженности в последние полтора-два года. Однако, несмотря на острую военно-политическую ситуацию на Ближнем и Среднем Востоке и усиление рисков, связанных с международным терроризмом, неверно говорить, что именно военно-политические факторы сдерживают развитие ЕАЭС.

Кризис, который сейчас проходит ЕАЭС, это, безусловно, «кризис роста». Он стал естественным следствием движения за пределы привычного для постсоветского пространства формата «зоны свободной торговли», которая в разных формах и под разными названиями существовала уже более 20 лет. Развитие потенциала ЕАЭС затруднено еще и существенным снижением внутреннего инвестиционного потенциала евразийского пространства в силу резкого падения цен на глобальных сырьевых рынках.

Стратегическая проблема развития ЕАЭС и вообще социально-экономических интеграционных процессов в Новой Евразии заключается в разнонаправленных экономических тенденциях на постсоветском пространстве. Ведь «Новая Евразия», термин, который часто употребляется в политологических и политэкономических материалах, фактически, означает ту часть постсоветского пространства, которая пока не была поглощена крупнейшими глобальными центрами экономической мощи. Эта часть постсоветского пространства сохраняет внутренние неадминистративные драйверы, стимулы к экономической интеграции и созданию новых транс-региональных экономических связей.

С одной стороны, ЕАЭС дал сильный интеграционный импульс, который рано или поздно кристаллизуется в возникновении межпространственных связей нового типа, важность которых будет возрастать по мере углубления нынешнего экономического кризиса. С другой стороны, логика экономического развития «нулевых» и «десятых»в силу высоких цен на минеральное сырье делала интеграционные процессы для постсоветских стран менее приоритетными.

Это создало эффект «отвлечения от интеграции», втягивания стран постсоветского пространства в экономические процессы соседних регионов. Прежде всего, в китае-центричную систему экономических отношений, но также и в сложные и не всегда экономически легальные экономические процессы на Среднем Востоке. Вопрос о будущем евразийской интеграции и ЕАЭС как института интеграции зависит от того, какой из этих противостоящих друг другу векторов быстрее будет обеспечен эффективной институциональной базой. Иными словами,

вызов институционализации с точки зрения долгосрочной перспективы развития ЕАЭС является основным.

Однако в условиях стремления ключевых глобальных сил к заключению лишь тактических союзов, добиться укрепления институциональной базы ЕАЭС будет крайне трудно. Во всяком случае, это будет противоречить тем тенденциям, которые будут разворачиваться вокруг ЕАЭС. И насколько политические лидеры стран-членов ЕАЭС смогут преуспеть в стремлении превратить Союз в реально действующий именно институт, сказать пока сложно.

Это является важным вызовом для развития. ЕАЭС сможет в полной мере выйти за рамки «зоны свободной торговли» тогда и только тогда, когда Союз именно как институт будет способствовать формированию на своей территории крупных транс-государственных промышленных структур, которые смогут оказывать существенное влияние на мировую конъюнктуру в своих областях.

Есть и другие значимые вызовы развитию ЕАЭС. Просто обозначим их:

Вызов доверия. Очевидно, что страны ЕАЭС достигли предела доверия на нынешнем уровне транспарентности своей политики. Противоречия в сфере «санкционной» политики, конечно, добавили взаимного недоверия, однако не это является наиболее важным аспектом проблемы. Главным является стремление всех участников евразийской интеграции, во многом и самой России, сохранить максимальную «свободу рук», как в политике, так и в экономике.

При этом надо учесть, что объективно расширение доверия зависит от готовности брать на себя средне- и долгосрочные обязательства пред партнерами. Существенным образом осложняют развитие доверия между участниками ЕАЭС и в целом в Новой Евразии отдельные попытки частичной «легализации» радикалов (национал-патриотического толка) для использования в пропагандистском давлении на партнеров.

Вызов единого информационного пространства. Принципиально важным является сохранение Новой Евразии как территории не только с едиными форматами массовых коммуникаций, но и с относительно единой структурой контента, а главное, - со схожими принципами его общественного оборота. Втягивание отдельных стран или даже отдельных регионов некоторых стран в «информационные поля» соседних регионов (что мы уже наблюдаем в некоторых регионах Центральной Азии) нанесет существенный удар процессу институционализации ЕАЭС и расширению его влияния. Ибо в современном мире надо быть не только операционной, но и информационной сущностью и источником глобально значимого контента.  В этом смысле,

задача развития собственного информационного и информационно-научного потенциала ЕАЭС из периферийной должна стать приоритетной.

Вызов логистической связности. Объективно постсоветское пространство находится в сфере приоритетных логистических интересов сопредельных экономических систем. Они были бы заинтересованы в его переконфигурировании на своих условиях и в соответствии со своими операционными и юридическими стандартами. Если это произойдет, то о внутренней связности пространства можно будет говорить только крайне условно, особенно, если внешним силам удастся хотя бы частично навязать стратегию развития транспортно-логистической инфраструктуры на базе собственных стандартов и целей. Важно, однако, понимать, что

в сфере логистики ЕАЭС имеет возможность устойчиво развиваться только как логистически интегрированное пространство, действующее в рамках единых стандартов.

Вызов бюрократизации. Несмотря на неизбежность институционализации, ЕАЭС должен избежать превращения в бюрократическую структуру, обеспечивающую некие «макропроцессы», которая в обществе будет восприниматься как ненужное бремя. Печальный опыт евробюрократии должен быть правильно оценен на постсоветском пространстве. Конечно, институционализации без бюрократизации не бывает, однако – особенно это актуально сейчас, в период глобального экономического кризиса –

структуры ЕАЭС должны сохранять высокую степень операционной гибкости и способности реагировать на вновь возникающие проблемы. И единственный рецепт для этого, - вовлечение в процессы институционализации гражданского общества и экспертных кругов соответствующих стран.

И пока такой ресурс институционализации без излишней бюрократизации, как гражданское общество, в ЕАЭС явно недооценивается.

Проблема современного этапа в развитии ЕАЭС и пространства Новой Евразии в целом заключается еще и в том, что в условиях политической неопределенности и несформированности экономической базы евразийской интеграции практически любое, даже тактическое, малозначимое в стратегической перспективе, действие может иметь долгосрочный дестабилизирующий эффект. Мы, к сожалению, не всегда способны оценить долгосрочные последствия мелких политических «обид» и тактических событий. В этом смысле на обозримую перспективу главная задача должна, вероятно, состоять в том, чтобы минимизировать количество тактических просчетов, которые могут стать долгосрочными раздражителями.

Тогда условия для развития потенциала ЕАЭС будут существенно более благоприятны.

Дмитрий Евстафьев, к.полит.н., профессор НИУ «Высшая школа экономики»

70 лет назад Черчилль выступил с Фултонской речью, положившей, как многие считают, начало холодной войне между СССР и Западом. Пройдена ли сегодня точка невозврата на пути к новому витку конфронтации?

Ситуация сложная. Между Западом и Россией нет доверия. Нет движения к серьезным военным действиям, но нет и решения ситуации. Запад хочет строить Европу на двух китах: НАТО и Евросоюз, а Россия это отвергает, потому что в этих организациях не участвует.

Единственный выход – идти в сторону общего пространства от Лиссабона до Владивостока. Но политики не знают, как это сделать. Это предлагала России, со стороны ЕС тоже были намеки на возможность такого движения. Но нет представления о первых шагах, нет воли отдельных западных стран идти по этому пути. Есть сегодня скептицизм и со стороны России. Но это единственный выход, чтобы предотвратить конфронтацию в Европе.

На наших глазах происходит новая волна региональной интеграции. Какой вы видите конфигурацию мировых альянсов через 20-30 лет?

Сейчас в мире создаются региональные объединения, которые будут определять силу и бессилие нового мультиполярного порядка. Трансатлантический блок сегодня хотят сформировать элиты в Европе и Америке через Трансатлантическое торговое партнерство (TTIP) и НАТО. Есть стремление держав Евразии – России, Китая, Индии, Ирана –  создать свое объединение.

И есть опасность, что в арабском мире возникнет обширная дуга напряженности из новых экстремистских исламских государств. Нельзя преуменьшать эту опасность. Будущая архитектура Азии будет зависеть от того, какое положение будет занимать Китай. Пока трудно сказать в каком направлении будет дрейфовать Латинская Америка. У нее будет определенная самостоятельность в международных делах, но будет ли Бразилия лидером в этом регионе – пока не ясно.

Почему Россию вы видите в Евразийском альянсе, а не Евроатлантическом?

Полагаю, что в ближайшие 2-3 десятилетия элиты в России и даже скорее на Западе и в США будут стремиться разбежаться по своим домам. Не могу себе сегодня представить Европу от Лиссабона до Владивостока. Элиты работают на разделение, на построение двух блоков – Евроатлантического и «сцепки» ЕАЭС-ШОС-ОДКБ.

Как Россию выталкивают из Европы сторонники TTIP, так и Китай выталкивают из азиатских дел путем создания Транстихоокеанского партнерства (TPP) между США и некоторыми странами в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Китай и Россия вынуждены будут искать новые формы сотрудничества.

Однако пройдут десятилетия и, мне кажется, наступит ренессанс Европы. Сейчас Европа в состоянии постмодерна ищет свой путь в объединении с Америкой на почве универсальных либеральных ценностей. Возможно, через два поколения Европа будет больше ориентирована на себя. Тогда идея «Владивосток-Лиссабон» вновь станет актуальной, но не при нынешней элите.

Как не допустить конфликта между формирующимися глобальными полюсами?

Была надежда, что мир будет единым, будет единая мировая экономика на принципах ВТО. Не получается.

Невозможно выстроить унитарный мир с одними правилами, которые на самом деле пишутся в Америке.

Сейчас образуется мультиполярный мир. Как он будет выглядеть сейчас очень трудно предсказать.

Мир стоит перед вызовами – миграция, перенаселение, нехватка пресной воды и энергоресурсов. Средний класс встает на ноги в развивающихся странах и не будет терпеть этих лишений. Поэтому, будут и революции, и развал государств, но мир вовсе не обязательно скатится в хаос.

Региональные объединения в многополярном мире могут генерировать  стабильность. Территории, где возникнут проблемы с интеграцией, будут нестабильными.

Этот период надо будет пройти, затем мы войдем в новый этап более упорядоченного мира.

Сегодня многие на Западе видят в Евразийском экономическом союзе «СССР-2.0». Это обыкновенные страхи или попытка послать сигнал, что Запад не потерпит интеграции постсоветского пространства?

Проблемы нынешнего времени в том, что Запад до сих пор смотрит на Россию как на слабую державу, с которой можно не считаться. Запад помнит, как СССР разваливался. С другой стороны, есть боязнь восстановления России, которому нужно помешать. Поэтому некоторые силы на Западе стремятся поддерживать Украину как гаранта, что «Российской империи» не будет.

Евросоюз активизировал диалог с Беларусью. Это попытка Брюсселя исправить ошибки в восточной политике или надавить на Россию?

Это попытка спасти программу ЕС «Восточное партнерство». Пока результаты программы очень противоречивы. ЕС хочет сохранить свой престиж и не проиграть на этом поле.

Если программа «Восточное партнерство» окончится неудачей, то ЕС фактически отдаст России авторитет на евразийском пространстве.

Киев подписал соглашение об ассоциации с ЕС, но реализуется оно такими шагами, что длиться это будет очень долго. Непонятно, когда страна вновь встанет на рельсы развития. Трудно прогнозировать, куда качнется ситуация, в украинском обществе глубокий раскол. Беларусь, сумевшая сохранить внутреннюю стабильность, вдруг стала важным фактором в этой игре. Почему Брюсселю не попытаться вновь предложить Минску диалог? Однако важно вести этот диалог вместе с Россией, чтобы не допустить повторения аналогий с украинским кризисом.

Последний визит главы МИД ФРГ Ф.-В.Штайнмайера в Москву и последовавшие заявления – это попытки не допустить эскалации кризиса? Или это стремление сформировать позитивную повестку в отношениях между Западом и Востоком, учитывая председательство Германии в ОБСЕ?

Пока Штайнмайер просто пытается вернуться к нормализации, наладить каналы коммуникации.

Идей как жить дальше пока нет. ОБСЕ не может стать площадкой, где родятся новые подходы и соглашения. Американцы не хотят усиления ОБСЕ, так как боятся потерять влияние в НАТО.

Потребовался Кубинский кризис, чтобы подготовить почву для разрядки в холодной войне. Что может подтолкнуть стороны к нормализации отношений сегодня?

Кубинский кризис оказался очень важным событием. Он сформировал уважение между СССР и США. Стороны поняли, что с атомным оружием играть нельзя. Решили создать линию «красного» телефона для взаимных предупреждений, меры по укреплению доверия. Тогда это было выстроено, а сейчас здесь делается недостаточно.

Причина, опять же, в том, что, в понимании Запада, Россия проиграла холодную войну, а Запад ее выиграл. Следовательно, победу одержали западная идеология, политическая и экономическая системы, которые заслужили право быть универсальным образцом для подражания.

Владимир Путин сегодня доказывает, что Россия готова играть ведущую международную роль, но так просто ей эту «привилегию» не дадут. Трудно представить, что у текущего кризиса есть военный путь решения – это практически исключено. Но плана выхода из кризиса сейчас нет.

Запад считает себя победителем и хочет расширять НАТО и ЕС. Россия хочет утвердить свое место в Европе, представляя ее архитектуру по  образцу Венского конгресса, когда ведущие державы садятся за стол переговоров и договариваются о нормах взаимодействия. Запад пока против.

Ситуация сегодня находится в решающей фазе. Большую роль играет психология. На Западе многие верят, что РФ должна извиниться за Украину, и тогда появится шанс на нормализацию. Я в это не верю, нужно новое начало, переосмысление всего комплекса отношений.

Когда Запад переступит свой барьер и поймет, что Россия не такая слабая и не разваливается, что ее нельзя покорить санкциями, и что она играет большую роль в Сирии, в других регионах, тогда можно будет перевернуть страницу и начать выстраивать новые отношения.  Они не будут добрыми, конфронтация еще долго будет сохраняться, но все равно придется идти в направлении укрепления доверия.

Вполне возможно, что выход на новые рубежи переосмысления ситуации  должен произойти через «шоковое» происшествие, подобное Кубинскому кризису, который охладил горячие головы с обеих сторон. Украинский кризис пока не достиг уровня напряжения, когда все стороны схватились бы за голову и поняли, что необходимо более доверительное взаимодействие и понимании своей ответственности перед миром.

Беседовал Вячеслав Сутырин

На старте в проекте участвуют исследователи из ведущих научно-образовательных центров Беларуси и России. Мы исходим из того, что Союзное государство России и Беларуси – пусть не универсальная, но наиболее продвинутая форма интеграции на постсоветском пространстве. Поэтому, совершенно закономерно, что мы начинаем эту работу вместе. По мере развития проекта все большее внимание будем уделять сотрудничеству с экспертами из других стран ЕАЭС.

Евразийская мозаика

Постсоветское пространство, на котором развертывается евразийская интеграция – относительно «молодой» политический регион. Здесь протекает параллельно целый ряд бурных процессов. Продолжается формирование национальной идентичности, государственное строительство, интеграция в глобальную экономику. Не следует забывать и о наследии СССР, прежде всего, кооперативных цепочках, общей инфраструктуре (энергетика, транспорт и т.д.), промышленных предприятиях. Не менее важна и коллективная память об общих трагедиях и достижениях наших обществ в ХХ в.

Эти факторы создают пеструю картину, в которой часто непросто разобраться. С одной стороны, у нас сооружаются атомные электростанции, создаются орбитальные группировки спутников, выстраиваются новые союзы. Но периодически случаются «торговые войны» или «войны идентичностей», целый ряд «замороженных конфликтов».

Отмеченные проблемы мы считаем не абсолютными, а переходными, во многом – проблемами роста и поиска новой парадигмы политического, экономического, социального развития постсоветского пространства.

Наша сверхзадача сегодня – сложить разрозненные, подчас разнонаправленные тенденции регионального развития в общую мозаику. Но этой основе можно выработать «дорожную карту» евразийского строительства.

Пространство общей ответственности

Нас в меньшей степени интересует описательный и в большей степени концептуальный и прикладной подход к осмыслению Евразии. Какие новые формы интеграционных отношений могут возникнуть на постсоветском пространстве? Как ЕЭАС будет выстраивать взаимосвязи с другими региональными центрами? Наконец, какие идеи будут владеть умами людей в нашей части мира?

Кто-то может возразить, что речь идет о маскировке «имперского синдрома» в регионе, «привилегированнах интересов» России на постсоветском пространстве. По большому счету, это попытка подменить понятия – «заретушировать» равноправную интеграцию в ЕАЭС (решения принимаются консенсусом, а поэтому евразийская интеграция сегодня скорее препятствует, чем способствует односторонним подходам) штампами о реставрации СССР или восстановлении Российской империи. Сегодня ясно, что последнее невозможно. И дело не только в изменившейся экономической и социальной эпохе.

Дело и в том, что сегодняшние государства-участники евразийской интеграции прошли большой путь становления национального самосознания, корни которого во многих случаях восходят в глубокую древность. Нельзя отрицать, что процесс этот значительно ускорился вследствие национальной политики в СССР. Мы полагаем, что процессы национального развития являются естественными и глупо пытаться обратить их вспять. Надо учиться их «настраивать», чтобы они помогали общему делу, а не мешали.

Поэтому, сегодня речь стоит вести о пространстве общей ответственности стран-участниц евразийской интеграции.

Понятно, что мировая ситуация требует совершенно новых форм интеграции – «союзных», а не «имперских», с упором на экономику и общие технические стандарты. Эти формы во многом еще только предстоит изобрести, апробировать, отрегулировать.

Сейчас мы видим, как на постсоветском пространстве выделилось «интеграционное ядро». Сначала «тройка» – Россия, Беларусь, Казахстан, которая с присоединением Армении и Кыргызстана превратилась в «пятерку». Были запущены процессы перехода от зоны свободной торговли в рамках СНГ – к таможенному союзу, общему экономическому пространству и теперь – в направлении развития полноценного экономического союза.

«Домашняя работа» ЕАЭС

Выбранная в рамках ЕАЭС интеграционная программа – «медленная». Периодически у некоторых экспертов срабатывает «рефлекс» - требуют «больших скачков» за год существования ЕАЭС. Но наши страны решили поставить на первое место экономическую интеграцию, а решения в ЕАЭС условились принимать консенсусом. Сейчас в евразийской интеграции де-факто отсутствует политическое или социальное измерение. Понятно, что политические вопросы и проблемы безопасности – всегда будут на повестке. Однако в ЕАЭС ставка сделана на «голую» прагматику – создание общего рынка, ликвидацию таможенных барьеров, унификацию техстандартов – выработку общего «кода» экономического развития. Это требует времени.

Например, при создании таможенного союза МЕРКОСУР (Аргентина, Бразилия, Парагвай и Уругвай) 15 лет шли переговоры о создании единого таможенного тарифа для торговли с третьими странами. Но изъятия остались, а Чили и Боливия смогли пойти лишь на ассоциированное членство. Остаются изъятия и в Евросоюзе, «возраст» которого давно перевалил за полвека. Естественно, аналогичные проблемы, существующие в ЕАЭС, за одну ночь не решаются. Тем не менее, скорость образования ЕАЭС удивила многих западных наблюдателей, о чем они признаются в кулуарах экспертных конференций.

Создание отлаженного механизма единого рынка ЕАЭС требует большой «домашней работы». Важно учитывать структуру экономики и «чувствительные» вопросы в сфере импорта и экспорта каждой из стран-участниц, соблюдать баланс интересов, проявляя волю к интеграции. Тогда и соседи «по континенту» с Запада и Востока будут относиться к ЕАЭС как к равноправному партнеру.

В рамках ЕАЭС надо осваивать технологии эффективного принятия решений консенсусом с целью максимально эффективного использования сильных сторон экономики каждой из стран-участниц.

Это не исключает «больших проектов», но предполагает отказ от жестких и бескомпромиссных способов достижения целей. Значит, необходимо глубокое понимание особенностей и мотиваций каждой из стран евразийской интеграции.

Наш проект мы рассматриваем не только как экспертную, но и экспериментальную площадку. Основная задача – анализ тенденций евразийской интеграции, диагностирование проблем, «инвентаризация» результатов и выработка конкретных предложений, «рецептов» по решению проблем. Исходим из того, что нам нужна площадка не для взаимного шантажа или нажима, а для обмена мнениями, убеждения, формирования более глубокого взаимопонимания между экспертными сообществами стран ЕАЭС. Достижение этих целей – всегда общее дело.

Сопредседатели редакционного совета «Евразия. Эксперт» от Беларуси и России
Петр Петровский и Вячеслав Сутырин

В докладе рассматриваются характерные черты белорусской государственности и идентичности, анализируются особенности сложившейся в стране социально-политической модели, выстраиваются сценарии дальнейшего развития Республики Беларусь. Отдельное внимание уделяется анализу ресурсов регионального лидерства Белоруссии в Восточной Европе. Работа адресована политическим аналитикам, научным сотрудникам и преподава- телям гуманитарных дисциплин, а также широкому кругу читателей, интересующихся российско-белорусскими отношениями.

Скачать доклад "Белорусский мир: модель развития для Восточной Европы"

Основные выводы доклада:

1. Образ белорусского руководства на Западе меняется — вместе с отменой большинства западных санкций в отношении Минска запущен и механизм разрыва шаблона: прежний ярлык «последний диктатор Европы» больше не используется. Это позволит сломать другой шаблон — о том, что Республика Беларусь является отсталой страной, «советским сборочным цехом», не имеющим заметных хозяйственных и культурных достижений.

2. Стратегическим преимуществом Республики Беларусь в Восточной Европе является участие в более гибких интеграционных объединениях по сравнению с ЕС / НАТО. Это позволило Минску принять участие в урегулировании украинского кризиса, увеличив свой международный авторитет. В перспективе данный ресурс неиз- бежно будет истощен, но сегодня может быть конвертирован в активную работу Белоруссии в восточно-европейском регионе.

3. Борьба за образ будущего Восточной Европы становится определяющей не только в региональной конкуренции, но в значительной степени в развитии Евразии в целом. Кризис идей развития региона дает сегодня шанс альтернативным подходам. У Белоруссии есть «окно возможностей» для формирования притягательного обра- за для Восточной Европы.

4. Приоритетным направлением в этой деятельности может стать продвижение нового образа посткризисного устройства Восточной Европы с опорой на белорусскую социально-политическую модель и экономическую базу ЕАЭС. Работа в этом направлении позволит Минску претендовать на роль одного из региональных лидеров в Восточной Европе.

5. Региональное лидерство Минска не отвечает интересам Брюсселя и Вашингтона, нацеленным на «демократизацию» Белоруссии по хорошо известным сценариям. ЕС и НАТО заинтересованы в по- вышении сговорчивости белорусской власти, в том числе в свете пе- реговоров по условиям кредита МВФ. Одна из целей — установление контроля над транспортными коридорами по территории Белоруссии, доставляющими энергоносители из России в ЕС.

6. «Оттепель» между Брюсселем и Минском приведет к усилению давления на Республику Беларусь через развитие разветвленной сети прозападных некоммерческих организаций. Возрастет угроза постепенного размывания в Белоруссии социально-консервативного консенсуса, позволяющего А. Г. Лукашенко заручиться поддержкой значительной части избирателей и политического класса страны.

7. Внутриполитическая стабильность и повышение международной роли Белоруссии во многом будут зависеть от проведения выверенной и скоординированной политики в регионе, а не реактивной подстройки под линию ЕС и США в духе «многовекторного подхода». Реализация отмеченных выше приоритетов станет весомым вкладом Минска в приближение перспектив «интеграции инте- граций» между Западом и Востоком — цели, недостижимой в нынешних условиях, но остающейся стратегическим приоритетом, как для Белоруссии, так и для России.