Сергей Кондратьев

11 ноября президент Беларуси Александр Лукашенко заявил, что в случае расширения санкций Евросоюза Минск может перекрыть транзитные потоки через белорусскую территорию, в том числе транзит газа по трубопроводу «Ямал-Европа». Президент России Владимир Путин отметил, что такие действия нанесли бы большой урон не только европейской энергетике, но и развитию российско-белорусских отношений. Тем не менее, белорусский лидер подчеркнул, что озвученные им в ответ на санкции угрозы не являются шуткой, поскольку «дальше отступать некуда». К чему приведет такая позиция Минска, и какие потери могут понести вовлеченные стороны, в интервью «Евразия.Эксперт» оценил заместитель руководителя экономического департамента Фонда «Институт энергетики и финансов» Сергей Кондратьев.

– Сергей Вадимович, насколько реалистичен сценарий приостановки транзита газа?

– Такой сценарий малореалистичен по нескольким причинам. Во-первых, потому что белорусский участок газопровода «Ямал-Европа» принадлежит ПАО «Газпром» и не имеет никакого отношения к белорусскому государству. Остановка транзита, наверное, возможна с применением силовых органов Беларуси, но фактически это будет означать захват собственности российской компании, и это будет уже серьезный вызов не только европейским странам, но и России. Если гипотетически представить такой вариант, то от этого могут пострадать в основном польские потребители, потому что они сейчас в большей степени зависят от поставок газа по этому газопроводу, но это не будет какой-то критической ситуацией.

Безусловно, от этого пострадает репутация Беларуси как надежной страны-транзитёра. Уже сами заявления такого рода, на мой взгляд, наносят достаточно тяжелый удар по белорусской репутации.

Для Беларуси это многомиллиардный бизнес, потому что речь идет не только о транзите газа, но и о транзите нефти, об огромном потоке транзитных автоперевозок, которые тоже сейчас находятся под давлением в связи с миграционным кризисом. В этом плане мне кажется, что это заявление сделано больше на эмоциях, без анализа негативных последствий, которые оно может повлечь.

– Какие потери в денежном эквиваленте могут понести стороны?

– Если говорить про польскую сторону, то ее потери будут связаны с тем, что ей придется использовать газ из других источников, и это может привести к краткосрочному скачку цен. Я не думаю, что речь будет идти о достаточно больших суммах. Кроме того, может возникнуть казус, заключающийся в том, что это форс-мажор, и непонятно, кто в нем виноват. Здесь все равно могут быть какие-то последствия.

Пострадать от этого может «Газпром», потому что будет недопоставка газа на европейский рынок. Здесь, учитывая то, сколько сейчас стоит газ, и то, что объем суточной прокачки колеблется в диапазоне 30–40 млн куб. м, потери в день могут составлять несколько миллионов долларов.

– Какое значение для Беларуси имеет транзит российского газа, какие финансовые выгоды от него она получает?

– Так как сейчас система «Белтрансгаза» принадлежит «Газпрому», а белорусский участок газопровода «Ямал-Европа» изначально ему принадлежал, фактические выгоды Беларуси связаны с двумя вещами. Первое – поступление налогов от работы компании «Газпром трансгаз Беларусь», причем, налогов достаточно существенных. «Газпром трансгаз Беларусь» в последние несколько лет является одним из крупнейших налогоплательщиков в республике.

В 2020 г. «Газпром» заплатил в белорусский бюджет $115 млн. Понятно, что налоги эти образуются не только за счет транзита, но и за счет поставки белорусским потребителям, но это достаточно серьезные финансовые потоки. При остановке транзита Беларусь может терять до $4-5 млн налогов в месяц. 

Второй достаточно важный источник поддержки для белорусской экономики – это создание рабочих мест, как непосредственно для людей, занятых в системе обслуживания магистральных газопроводов, так и в смежных отраслях, потому что «Газпром трансгаз Беларусь» достаточно много покупает и товаров, и услуг белорусского производства.

Поэтому здесь речь идет о нескольких процентах ВВП страны, которые так или иначе завязаны на транзит российского газа. То есть, для Беларуси это важный сектор экономики.

Если сравнивать, например, Украину и Беларусь, то сейчас для Беларуси транзит российского газа имеет не меньшее значение, чем для Украины, а возможно, даже, и большее, потому что через белорусскую систему в год транспортируется чуть меньше, чем через украинскую. Так получилось просто из-за того, что транзит по украинской системе очень сильно упал.

– Поставки электроэнергии из Беларуси на Украину на основании ранее заключенных рамочных контрактов прекращены. С чем это может быть связано?

– Изначально контракт был подписан на выгодных для белорусской стороны условиях. Беларусь поставляет электроэнергию в Украину по рыночным ценам, в этом плане нет абсолютно никакой благотворительности, взаимовыручки или поддержки. Значительная часть этих поставок обеспечивается за счет выработки на атомной электростанции, что стабилизирует ее загрузку. Отказ от поставок в какой-то степени может быть связан с позицией украинской стороны по белорусскому вопросу, в том числе по миграционному кризису, который возник на польской границе, потому что Украина недавно заявила о поддержке Польши и, соответственно, о том, что начинает более тщательно охранять свою границу с Беларусью. Но я не думаю, что Александр Лукашенко будет готов предпринять эти шаги, то есть, реально пойти на прекращение поставок электроэнергии именно из-за этого.

Среди возможных причин приостановки поставок могут быть, например, более выгодные условия поставок электроэнергии в те же страны Евросоюза, потому что мы видим большой спрос на белорусскую электроэнергию в Прибалтике, а также необходимость остановки каких-то электростанций внутри Беларуси на ремонт. Чтобы Беларусь действительно пошла на какие-то действия по фактическому разрыву отношений в энергетической сфере, и Украина, и страны ЕС должны предпринять какие-то экстраординарные шаги, что-то сверх-недружественное по отношению к Лукашенко.

– 11 ноября президент Александр Лукашенко пригрозил приостановить и транзит грузов через территорию Беларуси. Какую роль он играет для республики?

– Это наиболее сложный момент во взаимоотношениях Беларуси и Польши (а отчасти, думаю, и России в будущем), потому что по-прежнему значительная часть потребительских товаров из Европы в Россию поставляется автотранспортом по белорусскому направлению. После 2014 г., когда отношения с Украиной резко ухудшились, белорусский маршрут фактически стал основным для транспортировки. Есть, конечно, возможности для обхода, связанные с транспортировкой из Польши через страны Балтии, либо с перевалкой грузов в портах Ленобласти или в портах Балтии, но все-таки, белорусский транзит является ключевым.

Сейчас как раз очень напряженное время для таких перевозок: в преддверии нового года заказы сильно возрастают, и затруднения могут возникнуть и по объективным причинам. Например, из-за миграционного кризиса польская или белорусская сторона могут усилить проверку проходящих через их территорию грузовиков, из-за чего транзит будет занимать больше времени.

Это может привести к достаточно серьезным потерям. Речь может идти как минимум о десятках миллионов долларов упущенной выгоды и для отправителей, и для транспортных компаний.

Если предположить, что скорость транзита по белорусской территории либо серьезно снизится, либо он в какой-то момент будет приостановлен, хотя последнее мне кажется крайне маловероятным, это будет означать, что могут возникнуть перебои с отдельными видами потребительских товаров. В большей степени это относится к непродовольственным товарам: нельзя сказать, что это будет каким-то очень неприятным событием для российских ритейлеров, но это может быть очень серьезным фактором, который повлияет на отношение российской стороны к поведению белорусских властей.

– Наиболее чувствителен сейчас именно сектор транспортировки грузов?

– Сейчас – да. Например, по газу у нас есть обходные возможности: поставки по «Северному потоку», возможность поставки через украинскую газотранспортную сеть. Это в случае, если что-то такое действительно произойдет. Я считаю, что этот вариант менее вероятен, чем, например, искусственное замедление автомобильного транзита.

Есть, конечно, проблемные вопросы, связанные с транспортировкой нефти. Здесь можно предполагать, что белорусская сторона со временем тоже будет предлагать какие-то варианты ухудшения транзита или его полного прекращения, или, по крайней мере, угрожать этим. На мой взгляд, автомобильный транзит сейчас – наиболее тревожное направление в нашем общем взаимодействии между Россией, Беларусью и Европой.

Беседовала Мария Мамзелькина

В то время как цены на газ в Европе подскочили до $800 и более за тысячу куб. м, Беларусь и Россия согласовали на 2022 г. прежний тариф в $128,5. Согласно одобренным 9 сентября союзным программам интеграции, к концу 2023 г. Минском и Москвой будет подписан документ об общих рынках газа и электроэнергии, что должно обеспечить равные условия экономическим субъектам двух стран. Планируется развивать сотрудничество и в атомной энергетике. О возможностях, преимуществах и рисках, которые сулит Беларуси энергетическая интеграция с Россией, «Евразия.Эксперт» поговорил с заместителем руководителя экономического департамента Фонда «Институт энергетики и финансов» Сергеем Кондратьевым.

– Сергей Вадимович, 9 сентября президенты России и Беларуси договорились, что для республики цена на российский природный газ на 2022 г. сохранится на уровне текущего года – $128,5 за 1 тыс. куб. м. При этом на мировых рынках цены на газ бьют все рекорды. О каком уровне экономии Беларуси на газе можно говорить в этой связи?

– Для Беларуси это будет означать, конечно, очень серьезную поддержку экономики, потому что цены на газ были достаточно низкими даже в ценовых условиях прошлого года. Это позволяет сохранить достаточно низкие цены на электроэнергию, или, по крайней мере, не пересматривать серьезно тариф, потому что белорусская тепловая генерация практически полностью использует газ в качестве топлива (то же самое касается и производства тепла). И это будет, конечно же, иметь эффект для некоторых крупных энергоемких экспортных производств, в первую очередь «Гродно Азота». Таким образом, низкие цены позволят косвенно поддержать предприятия, которые оказались под западными санкциями. Например, в соседней Литве агрохимические производства будут покупать газ по цене в 5-6 раз выше, и это очень серьезное конкурентное преимущество.

С другой стороны, мы видели в предыдущие годы, что есть риск консервации неэффективности, потому что белорусская экономика и белорусская экономическая модель в последние годы сфокусировались на получении максимально возможного объема субсидий, преференций со стороны России.

Предприятия пытаются получить какие-то дополнительные субсидии и преференциальные условия, но не очень много уделяют внимания повышению операционной эффективности, каким-то маркетинговым действиям, и тем самым проигрывают конкурентную борьбу на других рынках вне России. Они также постепенно проигрывают борьбу и за российский, и за белорусский рынок, потому что это не рыночный инструмент.

Кроме того, это сокращает горизонт планирования, потому что договоренности достигнуты, фактически, только на следующий год, и мне кажется, что у сторон есть понимание того, что эти цены носят нерыночный характер, если сравнивать с теми ценами, которые платят сейчас за газ соседи Беларуси и даже другие страны ЕАЭС. Это приводит к тому, что планирование от 3-5 летного уровня переходит к однолетнему уровню, что затрудняет внедрение каких-то инновационных решений, запуск новых производств и прочее.

Поэтому, решение неоднозначное. Оно, безусловно, поддерживает белорусскую экономику в моменте, позволяет улучшить показатели платежного баланса и снизать нагрузку на бюджет, но в долгосрочной перспективе очень важно, чтобы белорусские власти попробовали все-таки перейти к политике структурных реформ и заняться повышением эффективности экономики именно за счет запуска новых производств и реформ в тех секторах, где мы сейчас видим серьезные проблемы.

– По словам президента России Владимира Путина, «до 1 декабря 2023 г. будет подписан документ по созданию объединенного рынка газа в рамках Союзного государства». Что это может изменить во взаимоотношениях России и Беларуси?

– Здесь еще очень много сложностей и подводных камней, которые нас ожидают. Создание единого рынка газа подразумевает очень серьезные изменения и для белорусского рынка. Если основываться на комментариях официальных лиц, белорусская сторона сейчас рассматривает создание единого рынка как возможность покупать российский газ по ценам, условно, Смоленской или Псковской областей и все.

Однако на самом деле единый рынок газа означает доступ поставщиков непосредственно к потребителю так, как это происходит сейчас в России, где не только «Газпром» может продавать газ конечным потребителям, но и другие газовые компании и даже трейдерские структуры. В случае с Беларусью это будет означать, что будет необходимо предоставить полноценный доступ к конечному потребителю для российских компаний. Сейчас «Белтопгаз» выступает фактическим монополистом на этом рынке.

Необходимо будет, соответственно, изменить структуру ценообразования, потому что сейчас цена дифференцируется в зависимости, например, от вида деятельности. Так, производители минеральных удобрений или стройматериалов могут покупать газ по меньшим ценам, чем прочие промышленные потребители, чем металлурги или химики. Все эти моменты потребуется исправить просто для того, чтобы у нас был единый рынок. Или Россия должна будет пойти по белорусскому пути и внедрить такую модель, которая есть сейчас в Беларуси.

2023 г. уже очень близко, и даже при полном понимании общей цели, к которой мы идем, простое изменение действующих нормативно-правовых актов и разработка имеющейся нормативной базы может занять больше времени даже у белорусской стороны. Поэтому мне кажется, что перейти к созданию единого рынка нам будет достаточно затруднительно.

Второй момент в том, что у нас есть межгосударственное соглашение в рамках ЕАЭС, которое подразумевает к 2025 г. создание общих рынков энергоресурсов, и здесь тоже необходима будет синхронизация политики с другими странами ЕАЭС – с тем же Казахстаном, Арменией, Киргизией. В этом плане достичь какого-то консенсуса будет довольно сложно, потому что стороны по-разному понимают цели и итоговые результаты того, что должен из себя представлять общий рынок природного газа.

– Каковы выгоды от такого общего рынка?

– Если мы говорим о Беларуси, то, наверное, нам надо говорить о разных участниках рынка. У белорусских компаний может появиться возможность достаточно серьезно снизить платежи за газ, потому что они получат доступ на конкурентный рынок и возможность покупать газ у того же «Новатэка» или «Роснефти» напрямую и получать какие-то дополнительные преференции, которые сейчас в рамках системы «Белтопгаза» недоступны. Это связано, например, с возможностью предоставления скидок или внелимитных объемов газа на поставку. В этом плане крупные белорусские предприятия, особенно экспортоориентированные, могут выиграть.

Если мы говорим про государственные предприятия, которые ориентированы в основном на внутренний рынок (в первую очередь, это электростанции «Белэнерго»), то здесь очень многое будет зависеть от того, как работа по запуску единого рынка газа будет синхронизирована с работой по созданию единого рынка электроэнергии в рамках Союзного государства и ЕАЭС. Понятно, что «Белэнерго» может оказаться в очень тяжелой ситуации, если произойдет какая-то либерализация внутреннего рынка газа, а рынок электроэнергии по-прежнему будет жестко регулируемым.

То же касается рядовых граждан Беларуси, которые сейчас платят достаточно много за природный газ. Они могут получить лучшие условия в первую очередь потому, что российские компании могут быть заинтересованы в поставках на белорусский рынок, так как цены на нем могут быть несколько выше, и маржа, соответственно, несколько больше, чем в западных российских регионах. Но это все равно будут не те уровни, которые есть сейчас.

Кто может потерять в данном случае? Потерять могут государственные монополисты, в первую очередь, тот же «Белтопгаз», и в намного меньшей степени – другие субъекты естественных монополий (условно, газораспределительные организации Минска и областей). В некоторых случаях они могут даже выиграть, если мы увидим увеличение спроса на газ или возможность для подключения новых потребителей.

Если смотреть на это в целом, то мне кажется, что белорусская экономика от создания такого конкурентного и действительно единого рынка газа может выиграть. Если «Белтопгаз» не сможет адаптироваться к новым условиям, тогда здесь будут потери, потому что организации надо будет либо просто уйти с рынка, либо в белорусской традиции обратиться за государственной поддержкой и получать целевые средства для того, чтобы продолжать работу на рынке.

– 9 сентября глава «Росатома» Алексей Лихачев на встрече с премьер-министром Беларуси Романом Головченко заявил о готовности активно заниматься проектами, связанными с «умной» энергетикой, с цифровыми решениями и научными исследованиями по линии академий наук, вплоть до создания исследовательского реактора на территории Беларуси. О каких конкретно проектах может идти речь?

– Речь может идти о разных проектах. В первую очередь, о том, что у Беларуси есть определенный потенциал по подготовке необходимых кадров. Здесь говорим сначала не о подготовке кадров атомного энергопромышленного комплекса (пока это будет ограничено подготовкой персонала для Белорусской АЭС), а о подготовке кадров для общестроительных специальностей. У «Росатома» есть достаточно амбициозная программа по строительству новых энергоблоков за рубежом, и есть, соответственно, запрос на подготовку квалифицированных кадров, которые будут принимать в этом участие.

Второй момент – возможность создания производств, которые могли бы выпускать оборудование общего профиля – ту же строительную арматуру, трубопроводы, которые используются при строительстве атомной станции, и другие виды оборудования. В этом плане Беларусь уже имеет опыт локализации производства для Белорусской АЭС, и этот опыт может быть интересен.

Есть еще третий момент. В последние месяцы белорусские власти неоднократно заявляли о готовности построить еще одну атомную электростанцию. Но, наверное, все-таки это разговор на длительную перспективу, потому что мы видим, что и первая АЭС пока не заработала в полную мощь. В первую очередь необходимо понять, какие финансовые результаты будут у этого проекта, сможет ли он обслуживать выданные на постройку этой электростанции кредиты, и какая будет ситуация на европейском рынке электроэнергии, потому что она тоже меняется достаточно быстро. Поэтому в среднесрочной перспективе речь идет о каких-то совместных проектах, связанных с подготовкой кадров и возможностью организации производств.

Если говорить не про производственную, а про научную тематику, то здесь может быть востребовано создание научной базы (тем более, у Беларуси есть наработки в этом плане), которая занималась бы развитием технологий, связанных, например, с обеззараживанием сельскохозяйственной продукции или методов неразрушающего контроля в ядерной промышленности, развитием ядерной медицины.

Такие технологии на стыке, которые напрямую не затрагивают ядерный энергопромышленный комплекс, но позволяют и создавать новые высокопроизводительные рабочие места, и получать достаточно высокую прибыль от использования атомных технологий, могут быть тоже востребованы как выстраивание цепочки ядерных технологий.

– Что дает Беларуси развитие атомной энергетики? Насколько это дорогостоящее направление, и каковы могут быть источники финансирования российско-белорусских атомных проектов?

– Это очень хороший вопрос, потому что, все-таки, часто мы действуем в парадигме реализации каких-то больших масштабных проектов без обсуждения их финансовой эффективности. Для Беларуси строительство первой атомной электростанции стало большим проектом. С одной стороны, это позволило достаточно серьезно изменить экономику Гродненского региона, создать уже тысячи рабочих мест в новой области и спрос на персонал, на оборудование, на стройматериалы. В целом, можно сказать, перезапустить экономику. Но все-таки проекты в атомной энергетике капиталоемкие, и здесь очень многое зависит от того, есть ли у нас ресурсы для их реализации и какая у нас стоимость капитала.

В случае Беларуси это означает, что приходится брать достаточно большие кредиты под госгарантии, и это кредит, который может быть достаточно тяжело обслуживать. Поэтому для Беларуси решением, которое позволило бы и как-то сэкономить ресурсы, и получить возможность для встраивания в цепочки глобальных поставок «Росатома», было бы налаживание сотрудничества в плане участия в строительстве отдельных объектов, например, в предоставлении услуг по обучению специализированных работников атомной энергетики и смежных секторов.

Беседовала Мария Мамзелькина

Этап пусконаладки первого энергоблока Островецкой АЭС подходит к завершению. До конца мая Госатомнадзор Беларуси рассмотрит вопрос о выдаче лицензии на его промышленную эксплуатацию. Возведение второго энергоблока также выходит на финишную прямую: 3 мая Росатом сообщил, что реактор готов к загрузке ядерного топлива. Какие выгоды Беларусь и Россия получили от реализации проекта БелАЭС в интервью «Евразия.Эксперт» проанализировал заместитель руководителя экономического департамента Фонда «Институт энергетики и финансов» Сергей Кондратьев.

– Сергей Вадимович, проект по строительству БелАЭС близится к завершению. Выгодным ли он оказался для Беларуси и России?

– Сейчас сложилась неопределенная ситуация относительно экспорта. Вероятно, какие-то поставки через энергосистему БРЭЛЛ идут. Страны Балтии, и, например, Украина говорят о желании отсоединиться от системы ЕЭС/ОЭС и синхронизироваться с европейской системой, и потенциально это тоже может означать угрозу для экспорта электроэнергии из Беларуси в среднесрочной перспективе, потому что страны Балтии планируют выход из единой синхронной зоны ЕЭС/ОЭС к 2025 г., а Украина вообще говорит о 2023 г. Весьма вероятно, что это не очень реальные заявления, а во многом политические, но, тем не менее, это представляет серьезный риск.

Если же мы говорим про выгоды, которые получает Беларусь, то первая связана, наверное, с имиджем. Если мы посмотрим на европейские страны, то за последние 10 лет это, наверное, первый удачный опыт строительства атомной электростанции за пределами России, потому что проекты, которые реализуются во Франции и Финляндии, до сих пор строятся, при том что они начали работы на площадке на 4-5 лет раньше, чем Белорусская АЭС.

Второй плюс в том, что достаточно большой импульс к развитию получила Гродненская область. В целом это полное изменение индустриальной картины и, соответственно, энергетической. Третий момент долгосрочный: с одной стороны, возможность успешной интеграции Белорусской АЭС в систему страны – это достаточно серьезный вызов, а с другой, его успешное решение позволит в значительной степени изменить электроэнергетику Беларуси.

По официальным планам Минэнерго и Белэнерго, это даст очень серьезный импульс к развитию электромобилей, электроотопления и в целом переходу на новый технологический уклад. Возможно, это звучит довольно громко и пафосно, но это касается целых отраслей экономики страны.

Да, здесь есть много подводных камней и неоднозначных ситуаций, когда Беларуси потребуется искать неординарные решения, связанные в первую очередь с тем, что электроэнергия, которая производится на новой атомной электростанции, как, впрочем, и электроэнергия, производимая на любой новой электростанции, не дешевая. Соответственно, это означает необходимость как-то выстраивать баланс между желанием стимулировать рост электропотребления и тем, чтобы это было выгодно и для государственной компании, и в целом для белорусской экономики.

Если говорить про выгоды, которые получила от этого проекта Россия, то в первую очередь они связаны с заказами для российской промышленности (машиностроительных предприятий, проектных организаций) и отчасти российских строителей (хотя значительная часть работ была выполнена местными белорусскими специалистами).

В перспективе это, конечно же, выплата кредита и его обслуживание белорусской стороной. Если не будет каких-то дальнейших изменений условий кредита (увеличения сроков, снижения ставки, списаний), то этот проект в принципе можно будет считать достаточно успешным и для российского бюджета.

– Как курс Литвы на продвижение бойкота БелАЭС в Прибалтике и ЕС может повлиять на развитие атомной энергетики Беларуси?

– Наиболее активную позицию в желании как-то противостоять белорусской АЭС занимает Литва и ее политическая элита, а отношение Латвии и Эстонии к этому проекту намного более спокойное и ровное. Нежелание допускать на рынок энергию не только от Белорусской АЭС (что стало уже идеей фикс для литовской элиты), а из Беларуси вообще приведет к тому, что потребители стран Балтии будут платить в среднем более высокие цены, чем могли бы. Но я не сказал бы, что это создает какую-то серьезную угрозу для развития проекта.

В последние годы и в России, и странах Скандинавии, и даже Центральной Европы мы видели достаточно низкие цены на оптовом рынке по разным причинам: где-то это было связано с избытком мощностей, а в странах Скандинавии, например, – с высокой водностью рек и связанным с этим избытком дешевой энергии, вырабатываемой на гидроэлектростанциях. Поэтому Беларусь может продавать свою электроэнергию в Россию, например, может пытаться экспортировать ее на Украину.

Вполне возможно, что, как и в случае нефтепродуктов, украинский рынок будет достаточно премиальным и в этом плане. Поэтому я не сказал бы, что это наносит какой-то критический урон, хотя, безусловно, Белэнерго было бы заинтересовано в возможности экспорта электроэнергии в страны Балтии.

– Украина также уже не раз заявляла о желании отсоединиться от белорусской и российской энергосистем до конца 2023 г. и присоединиться к странам Прибалтики. Как это может повлиять на Беларусь и Россию?

– Украина синхронизируется со странами Восточной Европы. По крайней мере, украинские профильные ведомства представляют себе, что украинская энергосистема будет синхронизирована с энергосистемами Польши, Венгрии, Словакии и Румынии, то есть, фактически, с большой общей европейской системой UCTE. Но на мой взгляд, это очень амбициозная цель, потому что это означает коренную перестройку украинской энергосистемы.

Основные центры энергопотребления Украины находятся в восточной и центральной части страны, они тесно связаны с производителями энергии и с другими потребляющими центрами в России и Беларуси, и такое отсоединение требует очень серьезной перестройки и системы управления, и всей энергетической инфраструктуры, строительства резервных мощностей и новых электросетевых мощностей.

В этом плане указанные сроки 2023 г. мне кажутся чрезвычайно амбициозными. Я не уверен, что трансформацию такого рода могли бы осуществить даже намного более богатые страны с серьезным опытом реализации крупных индустриальных проектов, как Россия, Германия или Франция.

Это очень серьезная ситуация, и, конечно же, при таком отключении будут создаваться очень серьезные риски для надежного и качественного обеспечения электроэнергией украинских потребителей. Тем не менее, если это произойдет, то будет, конечно, достаточно серьезным риском даже не в связи с Белорусской АЭС, а просто в связи с тем, что сейчас наши энергосистемы (российская, украинская, белорусская и энергосистемы стран Балтии тоже) функционируют как единый производственный комплекс.

Украинская энергосистема огромна, она представляет существенную часть энергосистемы бывшего СССР и, соответственно, вырывание этого куска – серьезный вызов не только для Украины, но и для остальных элементов единой энергосистемы. Но я бы не рассматривал это именно в приложении к Белорусской АЭС: это системная проблема, с которой столкнется и Российская Федерация, и Беларусь, и которая должна решаться, наверное, на другом уровне. Напрямую с АЭС в Островце это никак не связано.

– Председатель президиума НАН Беларуси Владимир Гусаков заявил, что через 3-5 лет мощностей БелАЭС уже будет не хватать, поэтому необходимо прорабатывать вопрос строительства следующей атомной станции. Для чего Беларуси может понадобиться вторая АЭС?

– Здесь я позволил бы себе не согласиться. Конечно, у НАН Беларуси могут быть свои расчеты и доступ к материалам и данным, которого нет у меня, но, на мой взгляд, все последние годы мы видели стагнацию спроса на электроэнергию в Беларуси, и сейчас вряд ли можем ожидать высоких темпов роста спроса на уровне 4-6% в год. Причем, таких темпов роста, которые сохранялись бы на протяжении не 1-2, а хотя бы 8-10 лет.

Соответственно, те мощности, которые сейчас есть в Беларуси, абсолютно достаточны для покрытия этого спроса. Более того запуск двух энергоблоков на АЭС уже создаст определенные сложности для регулирования энергосистемы. Это так называемая «проблема ночного минимума», связанная с тем, что нагрузка на энергоблоки АЭС не может существенно изменяться в течение суток.

Такие эксперименты проводятся, в том числе и в странах Европы, но все-таки базовые системные операторы стараются удерживать эту нагрузку на одном и том же системном уровне, близком к номинальной мощности энергоблока. В случае с Беларусью это фактически означает, что ночью все другие электростанции должны выключаться, просто потому, что потребление сильно падает ночью и, соответственно, электроэнергии в системе становится очень много.

При этом надо также учитывать, что зимой, например, помимо АЭС есть и другие электростанции, которые не могут существенно снижать нагрузку, например, крупные ТЭЦ (в Минске в том числе), которые производят в основном тепло, а электроэнергия – в некотором роде их побочный продукт. Соответственно, при резкой разгрузке ТЭЦ будет нарушен тепловой режим.

В этом плане строительство еще одной двухблочной электростанции приведет к очень серьезному обострению «проблемы ночного минимума», особенно учитывая риски, связанные с возможным выходом из системы стран Балтии и, соответственно, отсоединением от единой энергосистемы Украины.

Мне кажется, что это решение очень поспешное. Эксплуатация АЭС пока находится в опытном режиме, и вести разговоры о строительстве еще двух энергоблоков – сверхоптимистичный взгляд на ситуацию. Подчеркну: на мой взгляд, есть очень серьезные технологические проблемы, поскольку непонятно, что тогда делать с генерацией.

Белэнерго за последние годы вложило несколько сотен миллионов долларов в обновление мощностей в тепловой генерации, в строительство небольших эффективных энергоблоков, и случае строительства еще одной атомной станции все эти мощности будут просто не востребованы на рынке. Или же Беларусь должна будет стать очень крупным экспортером электроэнергии в ту же Россию, например, или страны Европы, но, опять-таки, здесь очень серьезные риски того, что цены на оптовом рынке будут устойчиво низкими для производителей и, соответственно, экономическая эффективность проекта может оказаться под вопросом. Я думаю, что серьезно обсуждать такие решения пока рано.

– На каких условиях России будет выгоден данный проект?

– Мы с вами должны понимать, что кредит выдает Россия, и в этом плане какие-либо скидки как раз России не выгодны. Те кредиты, которые Россия предлагает Беларуси и другим странам, и так уже в принципе являются преференциальными и комплементарными для них, потому что это долгосрочное финансирование на 15-20 лет под очень низкую ставку.

Если бы Беларусь решила финансировать строительство АЭС за счет собственных средств, разместив, например, облигации и заняв деньги на открытом рынке, то, конечно, стоимость обслуживания такого кредита была бы для нее намного выше, не говоря уже о том, что договориться о каких-то новых условиях, связанных с продлением срока кредита или снижением ставки с держателями облигаций было бы крайне затруднительно.

Поэтому для России было бы выгодно, если в сравнении с первой АЭС она бы получила лучшие условия. Например, больше подрядов на строительство. Но это было бы прямым противоречием интересам белорусской стороны, потому что они должны были бы уступить часть заказов России. И второе – если бы кредит был приближен к каким-то рыночным условиям или условиям, по которым Россия кредитует другие страны (Беларусь получила по итогу наиболее привлекательные условия).

Третий момент связан с тем, что в 2017 г. Россия согласилась перевести расчеты, связанные со строительством АЭС, в рубли, и Беларусь как раз очень сильно выиграла от снижения курса российского рубля, потому что оказалось, что относительно небольшой объем использования кредита (в районе $6 – 6,5 млрд из 10) был связан не с каким-то эффективным управлением, а просто с тем, что Беларусь получила возможность покупать оборудование и заказывать работы по внутрироссийским ценам. Конечно, эти цены были существенно ниже экспортных, номинированных в долларах, и в этом плане это тоже были потери для России и выигрыш для Беларуси.

Те условия, которые Беларусь получила при строительстве первой атомной электростанции, были супер-преференциальными, и я не уверен, что они сохранились бы в случае проведения переговоров о строительстве второго объекта.

По крайней мере, по открытым источникам мы не видели, чтобы такие условия предлагали, например, китайские партнеры по проекту в Пакистане, а тем более – европейские атомные концерны. У всех остальных условия более жесткие, более рыночные просто потому, что они не имеют доступа к такому дешевому государственному финансированию, как Росатом. Поэтому мне кажется, что получить какие-то дополнительные преференции от Росатома было бы для Беларуси затруднительно.

Беседовала Мария Мамзелькина