«Общества больше нет»: Как Евросоюз отказывается от европейских ценностей

«Постсоветским странам нужны европейские ценности» – эту мысль повторяют многие либеральные интеллектуалы. Принято считать, что европейские ценности – это нечто новое для России и других стран, не всеми опробованное, а главное, утвердившееся в Евросоюзе и Великобритании, а заодно и в США. Однако мало кто знает, что в последние десятилетия была совершена серьезная подмена рожденных в Европе ценностей, а также их искажение, направленное на удаление одних правил и внедрение совершенно иных. «Евразия.Эксперт» начинает публикацию цикла статей руководителя Центра политэкономических исследований Института нового общества Василия Колташова о европейских ценностях. В данном материале будет рассмотрен вопрос о том, что на самом деле представляют собой европейские ценности и как именно произошла их подмена.

Не аксиомы, но порождения прогресса

Европейские ценности часто выводят из протестантизма, при этом приписывая им роль аксиом. Действительно, в прошлом они воспринимались как нечто данное свыше или естественное, не требующее доказательств. Источником их может считаться Высокое Средневековье, когда право оказалось выше власти. Многое тогда строилось на вечно дарованном и неизменном, установившемся в силу обычая или некогда принятого монархом или Папой решения. Сюда следует отнести и положения римского права. Оно упало на европейцев чуть ли не с неба, словно бы подброшенное неведомой инопланетной цивилизацией. Отсюда возникло ощущение аксиомы. Но источником установления прав было необычное во многом экономическое и социальное развитие Европы.

Окраина Евразийского континента развивалась вне мощных кочевых нашествий, вне сильных империй, нацеленных на защиту от Великой степи.

Даже возникнув, такие «империи», как Московское государство или Речь Посполитая, были частью европейского процесса развития, и лишь заимствовали нужное у степи. Допетровская Россия, как бы поляки XVII в. ни обвиняли ее в бюрократизме, была не похожа на реально бюрократический и монархический Китай той же поры, где феодально-консервативный диктат почти блокировал прогресс.

Абсолютные монархии Европы несли в себе ядро торгового капитализма и только внешне походили на деспотии Востока. Они боролись против «лишнего» свободомыслия, но этим они и поощряли его развитие, ибо не были в силах истребить питательную среду этого процесса – экономику, ориентированную все более на торговлю. И «аксиомы» тут были понятны, хотя происходило и оформление новых ценностей.

Неолиберальный обман

Прогресс в Европе был прогрессом капитализма. Торговый капитализма XV-XVIII вв. перешел в XIX- XXI вв. в капитализм индустриальный, а Европа стала центром мира, пока США в XX в. не перехватили эту роль в экономике. Тогда и стала возможна подмена ценностей. Произошла она и в Северной Америке, для чего потребовался кризис 1970-х гг., неудовлетворенность молодежи и новая глобальная элитарная идеология – неолиберализм.

Неолиберализм словно бы воскрешал свободы, как утверждалось, утраченные за время правления социал-демократов, экономистов-кейнсианцев и даже коммунистов. Он напоминал: рыночная свобода, собственность, права человека и демократия священны, и в этом вроде бы не было никакого обмана. Однако собственность в трактовке идеологов неолиберализма была священной и неотъемлемой, если только не нарушался закон. Государство отодвигали от экономики, которая якобы более не нуждалась в регулировании.

Права человека и гражданина трактовались как права индивида, существующие вне диктуемых обществом и государством обязанностей. Зато брался в расчет их диктат, что должно было давать одним (разным меньшинствам) больше прав, чем другим.

Многое провозглашалось возвратом к некоему естественному положению вещей. А понимание демократии сводилось к процедурному вопросу. Но кроме голосования на выборах в нее включалась обязанность большинства принимать правила и трактовки, признанные либеральными идеологами и политиками как демократические. И так как Европа оказалась на передовой линии перемен и там происходило формирование ЕС, то все это сошло за европейские ценности. В постсоветских странах многие не понимают, что принимают за европейские ценности нечто совсем иное – новое и не вполне европейское.

Главный утраченный принцип

Так неолиберализм, возникнув в англо-саксонском мире – Великобритании и США – образовал на старом континенте «европейские ценности». Но в чем именно состоял подлог? Кроме множества деталей, о которых будет сказано, подменялся базовый принцип того, что прежде складывалось как европейские ценности. Оформило их французское просвещение XVIII в. Силу придала Великая французская революция. Она изменила самоощущение людей, даровала честь (в рыцарском ее понимании!) и достоинство всякому человеку, не говоря о том, что она буквально перевернула Европу. Все это случилось вопреки воле британского правящего класса. Весь XIX в. он нервно реагировал на национальное преображение континента, что отмечал даже консерватор Отто фон Бисмарк, мягко называя это английским недоверием.

Французские философы и вдохновленные ими деятели вернули к жизни норму римского права «с позволения квиритов». Нация, народный суверенитет, права человека – все было еще туманно выражено в пору Английской революции XVII в., но общественная воля (позволение граждан) овладела умами и стала давить на верхи во многих странах.

В сущности, Великая русская революция случилась в рамках той же логики: изменения в собственности и управлении были произведены по воле широких слоев общества и закончились не без их согласия. Потому Россия оказалась в XX в. не столь далека от европейских ценностей. Она даже сильно помогала их развитию. Иное дело, что, пройдя свой бонапартизм при Иосифе Сталине, русская нация вступила и в свою эпоху реставрации. Но народ остался источником власти и прав, а значит и имущества. Эту юридическую форму признала вся Европа.

Неолибералы стремились отыграть назад это правило, морально его уничтожив, ибо имело значение не столько его формальное или реальное воплощение, сколько сознание людей. А люди эти верили в себя как источник государства и даже впадали, по мнению еврократии и властей США, в ересь: полагали, что государство что-то должно делать ради них, а права их незыблемы.

«Моральное ограбление аристократии»

Когда растерзанная после общественным мнением и высоким начальством российская чиновница бросила свое «Государство вам ничего не должно!», она не сама придумала эти слова. Она только повторила либеральную формулу, которая лишь частично выражает более полную мысль: «Вы никто!» Маргарет Тетчер в свое время высказала это более культурно, заявив: общества не существует. А раз не существует общества, а либеральные учебники экономики рассуждают о фирмах и индивидах, то нет и наций или они должны были вот-вот сгинуть... Это была удобная мысль для глобальной элиты 1980-2008 гг. С нею она изменила свое отношение к обществу.

Но дело оказалось непростым. В Западной Европе особенно, ибо именно здесь имело место наиболее серьезное сопротивление новому формату ценностей. И причиной тому было весьма далекое от нас событие, которое можно назвать моральным ограблением аристократии. Все началось в 1725 году, когда молодого безродного поэта и философа Вольтера побили палками лакеи человека благородного происхождения – некоего господина де Рогана. Закон встал на сторону того, кто имел привилегии и право на честь. Вольтер и другие просветители положили немало сил на то, чтобы доказать: люди равны и честь есть у каждого, а не только у представителей аристократии. Пытки, избиение и иное причинение страдания недопустимы не только в отношении дворян.

В 1789-1794 гг. дело приняло радикальный оборот. Аристократия и форма власти, основанная на ее привилегиях, во Франции были ликвидированы. Сама знать подлежала уничтожению как аморальное избалованное привилегиями и незаслуженным имуществом сословие. 

Честь и достоинство были формально распространены на все общество, избиения и физические наказания, такие как порка, были запрещены и закон признавал равными всех людей. Доходило до забавного. Якобинец Антуан Сен-Жюст доказывал: негуманно принуждать к труду и лучше казнить осужденных аристократов. Дуэль же стала средством разрешения споров вне зависимости от родовитости сторон. В дальнейшем эти правила завоевали умы большинства европейцев. Заносчивая аристократия была выведена за скобки правил «плебейского аристократизма».

Искренность, счастливая рациональность и дети

Прежде чем Европу охватили революции, прогрессивные писатели XVIII века произвели революцию в чувствах нового поколения. Они показали красоту и правильность искренности в отношениях между людьми, противопоставив ее этикету, законам старого порядка и даже личной выгоде. Именно это объясняет безумный успех «Страданий юного Вертера» (1774 г.) Иоганна Вольфганга Гёте и 70 переизданий книги Жан-Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761 г.). С этого времени право на чувства и поступки ими продиктованные для каждого может считаться отправной точкой оформления европейских ценностей. Другой стороной этой «чувственной революции» стало отрицание жестокости и сознание того, что бесчувственное и неискреннее поведение должны быть наказуемы.

Чувства не противоречили давней идее рационального построения жизни. Но они должны были направлять рациональность, ибо никакое служение делу не должно было порождать душевные страдания. Интересно, что эти идеи возникли и более всего взяли верх не в протестантских странах – не в Англии, а на континенте, где капитализм развивался в культурной среде католицизма и иной формы признания дарованной человеку свыше свободы воли. Стоит ли удивляться, что выходца из протестантской Женевы Жан-Жака Руссо на родине страшно порицали. Слишком провокационными были ценности просветителей.

Француз-философ Дени Дидро воспел земное счастье. К этому состоянию он призывал стремиться. Любовь, несущее в себе самом радость занятие, семейное благополучие и воспитание детей в новых ценностях – вот, чего следовало добиваться. Все стоящее на пути у этого, нужно было отрицать, высмеивать и, если возможно, устранять из жизни. Интересным было то, что европейцы вдруг задумались не о механическом, а построенном на рациональности и чувствах воспитании детей. Улучшить человека – эту идею принимали и просвещенные монархи. В России Екатерина II занялась воспитанием молодых дворян, чьи родители, по ее словам, были в культурном плане звероподобными.

Религия от Вольтера, нации и границы права

Дело во имя радости, не для потребления, не ради созерцания, религиозного или иного долга – такова была одна из базовых ценностей, возникших в Европе к началу XIX века. Она родилась вместе с надеждой на технический прогресс в канун индустриальной революции. Одновременно Вольтер нанес мощный удар по религии старой Европы. Он утверждал: высшему существу не интересны наши нелепые обряды. Если что и имело смысл, то это отношение человека к другим людям, его поступки в обществе. Так оформилась еще одна ценность Европы, признание равными всех религиозных троп, тогда как еще в XVI  веке передовые вроде бы протестанты не признавали за католиками равных прав.

Европейской ценностью является не столько свобода вероисповедания, сколько свобода совести. В составленной французским маркизом Жильбером де Ла Файетом Декларации прав человека и гражданина (1789 г.) говорилось: «Никто не может быть преследуем за свои убеждения, даже религиозные, при условии, что их обнародование не угрожает общественному порядку». Закон был поставлен выше божества, а совесть человека дана в распоряжение ему самому. Вместе с этим устанавливались и границы прав человека и гражданина. В их основе должно было лежать общее благо, а сами они должны были быть приемлемы для общества. Навязывание же ему чего-либо с этого часа могло трактоваться как тирания, как угнетение и надругательство над свободой.

Само осознаваемое как суверен общество, соединение граждан в нацию – все, что было позднее перечеркнуто Тетчер и ее коллегами по неолиберальной партии, – образовало когда-то новую ценность. 

Общечеловеческой она стала благодаря тому, что с XV века мир стал европоцентричным. Таким оказался результат преодоления чумного экономического кризиса XIV века. А Великие географические открытия со временем дополнились открытиями ценностей. И многое здесь началось с сомнений в справедливости суда и сбора налогов.

Дешевый и независимый от власти суд

Независимость суда от власти – явление невообразимое для деспотий Востока. Но в Европе ценность такого суда, да еще и строящегося по принципам римского права (что предполагает присяжных и защитника) была осознана довольно рано. Иное дело, что борьба за это заняла много столетий, ибо монархам был удобней управляемый суд. Но средневековые права затрудняли повсеместное применение такого суда. Во Франции нашли решение, им стало ненавистное Lettre de cachet (письмо с печатью), по которому в Бастилию можно было отправить почти любого. Неолиберальная реакция не осмелилась посягнуть на форму суда. Она просто сделала его дорогим.

Французская революция породила множество мелких собственников и им не нужны были путанные законы и судебные правила. Неуместной была для них и «замечательная» англо-саксонская «общая система прецедентов». Закон должен был быть ясен и удобен для граждан, идущих в суд. Наполеон практически выразил эту идею в своем Кодексе. Опыт был выдающимся и оказал влияние на всю европейскую систему права, включая и право в России. Вне зависимости от противодействия этой реинкарнации римского права, была создана еще одна европейская ценность – ясные законы и простое (удобное для любого «отца семейства») независимое от власти судопроизводство.

Налоги справедливые и деспотические

В понимании либералов вопрос о налогах выглядит простым. Их или много, или мало, они прямые или косвенные. Однако Руссо в «Исповеди» указывал: несправедливо, когда люди покупают услуги государства, словно они ранее не платили налогов. Этот неведомый в англо-саксонском мире принцип является еще одной европейской ценностью, которая может быть дополнена следующим принципом: налоги не должны собираться с того, что является законным правом. Так, внедряемые по воле бюрократии ЕС налоги с жилья или с приписанного дохода (греческий налог «солидарности») противоречат правам людей на жилье (в конституциях) и принципу обложения доходов, но не личности – феодальная в своей сути подушная подать.

Налоги также не должны вздыматься вторично: с заработной платы и траты ее на товары потребления. Нарушение этих принципов без чрезвычайных условий, таких как внешняя угроза и согласия граждан на эту меру как временную (опыт римского права), есть признак деспотической власти. Сколько бы еврократия не говорила о приверженности демократии, эти – конфликтующие с реальными европейскими ценностями – нормы говорят об обратном. Налоговая политика в Европе была и остается либеральной, беспощадной по отношению к людям и выработанным их предками принципам.

Республика: представительная и социальная

Европейцы часто протестуют против несправедливых налогов. В конце 2018 года Франция была охвачена выступлениями «желтых жилетов». Этот во многом стихийный протест был вызван повышением акцизов на бензин, и многие комментаторы не могли понять его умеренности. Какую же ценность боятся задеть и разбить европейцы, даже если они возмущены? Республика как форма представительного правления является во многом еще и социальной, что в месте образует одну из важнейших европейских ценностей.

Еще чуть более века назад Европа была территорией монархий, пусть даже и ограниченных после приема в 1848 году «горьких пилюль конституций». В тот же год во Франции было произнесено малопонятное тогда словосочетание «социальная республика». Лишь после Второй мировой войны с развитием социального государства (и общества потребления без него едва ли мыслимого) европейцы на практике поняли, что зе ценность они обрели. В США подобного не возникло и кроме рассуждений о свободе и демократии, граждане платили налоги на не приносящие им прямой пользы функции государства. Так они оплачивали экспансионистские войны и государственные перевороты в других странах, тогда как за медицину и учебу в колледже должны были платить сами.

Продолжение следует.

Василий Колташов, руководитель Центра политэкономических исследований Института нового общества