«Тяжелое наследие»: почему неолибералы переигрывают европейских левых

Общество в Европе уже давно стало уставать от левых партий, следующих за правой повесткой. Схожая усталость наблюдается и в России, но, несмотря на то, что левые движения на Западе и Востоке Евразии значительно отличаются друг от друга, и в том, и в другом виде они не несут никакого шанса на коренные изменения в государственном устройстве. О том, в каком состоянии находится левая политика в ЕС и России, как переплетены левый либерализм и неосоветизм и есть ли будущее у этих явлений, читайте в статье руководителя Центра политэкономических исследований Института нового общества Василия Колташова специально для «Евразия.Эксперт».

Господство либеральной повестки

Еще до того, как СССР перестал существовать вместе с верой миллионов людей в возможность построения социализма в отдельной части мира, Европа узрела темное неолиберальное пришествие. На излете кризиса 1970-х гг. в США и Великобритании к власти пришли неолиберальные силы. Напрасно некоторые воспринимали их как консерваторов: те не собирались сохранять общественные достижения XХ в., нуклеарную семью или традиционные религии. Они лишь стремились возвратить социально-экономические отношения в XIX в., когда не было ни социального государства, ни трудовых прав, ни всеобщего среднего образования. Европейские народы сопротивлялись. Был найден обходной путь.

Как в Северной Америке или Великобритании, на Старом континенте в роли сил для обходного маневра оказались левые. То были либеральные европейские левые. Они пришли на смену традиционным левым, с их партиями, комитетами, четкими программами и способностью организовывать массовое движение. В итоге были утрачены многие навыки, включая способность организовывать массовые демонстрации не как стихийный поток, а в форме управляемых блоков с дружинами охраны и фильтрацией участников от провокаторов и агентов полиции. Утрата навыков нередко касалась и забастовок, особенно национальных – с множеством организационных тонкостей.

Считается, что деградацию левых ускорило поколение 1968 г. с его идеями антиавторитарности. Однако общее изменение европейских левых случилось под влиянием усиления капитала, ставшего транснациональным.

Он показал свою силу левому правительству во Франции 1980-х гг., и с этого момента началось сближение респектабельных левых политиков и большого бизнеса. Особенно изменились социал-демократы, они просто стали одним из типов неолиберальных партий с неискренностью в виде едва ли не главного признака. В левой среде вообще, включая и радикалов, начала преобладать «культурная повестка», темы прав меньшинств и защиты окружающей среды как ценности, стоящей выше материального благополучия широких слоев трудящихся.

Антиглобализм и «новая левая волна»

Еще до начала в 2008 г. мирового экономического кризиса, общество в ЕС стало уставать от левых партий и их готовности следовать за правой повесткой. Под рассуждения об упадке старой левой появился антиглобализм. Вывод производства из ЕС в другие страны продолжался, и было вполне логично, что никакой «дисциплины фабричных рабочих» или даже целостной стратегии это движение не имело. Однако оно было критически настроено, в отличие от официальных переродившихся левых партий. Это помогло оформиться новым левым партиям, таким, как греческая «Сириза».

Уже в годы мирового кризиса подобные силы возникали во многих странах. Они лишь изредка добивались заметного влияния, но всегда несли в себе пафос возмущения несправедливостью и идеологическую расплывчатость. В сущности, то было замаскированное предательство идеалов, условием которого являлись неуверенность и непоследовательность рядовых участников процесса.

Не политиканы и говорливые профессора обманывали народ, а сам он искал способа обмануться особым образом, чтобы совместить радикальную позу и полнейший конформизм. Происходил он во многом от незнания, куда двигаться и страха куда-либо двигаться, если это ведет к радикальным левым переменам.

Политическая умеренность этой новой левой волны компенсировалась ее культурным радикализмом. Радикализм был чисто либеральным. Он включал продвижение прав сексуальных меньшинств и иных «угнетенных» групп, рассуждения о «зеленой экономике» и дебюрократизации управления, свободе и специфически трактуемом антифашизме (к нему приравнивался почти любой консерватизм), лоббирование свободы употребления наркотиков, права каждого на выбор пола, культурной терпимости. Все это имело место в условиях неустроенности молодежи, притока переселенцев из бедных стран и демонтажа социального государства. Главным же было «постиндустриальное» разложение общества.

Русские спят, левые стоят

Либеральные левые Европы и Северной Америки не препятствовали всерьез неолиберальному наступлению. Их борьба носила во многом декоративный характер, даже когда экономические проблемы возросли, что произошло в 2009-2013 гг. Сопротивление режиму «жесткой экономии» ЕС оказывали больше профсоюзы и традиционные левые, но они мало где сохранили вес. Характерным был пример Компартии Франции, ставшей невнятной, мечущейся евролиберальной структурой. Кульминацией ее репутационного падения стала поддержка на выборах Эммануэля Макрона.

В обстановке глобального кризиса «сетевой» или «творческий» антиглобализм, именовавший себя безо всякого основания альтерглобализмом, совсем утратил привлекательность и убедительность.

В США в виде левых демократов во главе с Берни Сандерсом и в Великобритании в форме обновления партии лейбористов началось неуверенное левое социально-критическое возрождение. В Еврсооюзе массы продолжали теряться в сомнениях, а левые игнорировали проблемы ЕС – не ставили вопрос ребром о реально возможном устроении иной Европы. В России же левые оставались в состоянии собственного сонливого застоя, хотя в 2000-е гг. их воодушевлял и притягивал именно западный пример.

С 1999 по 2019 гг. российские левые с любопытством, а порой и восторгом следили за эффектной эволюцией западных левых. Сперва часть молодежи увлеклась игрой в антиглобализм, но затем возобладали неосоветисткие идеи. В замороженном виде они благополучно просуществовали почти три десятилетия с момента распада СССР. Случилось это после 2011-2012 гг., и особенность ситуации состояла в неожиданном взлете интереса к советскому марксизму в пику марксизму западному, тогда как неосоветизм 1991-2013 гг. был более эмоциональным, туманно-патриотическим и едва ли опиравшимся на марксизм в любом его варианте. Перелом возник в силу мирового кризиса и Майдана.

Но и эти события едва ли разбудили русских левых, и едва ли обратили их внимание на дела собратьев на Западе. Они лишь перевели часы истории.

Левые России в новых обстоятельствах

Обвал рынков 2008 г. открыл эпоху глобального кризиса, подобного тому, что накрыл мировой капитализм в 1970-е гг. Однако переломным для российской и западной политики оказалась только вторая волна этого кризиса. В 2013-2016 гг. она обнажила конфликт меду старыми и новыми центрами капитализма, где особенно выделялись Россия и Китай. Это не было случайным – в обеих странах в ХХ в. произошли грандиозные модернизационные революции. По мнению США, ЕС и их союзников, обе они заняли неприемлемо сильные позиции. Этот конфликт уже на стадии украинского переворота 2014 г. разделил российских левых, так отличавшихся от западных собратьев.

В 2011 г. большинство российских левых с оптимизмом встретили протесты горожан. Но они были стихийными лишь в первый момент. Когда либералы взяли все под контроль, то с легкостью сбросили попутчиков. Если кому-то тот момент и виделся революционным или поворотным, то это было не так.

Истинный поворот принес февраль 2014 г. и последовавшие два года экономической нестабильности, включая и резкие колебания курса рубля. Тогда стало ясно следующее: США и ЕС проводят политику наступления на сферы влияния России, стремясь взломать ее рынок и взять все под контроль, чтобы решить свои вскрытые и обостренные мировым кризисом проблемы; «верхи» России вынуждены корректировать курс и искать опоры в «низах», кои интересны и для либеральной оппозиции как слепая ударная масса.

Ситуация осложнялась особенностью момента 2014-2016 гг. Объективно встал вопрос о неомеркантильном повороте в экономике России, об изменении работы и задач государства. Это теоретически могло случиться снизу, если бы власти вели себя, как вел себя, например, Виктор Янукович – упрямо и бездумно. Ставка на «низы» была очень важна, и она не равнялась поддержке либеральной оппозиции. Но ставка эта не сыграла. Зато либеральная оппозиция и западные ее патроны именно в этот период хозяйственной нестабильности и резкой критики многими правительства с левых патриотических позиций оценили ударную силу левой колонны, лишь бы только она была их колонной.

Неосоветизм и левый поворот общества в России

Майдан на Украине был невозможен без крайних правых сил и лозунгов. Российские оппозиционные либералы верили в 2012 г., что он не нуждается в левой повестке и даже левом крыле. Потому Сергеем Удальцовым жертвовали без сожалений. Без сожаления смотрели после рассыпания белоленточной кампании на деморализацию либеральных левых с их западническим уклоном. Чистые либералы могли сыграть леволиберальную роль без попутчиков. На этом, в сущности, и была построена агитационная партия Алексея Навального. Зачем ему были в ней евро-троцкисты и автономные леваки? Ресурсов и веса они не прибавляли. Сами надеялись что-нибудь получить от либералов.

Провал оппозиционных либералов в 2017-2018 гг. был закономерен. Они не брали в расчет, как политический 2014 г. и обвал сырьевых рынков изменили нацию.

Русское общество обрело сильный патриотический настрой. Он не был порожден инерцией сопротивления реформам в 1990-е гг., а возник, как плод развития буржуазных отношений и ценностей, а также успехов государства. То был патриотизм современной России с социал-демократическими ценностями и неосоветскими символами.

Неслучайно Иосиф Сталин набрал в опросах 70% поддержки россиян. Они рассматривали его не как коммунистического лидера и теоретика, а как строго и ответственного отца нации в ее вполне буржуазном смысле. Когда либералы возмущенно напоминали, что это был «кровавый нечеловечный палач», обыватель кивал: «вас, изменников, он бы точно истребил».

Сдвинувшись влево, общество объявило власти – поднявшей патриотические знамена в ответ на давление Запада – свои символы и свое понимание сделки, общественного договора между «верхами» и «низами». Если монархисты и прочие околовластные консерваторы думали, что доминировать в умах будет триада «православие, самодержавие, народность», то вышло иначе. Социальное государство, экономическое развитие и рост доходов, защита государства (его границ, союзников и интересов) – такова оказалась реально возобладавшая в умах триада. И поскольку правительство в 2018-2019 гг. часто нарушало эти правила, то повышая пенсионный возраст, то налоги, и с холодком относилось к символам народной национальной гордости, возникла интересная ситуация.

Два неосоветизма в войне и тень нового

Либеральная оппозиция пересмотрела отношение к левому флангу. Еще до завершения президентской гонки на помощь Навальному пришли некоторые левые блогеры, призывавшие товарищей протираться «в партию кандидата», агитировавшие за бойкот и видевшие главное зло в российском режиме. Его родовыми признаками провозглашались деградация и фашизация. В 2019 г. в этой кампании усилился акцент на классовой войне со своим капиталом и призывами к поражению России в борьбе с Западом как ключу к революции. В ответ на эти внешне неосоветистские ноты заиграли левые спикеры другого толка. Одни утверждали, что опыт Украины показал цену такой «революции». Другие обвиняли оппонентов в работе на Михаила Ходорковского, спецслужбы Великобритании и США. Началась невиданная прежде взаимная травля.

Известный археолог и левый активист Олег Двуреченский недоумевал: почему при наличии таких эффектных и раскрученных ресурсов внешне идейно близкие люди (все как один одобрявшие советский опыт) ведут войну друг против друга, а не ради строительства организации и продвижения своей линии в большую политику? Ответ состоял в том, что оба неосоветистких течения играли положенную им роль – одни патриотическую, все более смещаясь к терпимости к буржуазной России (необязательно охранительную!), другие – авантюрно-максималистскую. Их не интересовала эволюция общества, власти и экономики, а волновало стремление реализовать свой шанс в политике. В этом плане закрытость и вялость официальной политики играла против властей.

Неосоветисткая повестка сильно отличалась от дел в западной левой, но она также не несла в себе никакого шанса на коренной переворот в государстве. Далеки от народа – «обуржуазившегося» или «слишком консервативного» – были обе тенденции. По сути, они лишь обнажали разные формы общего для левых кризиса, где главным было идейное отставание от событий.

Историю хотели вершить, но не могли понять. Все это на данном этапе отдавало политику в руки правительств, которые могли оступаться, но не могли своими провалами дать левым шанс на большой реванш. Одно было важно. Постепенно и стихийно шло формирование социально-экономических запросов общества. В случае Запада еще и демократических, хотя шансов на успех там было мало.

В какой момент чуждые неосоветизму или западному левому либерализму идеи должны будут открыться для общества, а само общество – дозреть или не столь деградировать (если говорить о ЕС и Северной Америке) для понимания того, как может строиться левая политика на уровне наций и между ними? Случиться это в России может на базе патриотического «ватного» настроя общества и его запросов на социальное и сильное национальное государство. Однако пока есть кризис левых и использование их разными крупными игроками. Этот кризис и останется, вероятно, еще продолжительное время. КПРФ и сходные ей силы будут эксплуатировать неосоветиские образы и водить за нос избирателей, удаляя молодых борцов, как это случилось недавно в Екатеринбурге с довольно сильным молодежным крылом партии. Но развитие экономики по новой протекционистской неомеркантильной модели будет подтачивать кризис.

Сейчас одним снится социализм, другим – личный успех или спасение того, что едва начало восстанавливаться после долгого краха СССР. Все это временно. В России процесс будет сдвигаться от неосоветизма к чему-то новому. На Западе с этим «новым» проблема. Причина в противоречиях экономики и сложности ее дальнейшего роста, когда производственное лидерство перехватывают другие.

Василий Колташов, руководитель Центра политэкономических исследований Института нового общества