Торможение глобализации. 5 главных рисков для евразийской интеграции

Риск утраты Новой Евразией экономической связности и возврата к статусу «объекта» глобальной геоэкономики в период торможения глобализации может оказаться выше, нежели в период «перегрева глобализации», который мы испытывали в «нулевые».

О геополитических рисках для постсоветского пространства или Новой Евразии много говорят. Это естественно: постсоветское пространство «привыкло» существовать в условиях, когда очаги военной напряженности находятся если не внутри, то по внешним его границам. Геоэкономические риски более сложны, хотя бы потому, что Новая Евразия только недавно перестала быть чистым объектом экономической экспансии других стран и приобрела самостоятельный геоэкономический потенциал. 

Можно говорить о пяти факторах, которые могут создать значимые геоэкономические риски для пространства Новой Евразии и перспектив развития ЕАЭС, как ее важнейшей составной части. Все они связаны с меняющимися тенденциями глобализации.

1. Обострение конкуренции государств региона между собой в волатильных сегментах экономики

Наиболее динамично развивающиеся государства Евразии уже конкурируют между собой в тех сферах глобальной экономики, где волатильность является стратегическим фактором, который будет еще более усилен в случае торможения процессов экономической и социальной глобализации.

Высокая вероятность того, что период низких цен на углеводороды будет длительным, только обострит эту конкуренцию.

Маловероятно, что в условиях торможения глобализации и регионализации мировой экономики удастся обеспечить доступ к принципиально новым рынкам, которые снимут остроту конкуренции. Напротив, попытки укрепить присутствие на новых рынках (Европа, Индия) только ее обострят.

Поэтому, если страны Новой Евразии не могут договориться о картелировании своего присутствия на мировом рынке сырой нефти, то, вероятно, стоит попробовать смягчить последствия конкуренции, совместно расширяя объемы глубокой переработки углеводородного сырья. Безусловно, много времени уже упущено, но сам факт договоренностей и даже просто диалога о движении в этом направлении будет иметь положительное значение.

2. Превращение Новой Евразии в задворки финансового мира

Торможение глобализации почти неизбежно создаст эффект регионализации процессов оборота капитала и сокращения доступных инвестиций. Наибольший эффект дадут, конечно, изменения на американском рынке капитала, где придется, минимум, имитировать выполнение «программы Трампа».

Новая Евразия, и сейчас не являющаяся глобальным инвестиционным приоритетом, рискует потерять и имеющиеся позиции. Этому будет способствовать и наличие вокруг региона значимых, в том числе, военно-силовых рисков. Не исключены и манипулятивные действия.

Именно риск недостатка капитала для развития и модернизации и узость источников его привлечения станет наиболее значимым ограничителем для экономического развития.

В таких условиях естественной становится системная многовекторность экономической политики, как отдельных стран Новой Евразии, так и существующих в регионе формальных и неформальных интеграционных объединений.

Но важным будет и сохранение «технологического» доступа к мировому финансовому рынку. В этом смысле стратегически важными можно считать попытки глобализации различных финансовых инструментов, которые ряд стран (прежде всего, Россия) создали и апробировали в последнее время. Даже такого специфического, как платежная система «Мир».

3. Падение востребованности транспортных проектов

Процесс логистического освоения Новой Евразии носит ярко выраженный экспортно-ориентированный характер. Экономическое развитие самой Евразии пока оставляет слишком мало пространства для использования создаваемой транспортной инфраструктуры в собственных интересах.

Но возникает вопрос: а насколько эта инфраструктура, рассчитанная на постоянно увеличивающийся поток товаров (причем, именно тех товаров, которые выгодно перевозить наземными логистическими коридорами), будет востребована при сокращении объемов мировой торговли, что станет почти неизбежным следствием замедления процессов глобализации.

Особенно учитывая, что значение ЕС как ключевого глобального рынка (а именно на него, в конечном счете, «заточены» все основные континентальные коммуникации) сейчас уже не столь очевидно.

Точно также и перспективы коридора «Север-Юг» зависят от способности относительно небольшого количества государств начать индустриализацию. Конечно, логистические проекты не перестают быть привлекательными, однако нужно более тщательно продумывать, насколько они будут вписаны в местный экономический контекст и использоваться для развития местной экономики, а не только для взимания логистической ренты.

4. Сокращение стимулов для технологической модернизации

Торможение глобализации делает главным критерием эффективности – как для стран, так и для отдельных технологических «узлов» (отдельных компаний) – сохранение уровня присутствия. Ситуация похожа на ценовой кризис на рынке нефти – для участников рынка главным было сохранить свою долю, а не увеличить прибыльность (то есть формализованную эффективность). Конечно, технологическое обновление не прекратится, но будет осуществляться по мере возникновения реальной необходимости. У внешнего инвестора сокращаются стимулы к «опережающей модернизации».

Разрыв в полтора, минимум в одно технологическое поколение, характерный сейчас для наиболее продвинутых отраслей промышленности стран Евразии, сокращаться не будет. Вопрос заключается даже не в необходимости проработки государственных мер стимулирования технологической модернизации.

В условиях относительной регионализации экономических процессов крайне сложно осуществлять модернизацию только на «страновом» уровне. Совместные программы в рамках нескольких стран были бы более эффективными, по крайней мере, с точки зрения консолидации капитала.

5. Социальный демпинг

Торможение глобализации, одним из элементов которой было догоняющее социальное развитие, уже проявилось, например, в нарастании неуправляемой миграции. Странам Евразии удалось пока избежать наиболее негативных последствий глобального миграционного кризиса.

Но исключать возможности притока мигрантов из сопредельных территорий в Новую Евразию в полной мере нельзя.

Конечно, в Новую Евразию будет в основном притекать именно «рабочая сила», а не «социальный балласт», но риск заключается в заниженном уровне социального стандарта и высокой социальной адаптивности этой рабочей силы.

При снижении социального стандарта и востребованности социальных сервисов в регионах вокруг Новой Евразии будет крайне сложно сохранить эти ключевые для экономического развития показатели внутри нашего пространства.

А низкий уровень востребованности социальных сервисов, - это естественный ограничитель экономического роста, не дающий возможности расширить долю в ВВП таких важнейших секторов экономики, как, например, медицина, культура и т.д. Не говоря уже о персональном и семейном потреблении как источнике экономического роста. Формат ЕАЭС может стать неплохим инструментом для купирования данного риска на совместной основе.

Ни один из этих вызовов не является непреодолимым. Он лишь ставит на повестку дня принятие определенных решений.

Вопрос в том, что возможность опираться на внешние стимулы экономического роста для стран постсоветского пространства становится слишком непредсказуемой величиной, чтобы можно было всерьез основывать свою экономическую стратегию.

Стоит всерьез развернуться к идее стимулирования внутренних источников экономического роста, что естественным образом потребует нового уровня стратегического взаимодействия в рамках имеющихся интеграционных институтов, процессов и проектов.

Но рано или поздно Евразия и ЕАЭС, как ее интегрированная часть, столкнется с тем, что новая геоэкономическая обстановка потребует новой геополитической самоидентификации.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ