Завершение военной операции в Сирии: последствия для постсоветской Евразии

Операция ВКС России в Сирии завершается убедительной победой на терроризмом. Все больше признаков указывают, в в ближайшие 2-3 года усилия радикального исламского интернационала будут направлены на Ближний Восток и Африку. Угрозу исламского радикализма удастся сдерживать на дальних подступах к постсоветскому пространству. Однако уже сейчас бойцы из стран СНГ заняли ведущие роли в воюющих в Сирии террористических организаций. За 2-3 года они могут перегруппироваться с стать на порядок более серьезной угрозой для постсоветских стран. В этих условиях следует ставить вопрос о том, как ОДКБ может подготовиться к этому. И главный вопрос на повестке – участие стран ОДКБ и ЕАЭС в реконструкции Сирии.

Сирия уже второй раз выходит на траекторию политического конструирования. Первая попытка была сделана летом-осенью 2016 г. Тогда была ликвидирована основа для двоевластия в Сирии: под контроль правительственных сил вернулся город Алеппо. Эта имело лишь ограниченный успех, поскольку не была решена ключевая задача всей сирийской кампании. Не был ликвидирован очаг радикального исламизма на востоке Сирии. ИГИЛ (запрещенная террористическая организация) сохраняло под контролем значимые территории и  экономические ресурсы.

Неудача первой попытки политического конструирования в Сирии была связана и с политикой США, сохранявших надежды на воссоздание «двоевластия», а главное, - на реализацию такого формата политического урегулирования, который, фактически,  предусматривал конфедерализацию страны и демонтаж существующей системы власти.

Теперь ситуация изменилась и успех попыток политической реконструкции, особенно с учетом формирования механизма согласования позиций в рамках «тройки» Москва-Тегеран-Анкара, намного более вероятен.

Но риски, связанные с радикальным исламизмом, полностью снимать с повестки дня нельзя. Радикальный исламизм потерпел серьезное военное поражение. Но идеологически исламский радикализм даже в крайних формах полностью демонтирован не был, не говоря уже о его относительно более «умеренных» трактовках.

Трансформация угрозы исламского радикализма

---

В процессе трансформации вызовов безопасности постсоветского пространства в результате  завершения крупномасштабной операции в Сирии  отметим четыре важных обстоятельства. Они характеризуют принципиальные сдвиги в глобальной геополитической обстановке, которые произошли за минувший год:

Первое. Бесспорным обстоятельством является количественное сокращение наиболее боеспособного «ядра» радикальных исламистов. Потери, которые радикальные исламисты понесли в нескольких последовательных сражениях (Маядин, Дейр-эз-Зор, «аккерабатский котел») сильно ударили по «мобильной», наиболее «заряженной», хотя и не всегда профессиональной части исламистов. Например, «смертников» вербовали именно из этой категории боевиков.

«Местные кадры», напротив, смогли затеряться в потоках беженцев и продолжают представлять собой опасность, но уже в основном локальную.

Однако значительная часть «исламского интернационала», которая вряд ли составляет меньше 7-10 тысяч высокопрофессиональных бойцов, остается глобальным дестабилизирующим фактором.

Второе. Следует серьезно отнестись к информации, активно циркулировавшей на завершающих этапах развития операции сирийских правительственных сил в провинции Дэйр-эз-Зор, о том, что в результате сочетания комплекса различных причин на ведущие роли в иерархии радикальных исламистов стали выходить выходцы из стран бывшего СССР.

Они не просто проявили себя наиболее боеспособными, но и продемонстрировали навыки разумной выживаемости. Что объяснимо, поскольку в большинстве своем их приоритетом была не мученическая смерть с последующем посмертным воздаянием, а получение некоего высокого статуса и вполне понятных финансовых дивидендов.

В итоге результатом последних нескольких месяцев может стать, как ни странно, некоторая деидеологизация деятельности радикальных исламистов и усиление в их действиях рациональности.

Третье. Радикальные исламисты не могут теперь рассчитывать на гарантированно благосклонное отношение со стороны большинства исламистских арабских режимов, в особенности в части политической поддержки. Понятно, что финансирование некоторых группировок сохранится, но явно не в тех масштабах, как это было в 2012-2016 гг.

Сомнительно, чтобы какое-то исламское государство и сейчас, и в обозримой перспективе будет готово предоставить свою территорию для политического реструктурирования оставшихся исламистов. Опасения внушает ситуация в Иордании и Палестинской автономии, что может стать вызовом для Израиля, превратившись в некий бумеранг правительству Б.Натанияху за двусмысленную политику в отношении в Сирии в 2014-2016 гг. Но у исламистов уже не будет былой «свободы передвижения», как внутри региона, так и за его пределами.

Радикальные исламисты будут искать новый «механизм легализации», опираясь на те связи и экономические отношения со спонсорами, которые были наработаны в 2010-2015 гг.

Как результат осмысления новых реалий в СМИ бытует мнение, что дальнейший вектор развития радикальной исламистской активности не будет однозначно направлен в направлении Афганистана или Прикаспия, как это виделось еще год – полтора года назад.

Векторы исламского радикализма

---

Хотя «утечка кадров» в другие регионы, прежде всего, в Афганистан или Пакистан, неизбежна, но, похоже, теперь большая часть «мобильного» сегмента радикальных исламистов останется в регионе, превращаясь в долгосрочный фактор дестабилизации, в том числе и управляемый внешними силами для давления на различные страны.

Если значительная часть исламистов останется в регионе, переместившись на его окраины, стоит ждать обострения ситуации на Африканском роге, в Египте, где уже обозначилась тенденция повышения радикальности исламистских группировок и в целом вокруг побережья Красного моря, важнейшего глобального логистического пространства.

Не исключен рост военно-силовой напряженности вокруг Сомали с вектором на северо-запад, что может затронуть ряд сопредельных территорий. Почти предопределено обострение ситуации в пограничье двух Суданов, которое может стать новым «диким полем», учитывая историю региона.

Если кризис государственности в Саудовской Аравии приобретет резкие формы, то фокусом привлекательности станет юго-восточное побережье Красного моря. Едва ли нефтяные монархии Персидского залива допустят концентрацию исламистов у себя даже в такой «пиковой» ситуации.

Следствия для постсоветского пространства

---

Подобное развитие ситуации будет иметь двойственный эффект с точки зрения интересов России и других государств постсоветского пространства.

В ближайшей перспективе прямые вызовы безопасности Евразии ослабнут. Появятся возможности продолжить сдерживание радикальных исламских движений, потенциал которых далеко не исчерпан, на «дальних рубежах».

При условии, естественно, что «кадровый потенциал» радикальных исламистов будет «высасываться» из Евразии, а не «завозится» в регион. Но снижение остроты террористических рисков в краткосрочной перспективе может обернуться их усилением для Евразии уже в среднесрочной, через 3-5 лет. Особенно, если радикальным исламистам удастся обеспечить хотя бы частичную политическую легализацию радикально-исламистских структур и воссоздание сетевых структур кадрового обеспечения. В таком случае, мы почти неизбежно столкнемся с эффектом реэкспорта радикальных исламистов в Евразию, однако в куда более опасной политической «упаковке». Например, под маркой гуманитарного сотрудничества или взаимодействия в сфере инвестиций – а именно так закреплялся на постсоветском пространстве радикальный исламизм во второй половине 1990-х гг. Это объективно повышает потребность в координации взаимодействия в антитеррористической сфере, причем, и по вопросам, выходящим за пределы Евразии.

Подключение стран Евразии к реконструкции Сирии

---

Пока рано говорить об окончательной военно-силовой стабилизации в зоне Большого Леванта и о закреплении военно-силовых «инвестиций» России в регионе. Сохранение «сирийского эффекта» потребует сохранения потенциала раннего предупреждения и быстрого пресечения возникающих угроз, поскольку по мере политического конструирования новой системы власти в Сирии и экономической реконструкции опасность дестабилизации со стороны сил, остающихся «за бортом» этих процессов, будет, увы, только расти.

На среднесрочную перспективе речь идет о выработке формата российского военно-силового присутствия в регионе. И полностью исключать механизмы ОДКБ из этого процесса было бы недальновидно, особенно если страны ЕАЭС помимо России захотят участвовать в восстановлении сирийской экономики.

Участие в соответствующих проектах и бюджетах подразумевает взятие на себя определенного бремени в сфере безопасности и политической ответственности. И это, вероятно, станет серьезным вопросом для размышлений у элит постсоветских государств. С одной стороны, действительно придется идти на определенный риск, в том числе, и риск противоречий с Западом. С другой – существует возможность подключения к значимым на среднесрочную перспективу глобальным экономическим процессам.

Астанинский политический процесс предполагает практические действия «на местах» со стороны его спонсоров, которые закрепят достижения политического посредничества. И где, как не в сфере борьбы с терроризмом и религиозным радикализмом, государствам Евразии стоит приложить свои усилия?

Конечно, о полном завершении силовой операции можно будет говорить только после нейтрализации «идлибского узла». Но после успешного завершения Россией наиболее жесткой фазы операции в Сирии и на фоне диалога Москвы с Тегераном и Анкарой для включения стран ОДКБ в процесс сирийского мирного урегулирования и противодействия глобальному исламскому терроризму участия возникли более благоприятные условия.

Перед этими странами при принятии политических решений о подключении к полицейским операциям, уже не будет стоять перспектива политической конфронтации с ключевыми глобальными игроками, которая стояла перед Россией в октябре 2015 г. Страны Евразии, подключаясь к процессу мирного урегулирования, смогут действовать в куда более благоприятном политическом контексте, но при этом получая не только политические, но и экономические дивиденды.

Однако получить их можно только при условии взятия на себя обязательств по противодействию террористическим рискам, причем, возможно, не только в Сирии, но в более широком контексте сотрудничества в рамках евразийских институтов.

И это, даже с учетом той эволюции, которую прошла ситуация в Сирии с осени 2015 г., когда Россия начала операцию по стабилизации обстановки в этой стране, будет серьезным тестом для элит постсоветских государств на стратегическую зрелость и способность к долгосрочным политическим инвестициям.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ