Евразийская интеграция в условиях новой холодной войны

2016 год является во многом рубежным этапом для региона, который мы называем постсоветским пространством. 25 лет прошло со времени таких судьбоносных событий, как мартовский референдум 1991 г, августовский путч, создание СНГ. Александр Гущин полагает, что развитие постсоветского пространства сегодня уже проходит под знаком холодной войны 2.0. Вероятность, что регион станет ареной нового противостояния, высока.

Россия и США на постсоветском пространстве

По прошествии 25 лет постсоветское пространство осталось важнейшим элементом внешней политики России и воспринимается Москвой как зона ее жизненно важных интересов. Запад, реализуя свою стратегию на этом направлении, недооценил готовность Москвы к более активным шагам. Хотя предпосылки, учитывая события августа 2008 г., явно просматривались.

При этом строгие ноты в позиции России звучали уже достаточно давно, и касалось это политики продвижения НАТО на Восток и действий западных союзников в Югославии без учета мнения России. Можно вспомнить и разворот Евгения Примакова, и стамбульскую речь Бориса Ельцина, и ряд других событий.

Российская внешняя политика пришла к мюнхенской речи Владимира Путина вовсе не просто так. Есть определенная преемственность, а в последние годы наблюдается усиление акцентов и системной жесткости российской позиции.

Украинский кризис показал, что коллективный Запад и прежде всего США пока не готовы признавать интересы России в регионе.

Неоднократные заявления ряда американских экспертов и политиков, в частности, Хилари Клинтон, о евразийской интеграции как о неоимперском проекте, демонстрировали опасения утраты контроля над регионом.

Выход Украины из системы связей с Россией, который в немалой степени был спровоцирован ошибками в российской политике в постсоветский период, нанес серьезный удар по евразийскому проекту. Он ухудшил отношения России и Европы и, что главное, в еще большей степени обострил конфронтацию в регионе. В частности, это проявилось на примере Приднестровья, будущее которого сегодня во многом зависит от ситуации на юго-востоке Украины.

Неразрешенность ряда замороженных конфликтов сегодня позволяет говорить о постсоветском пространстве как о пространстве с высокой степенью конфликтности.

Геополитический клинч США и России

2016 год привнес ряд новых важнейших элементов в сложившуюся ситуацию. Прежде всего, это резкое обострение отношений между Россией и США. Конечно, это обострение возникло не сегодня, но в этом году противоречия достигли своего пика. Вполне вероятно, что это далеко не самая низкая точка в отношениях двух стран.

Две державы воспринимают друг друга как главную угрозу. Это в большей степени касается США, которые рассматривают любое присутствие России в том или ином регионе как попытку реванша.

Стало ясно, что вероятность размена и дипломатической игры, имея в виду увязку украинского и сирийского кризисов, оказалась довольно призрачной.

Сегодня очевидно, что при всех речах о новых глобальных вызовах, геополитическая конкуренция держав порой принимает самые что ни на есть классические формы. США скорее готовы воспринимать запрещенную ИГИЛ как своего «более второстепенного» врага, исходя из того, что эта угроза для них носит тактический характер. Москва же, с точки зрения Вашингтона, способна одним фактом своего усиления изменить стратегический баланс сил, по крайней мере, в его военной составляющей.

Холодная война 2.0

Что это – новая холодная война или просто обострение отношений? Еще примерно год назад во время дискуссии с участием профессора Гарвардского университета Марка Крамера в РГГУ звучал тезис, что происходящее не является холодной войной. Ведь отсутствует идеологическая составляющая противостояния. Автор этих строк тогда не согласился с этой точкой зрения.

Конечно, идеологического противостояния, характерного для биполярной системы, сейчас нет. Холодная война 2.0 может и не иметь четкого идеологического стержня. Однако идеологемы о войне «диктатур и демократий» давно и активно используются. В случае дальнейшей консолидации внутриполитического курса в России обвинения в нарушении Хельсинских соглашений («третьей корзины») будут все чаще звучать со стороны Запада.

Отсутствие идеологической составляющей вместе с потерей системности в современных международных отношениях, ростом их ситуативности, когда от союза или, по крайней мере, добрососедства между странами до конфликта и пути к обратно к видимому партнерству проходит около года, могут сыграть свою негативную роль. Систему, приведенную в равновесие нарушить психологически гораздо сложнее.

Важно и то, что одна из сторон, и ей объективно является Россия, при всем своем реальном нежелании открытого конфликта выступает как государство, стремящееся изменить сложившийся расклад сил. И делает это она с использованием того ресурса, которым обладает в наибольшей степени, то есть военно-политическими средствами, и в меньшей степени – экономическими. Конечно, это во многом вызвано силовой линией Вашингтона.

Вкупе эти факторы серьезно повышают не только риски российско-американского силового противостояния опосредованно, через третьи стороны, но и риски прямого регионального военного столкновения.

Если подходить логически, то США и России совершенно не выгоден открытый конфликт друг с другом. Тем не менее, в тех же США очевидны разные взгляды на политику в отношении России. Настораживает наличие ястребиных настроений в Пентагоне, который сегодня играет более самостоятельную роль. Кроме того, вероятность повторения противостояния уже не в Сирии – как при республиканском, так и при демократическом президенте США – вполне реальна.

Речь идет не столько о Ближнем Востоке, откуда американцы при всех своих ошибках и усталости полностью не уйдут, сколько о том, что в Вашингтоне господствует мнение о необходимости сдерживания России во что бы то ни стало.

Периметр постсоветского пространства

Проблема для постсоветского пространства заключается в том, что влияние внешних акторов на него может оказаться деструктивным. В условиях острого противостояния России и США такое влияние со стороны Запада вполне может быть оказано. При этом, если раньше сами элиты в новых независимых государствах использовали внешние силы как фактор, уравновешивающий Москву, то теперь эти силы сами могут действовать более активно.

Конечно, не стоит драматизировать ситуацию. Многое зависит не только от позиции США, которые вовсе не всесильны, тем более в ближнем для России зарубежье. Играет роль и позиция региональных держав, которые могут далеко не всегда следовать в русле политики Вашингтона.

От того, как Россия выстроит отношения с региональными державам по периметру постсоветского пространства, будет зависеть и будущее всего региона. Вероятно, последний визит президента России в Турцию был связан не только с Турецким потоком и Сирией, но и безопасностью на Южном Кавказе, где рост напряженности вполне возможен.

Однако при более или менее мирной позиции Анкары серьезная эскалация маловероятна. Плюс Москвы заключается в том, что многие из стран-соседей, например, Китай или Иран, вовсе не заинтересованы в серьезном ослаблении России. Ее уход из региона как активного игрока повлечет дальнейшую фрагментацию постсоветского пространства и новые конфликты.

Кроме того, следует понимать и ограниченность ресурсов США в таких регионах как Центральная Азия, где влияние Китая усиливается в геометрической прогрессии. Очень много сегодня зависит от позиции самих стран региона.

Напряженность тормозит евразийскую интеграцию

Тем не менее, было бы наивным думать, что постсоветское пространство в условиях обострения отношений Москвы и Вашингтона не будет ареной противостояния. Возможно, быстрого роста конфликтности и не будет. Но в регионе есть очень много болевых точек, нажав на которые можно изменить статус-кво, заставить Россию переключать свое внимание с одного проблемного региона на другой. Это Украина и Приднестровье, где политическая ситуация при отсутствии должного внимания из Москвы накаляется, и потенциально проблемная ситуация с русскоязычным населением в странах Балтии.

Наконец, развитие интеграционных проектов в условиях военно-политического противостояния очень сильно отличается от аналогичного процесса в более спокойной обстановке. Во-первых, партнеры России по ЕАЭС вовсе не заинтересованы в эскалации. Во-вторых, рост напряженности откладывает на будущее проект Большой Евразии.

Да и проект китайского Шелкового пути в случае взрывного роста международной напряженности вряд ли останется в числе главных приоритетов Пекина.

Конечно, и в рамках биполярной системы экономическое сотрудничество существовало. Можно привести и примеры стран, которым удавалось находиться в «промежуточном» положении и обеспечивать при этом нейтралитет.

Но полноценный союз в Евразии в условиях международной конфронтации построить будет сложно. Ведь для ЕАЭС выход на международные просторы посредством соглашений о зоне свободной торговли, наряду с внутренним совершенствованием, является залогом эффективного развития. И выход этот может быть в полной степени эффективным только в сочетании восточного и западного интеграционных векторов.

                   Александр Гущин, к.ист.н.,
заместитель заведующего кафедрой стран постсоветского зарубежья РГГУ