Конфликт Азербайджана и Армении: ждать ли большой войны

В «горячем» конфликте на границе Азербайджана и Армении растут ставки – 16 июля в Баку пригрозили ударом по Мецаморской АЭС. Несмотря на призывы ОБСЕ и ОДКБ прекратить огонь и сесть за стол переговоров, ситуация в зоне конфликта остается напряженной. Сценарии дальнейшего развития ситуации, особенности позиции России и других внешних игроков в статье «Евразия.Эксперт» проанализировал ведущий научный сотрудник Центра евро-атлантической безопасности Института международных исследований МГИМО Сергей Маркедонов.

Июль-2020 – не ремейк «четырехдневной войны»

К тому, что между Азербайджаном и Арменией время от времени случаются боестолкновения, политики и эксперты уже привыкли. Как бы цинично ни звучали подобные выводы. Этнополитический конфликт между двумя закавказскими республиками не рассматривается (в отличие от кейсов Абхазии, Южной Осетии или Донбасса) как одно из «прокси-противостояний» между Россией и Западом. До сих пор военные инциденты на «линии соприкосновения» в Нагорном Карабахе не приводили к радикальной смене регионального статус-кво вроде того, что случился в августе 2008 года после «пятидневной войны». 

Более того, вооруженные эскалации, как правило, сменялись переговорами. «Карабахский маятник» исправно работал даже после событий апреля 2016 года, которые до недавнего времени рассматривались как самое масштабное нарушение перемирия. И после четырех дней боестолкновений мы наблюдали возобновление мирного процесса, хотя о его эффективности можно (и нужно) спорить. 

Открывает ли конфронтация июля 2020 года новую страницу в истории армяно-азербайджанского конфликта? Почему на нее следует обратить особое внимание? И какие последствия может иметь нынешний всплеск противостояния между Баку и Ереваном?

После того, как 12 июля стали поступать первые сведения об обострении обстановки на границе между Арменией и Азербайджаном, а затем стало понятно, что одним днем эта эскалация не ограничится, ее стали сравнивать с «четырехдневной войной» 2016 года. И действительно, по каким-то критериям такое сравнение возможно. 

Прежде всего обращает на себя внимание длительность боестолкновений. На момент написания статьи они, хотя и с разной интенсивностью, продолжались уже пятый день. Стоит также обратить внимание и на чувствительные потери, включая высший офицерский состав. Жертвами военной эскалации стали генерал-майор Полад Хашимов и полковник Ильгар Мирзоев с азербайджанской стороны, майор Гаруш Амбарцумян и капитан Сос Элбакян – с армянской.

После апреля 2016 года ни один вооруженный инцидент не вызывал столь значительных массовых акций в Азербайджане или в Армении. В Кавказском регионе «COVID-диссидентство» и вне всякой привязки к конфликту имело широкое распространение. Но очередной всплеск противостояния определенным образом легитимировал такие настроения. Жители Баку вышли на несанкционированный митинг с требованиями отмены карантинных ограничений, мобилизации и поддержки национальной армии. Хотя на настоящий момент акций, сопоставимых с бакинскими, в Ереване не было, это не значит, что общественное спокойствие Армении гарантировано. Затягивание военного противостояния вполне может дать поводы для протестных действий.

Ими могут стать как обвинение властей в пассивности, так и недовольство позицией ОДКБ в целом и России – в частности за то, что они пытаются встать над схваткой и не занимают жесткой проармянской линии. 

Как и в 2016 году, Турция стала фактически единственной страной, выразившей четкую и недвусмысленную поддержку Азербайджану. Так, министр иностранных дел Турецкой Республики Мевлют Чавушоглу призвал Армению «опомниться» и «собраться с мыслями». Еще более определенно высказался глава министерства обороны этой страны Хулуси Акар: «Мы продолжим посильную помощь и поддержку вооруженных сил Азербайджана против Армении, которая многие годы проводит политику агрессии, незаконно оккупируя азербайджанские земли». 

Вместе с тем было бы неверно полностью отождествлять события 2016 и 2020 гг., прежде всего в силу политико-географических факторов. В академической и экспертно-аналитической литературе за армяно-азербайджанским конфликтом прочно укрепилось название нагорно-карабахского. Действительно, Нагорный Карабах – это сердцевина противостояния. Однако борьба за эту территорию, ее статус, а также безопасность и права населения семи районов, прилегающих к бывшей Нагорно-Карабахской автономной области, ее не исчерпывает. Конфликт развивается также вдоль армяно-азербайджанской госграницы за пределами «линии соприкосновения» в Карабахе. 

Например, июльская эскалация на Тавушско-Товузском направлении произошла примерно в 300 км от Нагорного Карабаха. Однако армяно-азербайджанской границе за пределами Карабаха традиционно уделяется меньшее внимание, хотя эскалации здесь случались и ранее и не только на направлении, упомянутом выше. Более того, такие противостояния иногда затмевали и собственно карабахские сюжеты. 

В этом контексте можно вспомнить ситуацию вокруг Нахичевани в июне 2018 года. Тогда в широкий информационный оборот была введена и так называемая «нахичеванская операция» азербайджанских вооруженных сил, которая преподносилась как «освобождение 11 тыс. гектаров земли», хотя ее детали до сих пор вызывают разноречивые оценки и трактовки. 

Между тем этот узел проблем едва ли не более сложный, чем карабахская «линия соприкосновения». Армяно-азербайджанская граница после распада Советского Союза не была демаркирована и делимитирована. В этой связи Баку традиционно говорил об оккупации армянскими силами деревенских анклавов в Нахичевани и Газахском районе Азербайджана, а Ереван об утрате анклава Арцвашен, то есть территорий, никак статусно не связанных со спорной Нагоро-Карабахской автономной областью. Да и в целом граница устроена так, что на ней расположено много «пустых земель», которые стороны могут рассматривать, как свои. Для четкого арбитража нет ни возможностей, ни воли, ни желания. Именно здесь корни системной проблемы, а вопрос «кто первый» не является ключевым, как бы его ни раздували в Баку и в Ереване. Таким образом, июль 2020 года не следует рассматривать как некий сюрприз. Скорее, речь об актуализации проблем, ранее оказывавшихся в тени (в том числе и благодаря не всегда эффективному объяснению со стороны экспертов). 

Опасный фронтир: возможные перспективы

В ситуациях, когда граница не демаркирована и не делимитирована, даже между дружественными странами Азербайджаном и Грузией возникают неприятные инциденты, создающие проблемы в двусторонних отношениях. В случае с Арменией и Азербайджаном речь идет о конфликтующих государствах, не имеющих дипломатических отношений, выстраивающих «политику памяти» на основе конфронтационных нарративов. Кроме того, они ориентированы на разные военно-политические альянсы. Ереван – член ОДКБ, а Баку, хотя и воздерживается от вступления в различные альянсы, активно сотрудничает с Турцией, у которой с Арменией свои старые счеты, уходящие корнями к событиям, как минимум, конца XIX столетия. 

С апреля 1993 года Анкара держит закрытой сухопутную границу с Арменией (чуть более 300 км), и политически ни одна страна так четко и последовательно не поддерживает азербайджанские подходы к восстановлению территориальной целостности. Таким образом, при неопределенной конфигурации госграницы происходит борьба за «пустоты», которые каждая из сторон считает своими. Следовательно, говоря экономическим языком, создается «добавленная стоимость» нагорно-карабахского конфликта с той разницей, что в ситуации вокруг Карабаха речь идет о поиске оптимума между такими фундаментальными принципами, как право наций на самоопределение и единство государств, а в конфронтации вдоль границы вероятна угроза масштабного межгосударственного противоборства. 

Его разрастание чревато многими опасными поворотами, среди которых эрозия единства ОДКБ, обострение российско-турецких отношений и рост негативизма в отношениях между Москвой с одной стороны, Баку и Ереваном – с другой. Все эти сложности существовали и до 2020 года. Но эскалация, если она не будет вовремя остановлена, способна до крайности актуализировать их. 

К слову, снижение роли России в Закавказье, чего хотят США и их союзники, не принесут и им особых выгод. Им также придется делать нелегкий выбор между сторонами, и также, как и Москва, они пытаются отсрочить принятие «финального решения». Вряд ли добавит оптимизма и соседство конфликта с трубопроводом «Баку-Тбилиси-Джейхан». И также маловероятно, чтобы рост региональных амбиций Турции или Ирана (который также попытается сыграть свою роль в купировании рисков безопасности на Кавказе) соответствовал бы американским интересам. Как следствие – уникальная, не повторяющаяся в других горячих и «остуженных» точках постсоветского пространства толерантность США в отношении мирных усилий, предпринимаемых Москвой. 

В чем наибольшая опасность нынешней эскалации? Прежде всего в том, что пограничные конфликтные инциденты никак не вписаны в контекст обновленных Мадридских принципов, вокруг которых строится мирный процесс по Карабаху. В них не прописаны механизмы демаркации, делимитации и решения проблем «пустых земель». Минская группа ОБСЕ не создавалась для этого. Но очевидно, что само по себе все это не рассосется. 

Сценарии развития ситуации

На сегодняшний день видны несколько сценариев развития ситуации. Говорить о новой полномасштабной войне сегодня, как бы внешне логична ни была эта версия, пока преждевременно. Она не исключена, особенно когда процессы принятия конкретных решения зависят не только от генералов, но и от сержантов на местах, но в настоящий момент этот сценарий не является необратимым. Хотя бы потому, что основной фокус конфликта – это Карабах, а не армяно-азербайджанское пограничье, где ставки выше, а выгоды менее очевидны. В отличие от событий 2016 года, нынешняя вооруженная конфронтация не похожа на спланированную акцию. Между тем по факту происходит прощупывание позиций по всем направлениям (реакция Москвы, Анкары, Вашингтона, ОДКБ). 

«Жаркий июль» при этом создает не только опасные риски, но и новые возможности, прежде всего для России. Да, ей будет сложно удерживать единство в рядах ОДКБ, где многие страны ставят в приоритет отношения с Азербайджаном, формально не входящим в ряды этой Организации. Да и сама Москва не хочет превращения Баку в аналог Тбилиси, равно как и перехода конфликта в тот формат, где она лишится доверительных отношений с одной из сторон. Но на «пограничном направлении» у России больше ресурсов и возможностей для влияния на конфликтующие стороны, чем непосредственно на карабахском треке, где ее усилия дополняются действиями других сопредседателей Минской группы ОБСЕ, США и Франции. И поэтому крайне важно действовать эффективно и аккуратно, дистанцируясь от интересов лоббистских групп с двух сторон. 

Утрата Армении в качестве союзника не превратит Азербайджан в последовательного проводника интересов России. Но в то же самое время резкое дистанцирование Баку от Москвы и фокусировка исключительно вокруг подходов Еревана сузит пространство для маневра и укрепит на Кавказе позиции тех, кто по факту является конкурентом России.

Эффективная деэскалация вкупе с возобновлением переговорного процесса, де-факто поставленного на паузу пандемией коронавируса, смогла бы дать Москве новые козыри. И не только в отношениях с кавказскими республиками. До содержательных переговоров еще далеко. Так было и в 2016 году, и четыре года спустя. Но задача удержания ситуации под контролем и качественная превенция инцидентов (не только в самом Карабахе, но и за его пределами вдоль армяно-азербайджанской границы) становится приоритетной. В этом случае прежний сценарий «маятника» (когда переговоры перемежаются с инцидентами) будет продолжен. К нему масса претензий, он не идеален. Как справедливо замечает британский кавказовед Томас де Ваал в книге «Армения и Азербайджан между войной и миром», статус-кво не разрешает конфликта, он создает предпосылки для его возобновления. Однако пока стороны не нашли разумных компромиссов, крайне важно купировать риски от инцидентов. В этом случае появляется возможность (хотя и незначительная) для перехода от конфликтного менеджмента к урегулированию. 

Сергей Маркедонов, ведущий научный сотрудник Центра евро-атлантической безопасности Института международных исследований МГИМО