Евразийский выход из кризиса «Восточного партнерства» ЕС

Партнерство – «вместе» или «вместо»?

«Восточное партнерство» было запущено восемь лет назад. Предложенная тогда схема взаимодействия между постсоветскими республиками и ЕС не может не вызывать поддержки. Обмен технологиями, координация действий в области безопасности, трансграничного сотрудничества, экономическая кооперация и многое другое давали возможность инициативе стать мотором в укреплении экономик стран Восточной Европы.

Однако уже сама идея Восточного партнерства включала базовые противоречия:

1. Восточное партнерство не предусматривало включения стран-участниц в состав ЕС, но требовало от его участников импортировать европейские стандарты (так называемая идея «кондициональности»), в том числе идеологического и гуманитарного характера.

2. Формирование негармонизированной и противоречивой структуры стран ВП, которая полностью игнорирует особенности каждой из них: непонятно почему в партнерство не была включена Россия, которая имеет общую границу с ЕС, но при этом были включены Азербайджан, Армения и Грузия, не имеющие общих границ с Евросоюзом.

Не учитывалась и политическая традиция, а также экономическая модель стран-участниц. Олигархические постсоветские государства были объединены с мощными централизованными республиками. А страны, ориентирующиеся на интеграцию в ЕС, соединялись в одну организацию с государствами, которые видели свое будущее в евразийском пространстве или позиционировали себя как нейтральные (Азербайджан).

Противоречия дали свои плоды практически сразу. Россия, которой предлагали участвовать в проекте ВП на уровне Калининградской области, полностью отказалась от подобного ни чем не оправданного формата. Участие Беларуси в «Восточном партнерстве» имело дискриминационный характер, ибо страна не может участвовать в двухстороннем измерении ВП по причине того, что «Европейской политики соседства» (ЕПС) распространяется на нее лишь частично и исключает официальный Минск из межпарламентского сотрудничества (Евронест) из-за непризнания белорусского парламента. Также на саммитах ВП для Беларуси ограничивается уровень представительства. Страна никогда не была представлена на высшем политическом уровне в отличие от других государств-партнеров.

Курьезы восточной политики ЕС

Стратегия Евросоюза по отношению к Беларуси  исходит из концепции ЕПС, которая не соответствует международным приоритетам не только Беларуси, но и Армении и, поэтому отрывает их от других участников ЕАЭС, привязывая к «чемпионам» евроинтеграции (Молдова, Грузия, Украина).

Интересно также и то, что Беларусь ставится в один ряд с Ливией и Сирией в группе «ЕПС – предстоящий путь».

Однако наиболее деструктивным положением ВП было установление для всех единой цели – подписания договора об ассоциации с ЕС. Часть государств-участников ВП просто не ставило цели настолько глубокой интеграции со структурами ЕС. Остальные, наоборот, желали чего-то большего, а именно «дорожной карты» для вступления в ЕС.

Жесткая позиция ЕС в данном вопросе, во многом, и привела к кризису ВП. В среде «отличников» евроинтеграции произошел структурный политический и социально-экономический кризис с нестабильной системой власти, отсутствием устойчивого роста экономики. Чем больше участники выполняли требований ЕС, тем сильнее ухудшалась ситуация в этих странах. Так Украину подобное «настоятельное» рвение в ЕС привело к гражданскому конфликту.

Совершенно иные показатели видны в тех странах, которые не ставили своей целью вступление в ЕС. На этом фоне выглядит курьезным со стороны Евросоюза требовать для этих стран выполнения всех норм и программ, предусмотренных для заключения соглашения об ассоциации.

В итоге последний саммит ВП в Риге, состоявшийся мае 2015 г., не дает ясного импульса для развития программы. Многие эксперты, чиновники ЕС и стран-участниц «Восточного партнерства» признали провал инициативы. Это видно из принятия итоговой декларации саммита. Фактически Беларусь и Армения как участники инициативы приняли ее отдельную редакцию с оговорками, что еще раз проиллюстрировало глубокий геополитический раскол внутри инициативы.

На сегодняшний день «Восточное партнерство» превратилось в полумертвую инициативу, так и не принеся ни инвестиций, ни технологий, ни трансграничного сотрудничества.

За всю свою историю ВП ограничивалось ролью дискуссионной площадки, под пристальной опекой «старшего европейского брата». Подписанные договоры об ассоциации с Грузией, Молдовой и Украиной не привели к ожидаемым результатам.

Невыученный урок

На этом фоне предложенный некоторыми экспертами вариант «индивидуализации» отношений со странами ВП, фактическое возвращение к формату двухстороннего взаимодействия, это шаг назад. Этим самым признается невозможность выхода проекта на наднациональный уровень диалога ЕС-ЕАЭС.

Подобные решения Евросоюза уводят его от конструктивной «дорожной карты», которая бы включала интересы всех стран региона и давала рычаги реального межгосударственного сотрудничества.

Евросоюзу пора признать деструктивность своей политики в отношении интеграционных проектов Союзного государства и ЕАЭС.

На сегодняшний день в документах ЕС (Country Strategic Paper), участие Беларуси в СГ рассматривается отрицательно, как способствующее реализации интересов России в Республике через предоставляемые Федерацией преференции. Политика России посредством СГ характеризуется как попытка захватить промышленную собственность на территории Беларуси.

ЕАЭС же европейскими чиновниками и сегодня часто воспринимается как «имперский проект». В частности, в ответ на официальное обращение Евразийской экономической комиссии о намерении сотрудничества с ЕС, глава Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер в ответном письме президенту России высказал политическое требование выполнения «Минских соглашений» по выходу из украинского кризиса. Однако данное условие не относится к компетентности ЕАЭС и подчеркивает политическое восприятие элитами ЕС евразийской интеграции.

Евразийская возможность

Возможной дорожной картой для выхода из кризиса восточной политики ЕС могло бы стать глубокое переосмысление стратегических подходов. Очевидно, что искусственность «Восточного партнерства» стала главной преградой для реализации инициативы. Для Украины, Молдовы и Грузии как ассоциированных членов сегодня следует создавать отдельный формат отношений.

Азербайджан устраивает двухсторонний вариант взаимодействия с ЕС. Армения и Беларусь, входящие в ЕАЭС, настоятельно предлагают прагматизацию отношений с Европейским Союзом. К этому следует добавить, что страны-участницы ВП, входящие в ЕАЭС, также не раз настаивали на включении в инициативу «Восточного партнерства» и России, без которой их участие не может быть полноценным.

Государства ЕАЭС следует выделить в отдельную группу для дальнейшего сотрудничества с Евросоюзом. «Евразийское партнерство» с ЕС будет иметь органичный геополитический и геоэкономический фундамент. Государства ЕАЭС сделали свой выбор. Реализуются интеграционные проекты, созданы наднациональные органы.

Какие бонусы может дать Евросоюзу предполагаемое «Евразийское партнерство»?

Во-первых, это сотрудничество в области безопасности и предотвращения нелегальной миграции. Защита восточных границ ЕС до сих пор очень волнует Брюссель, особенно на фоне миграционного кризиса. Решить проблему, например, реадмиссии с Беларусью в рамках «Восточного партнерства» не представилось возможным. Это и понятно, ибо со стороны ЕС игнорировались факторы СГ и ЕАЭС. Предполагаемое «Евразийское партнерство» уже в собственной структуре будет иметь ключ к решению данной проблемы. Ведь в вопросе укрепления границы требуется комплекс мер. Если восточная граница Беларуси является свободной подобно Шенгенской зоне, то, Евросоюзу следует сделать ставку на комплексный подход к выработке совместных мер по укреплению внешних границ предполагаемого «Евразийского партнерства».

Во-вторых, минимизация издержек на приспособление ЕС к разноскоростному сотрудничеству, которое мы наблюдали в рамках «Восточного партнерства». Общая стратегия государств ЕАЭС поставит вопрос сопряжения ЕС и ЕАЭС. Таким образом, «Евразийское партнерство» будет выступать косвенной площадкой для улучшения отношений между двумя геополитическими проектами, что даст возможность выработать общую «дорожную карту» сотрудничества.

В-третьих, выстраивание реальных инфраструктурных и технологичных проектов с возможным привлечением, в том числе инвестиций «Великого шелкового пути». Пока «Восточное партнерство» будет искать средства для проектов, «Евразийское партнерство» может выгодно разделить сферу инвестиционной ответственности между участниками и наладить создание инфраструктурной, транспортной базы на качественно новом уровне.

Сотрудничество в рамках возможного «Евразийского партнерства» может быть ограничено сферами безопасности, инфраструктуры, технологий и экономики. Гуманитарные и политические вопросы здесь следовало бы свести к минимуму. «Восточное партнерство» «умерло» именно по причине односторонней трансляции гуманитарной и политической повестки дня. И если «отличники» евроинтеграции были готовы следовать «букве» Брюсселя, то для евразийских государств были интересны жизненно важные проекты в прагматичных областях, выполнение которых ЕС полностью связывал с гуманитарными и политическими требованиями. Последние, в свою очередь, не вписывались в политические реалии стран-участниц евразийской интеграции.